Эммануил Флисфиш - Кантонисты
Известия о восстании военных поселян обсуждались декабристами. Члены Союза спасения подняли вопрос о цареубийстве. А. Муравьев предложил воспользоваться сопротивлением крестьян. И. Якушин, возмущенный известиями о дикой расправе над людьми, отдал себя в распоряжение восставших.
Восстания военных поселян оказывали глубокое влияние на революционную идеологию декабристов. А. М. Муравьев писал, что Россия, в награду за свои героические усилия в 1812 году, получила военные поселения. Возмущались ими и Батенков, Штейнгель, Каховский, Пестель. Декабристы собирали сведения о военных поселениях, о происходивших в них событиях. Они считали, что военные поселения — это новая форма закрепощения крестьян, это бедствие, постигшее русский народ, а потому борьба с поселениями входила в их общий план борьбы с самодержавием. Некоторые декабристы (Лихарев, Давыдов, Батенков) сами служили в военных поселениях и видели все своими глазами.
Впоследствии Николаю I стало известно, что в 1825 году у декабристов был план отступления из столицы в недовольные военные поселения, где можно было поднять народ против самодержавия.
Деспотический российский самодержец испугался размеров Новгородского восстания. Военные поселения, стоившие казне миллионы рублей, приходили в упадок, а расходы на армию не уменьшались. Год от года «хозяева» нищали: караулы, учения, работы по прокладке дорог, осушение болот и т.п. не давали возможности поселянам заниматься хозяйством. Это было убыточное предприятие в финансовом отношении. Недостаток средств помешал реализовать идею военных поселений в широком масштабе. Они не разрешили проблемы комплектования армии, потому что рекрутская повинность не только не была отменена, как предполагалось, но и не была сокращена. Вместо надежной опоры самодержавию в его борьбе с ростом революционного движения в стране, военные поселения сами явились новым рассадником брожения среди народа.
Таким образом, ни хозяйственные, ни политические, ни военные расчеты правительства не оправдались, и вместо намерения поселить таким образом всю русскую армию, от военных поселений пришлось отказаться, как не оправдавших возложенных на них надежд. В том же 1831 году Николай I приказал реорганизовать военные поселения. С этого времени они потеряли свою прежнюю роль. Ближайшие к столице военные поселения были переименованы в округа пахотных крестьян. По этой «реформе» поселяне освобождались от военной службы, а в поселениях войска находились отныне только на постое на общих основаниях. Военные поселения окончательно были упразднены в 1857 году.
НИКОЛАЕВСКАЯ РЕКРУТЧИНА.Русская армия комплектовалась, главным образом, из крестьян, и поэтому николаевская рекрутчина была особенно ненавистна этому классу. Сдача парня в «некруты» считалась большим несчастьем. Уходил навсегда член семьи и работник. Как ни плохо жилось у помещиков крепостным, сдача в солдаты была еще ужаснее. Это было тяжелейшим наказанием.
Время наборов было народным потрясением и скорбью, и поэтому подготовка к приему производилась втайне. На пакете, в котором присылался указ о наборе, стояла пометка «секретно». Когда же указ обнародовался, по уездам поднималась страшная тревога. При собирании рекрутов стоял плач и причитания, как при провожании покойника, а отчаянье самих рекрутов не знало границ. Принятый на военную службу считался умершим для семьи; он покидал дом, все родное, все, что ему было близко, на 25 лет, и если солдатом он не погибал на поле битвы, то в беспрерывных походах терял здоровье и преждевременно превращался в инвалида. Военной службой солдат тяготился, тосковал по родным местам. Рекрутский прием был издевательством над достоинством человека. Принятому брили лоб; забракованному, негодному в солдаты, брили затылок. Принятый на службу лишался нажитой своим трудом собственности.
На одного, подлежащего сдаче, брали троих, на случай негодности. Взятых приводили в избу, наподобие тюрьмы, заковывали в колодки и так держали до представления в рекрутское присутствие. Принимались и другие меры для предотвращения побега. Сознание того, что их ожидает в казарме, побуждало рекрутов-крепостных бежать, хотя у помещика они тоже подвергались истязаниям.
Народ не был против военной повинности, но он не мог мириться с тем, что человек, поступающий в солдаты для защиты своей родины, человек, не совершивший никакого преступления, отдается на военную службу как преступник, закованный в кандалы, а ожидающее его будущее — самое мрачное, какое можно себе представить. Поэтому рекруты калечили себя всевозможными способами, лишь бы избежать жестокой участи. Недаром в николаевской армии распевали песенку:
Деревенски мужики
Право слово, дураки:
Пальцы режут, зубы рвут
В службу царскую нейдут.
