Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана
– Вам ли лазать по утесам? Прочтете «Верую» и «Богородицу» от слова до слова без дрожи в голосе? Как говорят наши старики, имей вы двадцать жизней, от смерти не уйти. Ясны ли глаза ваши и крепки ль ноги? Я думаю, что одни полны слез, а другие дрожат, как листья тополя над нами. Слышите – это рог Арнольда Бидермана, владельца Гейерштейн, звучит. Он, верно, зрит опасность, в которой ваш сын, и уже спешит ему и нам на помощь. Он знает здесь всякий камешек, и, ручаюсь, стоит трех таких проводников, как я.
– Но если этот рог к нам обращался, то отчего мой сын молчит?
– Он отозвался, я уверен, – отвечал грисон. – Но могли ли мы его услышать? Если даже громкий зов Ури58 средь грохота и треска бури нам кажется игрой свирели?
– Чу! Мне показалось, я слышал голос, но он не похож на голос Артура, – вдруг воскликнул Филиппсон, в последние мгновения вслушивающийся во все звуки сквозь глухой рокот утихающей бури.
– И я. Это женский голос. Горцы перекликаются так между собой, и слышат друг друга, хотя б меж ними было с милю.
– Хвала Небесам за посылаемую нам помощь! Кажется, этот ужасный день закончится для нас благополучно. Я тоже крикну.
И он начал кричать изо всех сил, но глас его терялся в отголосках бури. Антонио улыбнулся безрезультатным попыткам старика и издал высокий, пронзительный звук, хотя приложил к тому куда меньше усилий, чем англичанин. Его крик многократно повторило эхо, и когда оно умолкло, в ответ раздался призыв, очень похожий на тот, что издал Антонио. Он прозвучал издалека и постепенно приближался, отражаясь от скал, и вот прозвучал совсем неподалеку от наших злосчастных путешественников.
И коль помощь им была уж на подходе, вернемся к Артуру, находящемуся в одном из самых ужасных положений, которое можно сравнить с положением мореплавателя перед бурей бодро стоявшего на палубе своего корабля, уверенного в его крепости и в собственном мужестве, но вот корабль налетел на скалы, разбился в щепы, волны подхватили моряка, и он, моля спасения, захвачен высокими волнами. Куда подевались его бодрость и самоуверенность, хотя еще недавно он был так спокоен и невозмутим? Это уже был не тот молодой человек, который в начале своего предприятия был столь отважен, теперь, обхватив ствол старого дерева, Артур повис меж небом и землей, будучи не в силах оторвать взгляда от места крушения каменного исполина, едва не увлекшего его за собой. Ужас сковал не только тело, но и самые мысли, в глазах его вращались огненные круги, голова кружилась, руки без сил дрожали – Артур боялся, что ему не удержать в объятиях ствол, и тогда ничто не спасет его от падения.
Он лежал на дереве, обхватив его руками и ногами, в смертельном испуге, один, без какой-либо надежды на спасение. Ему казалось, что сама природа, хотя ничем не примечательная с точки зрения туземца, восстала против него. Все живое окрест было перепугано страшным грохотом обвала. Стаи сов, летучих мышей и других птиц, поднятые им в воздух, устроили жуткий переполох, но понемногу успокоились и теперь спешили разлететься по своим гнездам. Среди великого множества птиц, слетевшегося, как представлялось Артуру, полакомиться его останками, ибо он вот-вот должен был сорваться с дерева и разбиться о камни, особо выделялся бородач-ягнятник, – гриф величиной и прожорливостью превосходящий даже орла, – и юноше еще никогда не случалось видеть его так близко. Подобно прочим хищникам, этот гриф имеет обыкновение, насытившись, забраться в свое логовище и сидеть там неподвижно до тех пор, пока голод не выгонит его на охоту. И вот одна из этих птиц, раскинув свои широкие крылья, сорвалась со скалы, названной ее именем, и, описав в воздухе огромный круг, опустилась с пронзительным криком на камни, не далее двух сажен от убежища Артура. Гриф, устремил на юношу свои круглые глаза и, ободренный его неподвижностью, ничуть не выказал того беспокойства, которое ощущают даже самые свирепые звери, находясь поблизости от человека.
Артур, стараясь побороть внезапно овладевший им страх, поднял глаза… и встретил взгляд голодного хищника, изучающего свою жертву. Не в силах выдержать ужасающий взор, юноша непроизвольно стал рассматривать саму птицу. Маленькая голова, глаза, окруженные темно-желтым оперением, и приземистое строение тела, так же резко отличают грифа от благородного орла, как величавость льва отличает его от тощего, злобного волка.
