Алексей Разин - Изяслав
Настал наконец черёд и воеводы Коснячко. Старик спокойно ожидал очереди. В его хоромах царила такая зловещая тишина, какая обыкновенно бывает перед бурей.
Однажды утром Людомира сидела подле отца на вышке и разговаривала с ним потихоньку, как бы предчувствуя что-то ужасное.
— Ах, тятя! — сказала она. — Чем всё это кончится?..
— Одному Богу известно! — отвечал старик.
Девушка тревожно прижалась к груди отца.
— Теперь в городе как на поле брани, — говорила Люда. — Куда ни посмотришь, везде трупы… Откуда бы ни слышался какой-нибудь голос, это непременно плач родных, стон недобитых и умирающих… Вороны летают стаями, каркают…
— Видно, Господь послал нам это несчастье за наши прегрешения. Его надо молить, чтобы сменил гнев на милость, дитятко моё!
В эту же минуту послышался голос человека, кричавшего в оконце у ворот:
— Отоприте ворота! Посол от князя Мстислава!
Отрок, стоявший у окна, доложил о том воеводе. Старик спокойно поцеловал дочь в голову, покоившуюся на его груди, и сказал отроку:
— Отопри ворота и проси послов в гридницу.
Люда обняла отца за шею, в глазах её была мольба:
— Не ходи, тятя, не ходи… Этот посол предвещает нам несчастье.
Воевода погладил девушку по щеке.
— Успокойся, моя ласточка! Худшего несчастья, чем позор, я не дождусь.
И он спокойно спустился вниз. В ворота въезжал вооружённый отряд из десятка дружинников Мстислава; Коснячко взглянул на них с рундука и тотчас догадался, какие это были послы.
Один из них подошёл к воеводе и дерзко сказал:
— Князь прислал меня за тобою, он просит тебя пожаловать на княжеский двор.
В это время в окошечко выглянула Добромира и, всплеснув от ужаса руками, громко крикнула:
— Славоша!
Голос её звучал такою тревогою и почти отчаянием, точно это имя предвещало несчастье.
Она поспешно сбежала вниз.
Воевода окинул проницательным взглядом весь отряд; дружинники в свою очередь смотрели на воеводу вызывающе.
— Хорошо, — спокойно отвечал воевода, — сейчас буду к вашим услугам, только зайду в горницу и прихвачу меч и шапку.
Возглавлявший отряд Славоша, которого так испугалась Добромира, зло улыбнулся.
— Не надо, воевода, — сказал он. — Всё равно во время танца придётся снять и меч и шапку.
— Не наряжайся для князя, — отозвался другой, — князь и так узнает, он добрый… подарит тебе новый кафтан и наградит соболями…
Славоша кивнул головою, и в тот момент двое дюжих конюхов подскочили к воеводе, схватили его под мышки и потащили.
— Иди же, воевода! Уж и конь для тебя осёдлан.
Воевода взглянул на них с презрением, но не сопротивлялся.
— Да будет воля Всевышнего! — сказал он. — Знаю, на какой пир ведёте меня.
При этом он подал знак головою Добромире.
Сцена эта произошла возле рундука, и Люда, хотя и смотрела в оконце, не могла видеть её из-за крыши; к ней лишь долетали оскорбительные слова в адрес отца. Послушная его воле, она сидела на вышке и плакала.
Добромира, стоя в дверях, молча наблюдала за этой сценой, вызвавшей на её глазах бессильные слёзы. Заметив знак воеводы, она поняла его желание и послала служанку за Людомирой.
Испуганная служанка вбежала в светёлку Люды и бросилась со слезами к её ногам.
— Воеводу увозят на княжий двор! — простонала она.
Людомира бросилась на рундук.
У воеводы уже были связаны руки, и он сидел на коне; лицо его, однако, было спокойно и покорно. Весенний ветерок развевал его седые волосы на голове и бороде.
Люда подбежала к нему и прильнула к отцовским ногам.
— Тятя! Мой бедный тятя! Куда же тебя везут? — закричала она, обхватив его ноги.
Славоша отдёрнул её руку от стремени.
— Прочь, — мягко сказал он, — потом узнаешь.
— На пир зовут к князю, — ехидно прибавил другой.
Людомира, казалось, не слыхала этих насмешек и, держась за стремя, с отчаянием восклицала:
— Ах, тятя, тятя!
Добромира не могла больше сдержать гнева; она сбежала с рундука и стала между Людою и конём, на котором сидел воевода.