По расписанию военного устава летнее время начиналось для солдат с 1 апреля и продолжалось шесть месяцев. То было время тяжелых учений и жестоких побоев. Фронтовые учения были тяжелы и утомительны. Ружейным приемам не было конца и отчетливость в них требовалась исключительная. Скомандует офицер прием, и затем долго проверяется, правильно ли держится всеми ружье. В те времена ружье вообще назначалось больше для приемов. Для стрельбы оно почти не годилось: ружье было хорошо только с примкнутым штыком. Зато блестели ружья у всех солдат великолепно, потому что за их чистотой строго следили.
После ружейных приемов почиталась шагистика. Николай I любил «экзерциции» и парады, поэтому были выработаны подробные инструкции учебным шагам. Маршировали тихим шагом в один, два и три приема, маршировали скорым, беглым, церемониальным шагом и т.п.
В походе солдат таскал на себе, кроме вооружения и шанцевого инструмента, продовольствие дней на пять, мундир, шинель; тащить приходилось по горам, оврагам, переправам, вброд. Обмундирование стесняло движения. Короткий без карманов мундир и глухие брюки в обтяжку. Высокий воротник туго подпирал подбородок. Кивер, своей формой напоминавший боченок, был весьма неудобен, и обмундирование в целом усугубляло тяжесть строевого учения. В жаркие дни солдаты были не только в поту, но и в пене; они так уставали, что едва волочили ноги. Со многими делалось дурно и их выносили из строя.
При следовании роты на ученье за нею шли ефрейторы с огромными вязками розог, называемых по уставу Петра I шпицрутенами. Шпицрутен — это гибкий гладкий ивовый прут. Во время ученья солдат секли целыми десятками, иному в течение одного и того же ученья доставалось и по два раза. Ни один рядовой, ни один унтер-офицер не мог ручаться за то, что на ученье не будет жестоко избит. Ротный командир свое достоинство находил в жестоком наказании, и это наказание было двойным — физическим и нравственным потому, что оно было публичным: на ученьях обыкновенно Присутствовало много зрителей и зрительниц из местных жителей; все они были знакомы с солдатами, и наказуемый испытывал позор из-за присутствия своих знакомых. Некоторые офицеры воздерживались бить солдат во время ученья, но наверстывали это потом, когда перед обедом выстраивали роту перед кухней и пороли разом помногу десятков человек.
За малейшую провинность давали не менее 100 ударов, а случалось и 200, и 300. Крики и мольбы истязуемых раздирали душу. Солдат с обнаженной окровавленной спиной, бывало, вопит жалобным голосом, обращаясь к командиру: «Батюшка, пощади! О, отец, ради деток своих пощади. Бог помилует детей твоих!..» и тому подобное, но командиры оставались глухи к мольбам.
Учить и бить, бить и учить были тогда синонимами, а для «ученья» пускали в ход кулаки, ножны, барабанные палки и все, что подвернулось под руки. Сечение розгами практиковалось сравнительно реже. Для этого требовалось больше времени и церемоний. Солдата било его ближайшее начальство: унтеры и фельдфебели, но били также и офицеры, потому что их самих были в школе, а потому они были убеждены, что того требует дисциплина. Особенно беспощадно обходились с солдатами те фельдфебели и унтер офицеры, которые прошли курс ученья в «палочной академии», как называли в армии кантонистские батальонные школы.
Основой военного воспитания была самая суровая дисциплина, но жестокие и бестолковые наказания только ожесточали солдат. Если за малейшие ошибки в строю наказывали 200 и 300 ударами, то за серьезные проступки наказания были прямо-таки чудовищны. Официальными проступками солдата были: самовольная отлучка, кража, пьянство и буйство. За эти проступки били шпицрутенами и происходило оно следующим образом.
От 1500 до 2000 солдат образовывали два параллельных круга, то есть один круг в другом. Солдаты первого круга стояли лицом к лицу с солдатами второго круга. Каждый имел в правой руке шпицрутен. Начальство находилось в середине второго круга для наблюдения. С наказуемого спускали рубашку до пояса. Руки привязывали к примкнутому штыку так, что штык приходился против живота. Бежать вперед или пятиться назад было невозможно, потому что вперед тянули за приклад два унтер-офицера. Экзекуция происходила под звуки флейты и барабана. Каждый солдат при приближении наказуемого делал шаг вперед, наносил удар и становился на свое место. Во время избиения, которое называлось шествие по «зеленой улице», раздавались крики несчастных. Если наказуемый падал и не мог далее идти, его клали на сани и везли вдоль шеренг: удары продолжались до тех пор, пока истязаемый не терял сознание. Мертвых выволакивали вон, за фронт. Начальство в кругу зорко наблюдало за солдатами, чтобы кто-нибудь не сжалился и не ударил бы легче, чем следовало. Менее 1000 ударов никогда не назначалось, но чаще всего давали по 2 и 3 тысячи.