Близкое соседство твари, столь отвратительной, показалось Артуру дурным предзнаменованием. Зачем она так пристально смотрит на него, наклонившись вперед своим безобразным телом, будто готовясь внезапно броситься на него? Грязная птица! Не дух ли то Пилата, и не затем ли он прилетел, чтобы порадоваться тому, как незваный гость его владений угодил в ловушку, из которой уже не вырваться? Или это обыкновенный стервятник, который своим инстинктом чует добычу? Могла ли птица, чутье которой, как известно, велико, предугадать приближение смерти, и не ожидала ли она, подобно ворону при издыхающей овце, минуты, чтобы начать свое пиршество? Неужели он почувствует ее клюв и когти на своем теле до смерти? Разве он уже лишился того человеческого достоинства, внушающего всем диким тварям страх к богоподобным созданиям?
Эта мысль толкнула кровь в теле Артура: он начал махать платком, и ему удалось прогнать грифа. С пронзительным, унылым криком птица поднялась вверх и, распустив огромные крылья, полетела искать себе иную добычу.
Обрадованный столь легкой победой, Артур, собравшись немного с мыслями, вспомнил об отце, и, повернув голову, заметил его и проводника с мулом – они простирали в его направлении руки и отчаянно ими махали. У Артура учащенно забилось сердце – как же он мог забыть об отце! Осознав, что должен немедленно успокоить старика, юноша, начал в ответ махать платком, которым только что изгнал грифа. И тут он услыхал грозные звуки швейцарского рога. Артур ответил на него криком. Почувствовав прилив сил, которые совсем было покинули его, он постарался внушить себе и надежду на спасение. Как ревностный католик, он произнес усердную молитву, вручая себя покровительству Эйнзидельнской Божьей Матери, и прося ее об избавлении от ужасного положения, в коем находился.
– Милосердная Дева! – вскричал он под конец. – Если мне назначено окончить жизнь в этой дикой стране разбившись о камни, то ниспошли мне мужество умереть достойно!
И Артур, хотя и трепетал от смятения и едва не задыхался от сильного сердцебиения, стал искать спасения. Осматриваясь вокруг себя, он почувствовал, однако, что слабеет, взор его мутнеет, кустарники, скалы и развалины замка, кружатся в ужасном беспорядке…
– Боже, спаси меня! – вскричал несчастный юноша, закрыв глаза в надежде, что это спасет его от головокружения. – Я, кажется, теряю сознание!..
Так бы и случилось, если бы приятный женский голос не воззвал к нему совсем рядом. Артур поднял голову и взглянул в ту сторону, откуда послышался голос. Ему не верилось, что он не бредит, скорей наоборот. Образ, ему представившийся, почти совершенно убедил его в том, что рассудок его помутился, и что он не может более полагаться на него.
Прямо над ним, над самой пропастью, явилась ему женская фигура, но туман в глазах скрадывал ее черты. Явившись на фоне голубого неба, она представлялась скорее божеством, нежели человеком, и казалась столь же легкой и почти столь же прозрачной, как и окутывающая ее пелена. Первой мыслью Артура было, что сама Пречистая Дева, вняв мольбе, снизошла до него, и он принялся за молитву Богородице, но видение снова обратилось к нему со словами.
Пока Артур понять их смысл пытался, дева пропала, но вскоре опять появилась на самом краю утеса, возле дерева, спасшего Артура. Вид самой незнакомки, также как и ее одежда, указывали на то, что она обитательница здешних гор. Он видел перед собой красивую девушку, смотрящую на него с отчаянием и состраданием.
– Кто ты, странник, и откуда? – позвала она, наконец.
– Я странник, прекрасная дева, верно, – отвечал Артур, приподнявшись, насколько сил его хватало. – Сегодня утром я покинул Люцерн с отцом моим и с проводником, они там, в полумиле отсюда. Не можете ли вы, прелестная незнакомка, известить их о том, что я в безопасности, потому что отец мой, вероятно, очень обо мне беспокоится.
– Охотно, – отвечала молодая девушка, – только думаю, что дядя мой или кто-нибудь из моих родственников нашел их уже и ведет в наш дом безопасной дорогой. Не могу ли и я вам помочь? Вы не зашиблись? Не ранены? Мы потревожены были паденьем скалы. Вон она лежит… огромная!
Говоря таким образом, девушка гор наклонилась над пропастью и с таким спокойствием глянула вниз, что дурнота и головокружение, от которых Артур почти избавился, вновь охватили его, и он, застонав, еще крепче обнял ствол дерева.