— Живодёры княжеские! — крикнула она, обращаясь к конюхам и поднимая сжатые кулаки. — Палачи! Вы не умеете уважать ни седин старца, ни слёз ребёнка! Погодите! Придёт и ваша очередь…
— Замолчи, старая ведьма! — крикнул на неё Славоша, подскочив и схватив её за горло. — А не то я сейчас отправлю тебя ко всем чертям.
Добромира барахталась в руках конюха и глухо хрипела:
— Палачи!.. Живодёры!.. Мясники!..
Старый Коснячко смотрел в немом молчании на плачущую дочь. Лицо его выражало неизъяснимую боль, какую может чувствовать только родительское сердце. Две крупные слёзы скатились по его старческим щекам.
— Не плачь! — сказал он ей ласково. — Отведи её в светёлку, — прибавил он, обращаясь к Добромире, — спасибо тебе… Сидите дома и ждите моего возвращения…
Хотя воевода предчувствовал, что не вернётся домой, тем не менее утешал Люду, но девушка продолжала стоять.
— Нет, я пойду за тобою! — сквозь слёзы говорила она.
Воевода сурово посмотрел на неё и решительно ответил:
— Сиди дома!.. Слышишь!..
Конюхи насильно оторвали её от ног отца, и отряд двинулся в путь.
У ворот дома воеводы собралось множество народа, который печально и участливо смотрел на сцену, происходившую во дворе. Люди, ещё так недавно кричавшие на вече, теперь стояли в немом молчании, провожая бедного воеводу лишь взглядом. Они тяжело вздыхали, не смея выразить своего негодования или сочувствия. Они ожидали той же участи.
Воевода, проезжая мимо своего дома, оглянулся ещё раз на окошечко, у которого стояла Людомира, глядя, как отряд увозил её отца на княжий двор, и кивком головы послал ей последний привет…
Мстислав сидел со своими дружинниками на террасе княжеских палат и ожидал прибытия воеводы. Когда отряд, конвоировавший воеводу, въехал во двор и остановился возле террасы, Мстислав встал и, сделав несколько шагов вперёд, с насмешкою сказал:
— Отец приказал поблагодарить вашу милость за оказанную ему услугу… и… спросить, почему вы не привезли митрополита Георгия, когда отец послал вас за ним с дружиною?
И молодой князёк, лихо подбоченясь, с вызывающей и презрительной миной ждал ответа.
Воевода со связанными руками по-прежнему сидел на коне. Его задел оскорбительный тон князя, и он холодно ответил:
— Дал бы я тебе ответ, да не много тебе с него будет корысти. Не умеешь ты уважать старость, так не сумеешь уважить и правду!
Мстислав надменно произнёс:
— Воевода! Я не для того приказал привести тебя, чтобы слушать твои советы и наставления, а только для того, чтобы узнать правду.
— Вот её-то ты и не узнаешь, потому что не умеешь подойти к ней… Что касается советов и наставлений, то я и не думал давать их… горе само научит тебя. Ярослав Мудрый неоднократно пользовался моими советами, слушал их и не стыдился…
Смелость воеводы удивила всех.
Мстислав вскипел гневом. К отцовскому поручению прибавилось личное оскорбление. Этого было даже слишком много, чтобы прекратить всяческие разговоры с воеводой. Расспрашивать старика прилюдно — значило потерпеть поражение, ослабить свою силу и власть. Кто знает, к каким бы это привело последствиям? Его ничто не связывало с воеводой: ему было приказано казнить его не мешкая, следовательно, какие тут могли быть разговоры?
— Знаем мы твои советы, — с презрением отвечал Мстислав, — довольно научены ими… князьям ты советуешь одно, а на вече другое… Довольно!
— Воля твоя, князь, а правда не твоя!
— Славоша! — крикнул Мстислав, бросая вокруг гневные взгляды и не находя, кого нужно, — позвать сейчас же Славошу!
Все знали, кто был Славоша, и что значило это приглашение, поэтому воцарилось молчание.
Спустя минуту ушедший Славоша, который так напугал Добромиру, явился, и Мстислав, отведя его в сторону, шепнул несколько слов.
— В Дебри! — прибавил он громко, обращаясь к отряду, окружавшему воеводу, и бросил на последнего взгляд, преисполненный презрения и ненависти.
— Куда ты посылаешь меня, княже? — спросил старик.
— В Дебри… посоветоваться со Славошею! — смерив его взглядом, отвечал Мстислав.
Воевода легко догадался, зачем его туда поведут.
— Господи! — воскликнул он, поднимая взор к небу. — Велико Твоё милосердие… Прости меня, многогрешного… Будь покровителем моему бедному ребёнку, сохрани его от рук нечестивых ворогов!..
Отряд в мёртвом молчании направился к воротам, находившимся подле княжеского двора, по дороге, ведшей в Берестово и к Печерской лавре.
