Алексей Разин - Изяслав
Отряд всё приближался и наконец остановился перед её окнами, на самой верхушке росших здесь деревьев. Рыцарь, ехавший впереди, остановил коня… поднял руку, закованную в стальную перчатку, снял шлем с головы и низко поклонился…
Люда вздрогнула, крикнула и упала.
Сбежались сенные девушки, подняли её и уложили в постель…
Отчего так испугалась девушка — никто в доме не знал, кроме самой Люды… Она же твёрдо была уверена, что увидела своего суженого.
III. Два посольства
Молодая девушка заболела, болезнь была вызвана её собственным воображением, но она не сказала ни отцу, ни даже преданной ей Добромире о том, как явился её суженый и что с ней из-за этого произошло. Его облик постоянно возникал перед её мысленным взором, и она тайно наслаждалась им, не желая делиться своими переживаниями даже со своей мамкою.
С того момента, когда её суженый появился перед нею во главе вооружённого отряда, его фигура до того запечатлелась в её памяти, что девушке казалось, будто она видит его наяву и никогда не расстанется с ним.
Она закрывала глаза с мыслью о своём суженом, который приехал к ней неизвестно откуда, слова не сказал, а только снял шлем, показал лицо, поклонился и взял её сердце в тот невидимый край, откуда приехал… И она открывала глаза, как бы пробуждаясь ото сна, но и тогда он был перед нею.
И она замкнулась в самой себе и начала жить собственною, никому не известною и недоступною жизнью; у неё был свой мир, к которому никто не смел прикоснуться, кроме неё самой, и с этой минуты она сделалась менее чувствительной к положению родного города и отечества.
Тем временем прошёл слух, что Изяслав идёт на Всеслава в Киев с целою ратью. Вести эти с каждым днём подтверждались и становились грозными. Говорили, что за Изяславом идёт король польский Болеслав Смелый, который хотя и был молод, но уже стяжал себе славу в войне с поморянами и мадьярами.
Киевляне были недовольны Всеславом, который ничего не предпринимал.
Как было помочь своему горю?
И опять раздался звон вечевого колокола, толпы народа снова повалили к Турьей божнице.
А тут вдруг случилось совсем непредвиденное, неожиданное.
Позвали воеводу Коснячко, однако пока он приехал, разнеслась весть, что Всеслав бежал.
На вече воеводу встретил наместник белгородский.
— Вот видишь, воевода, — сказал Варяжко, — новый позор постиг нашу Русь: князь, которого мы поставили княжить над нами, бежал, обрекая нас на смерть и грабёж. Изяслав и ляхи уже стоят под Белгородом…
— А! Бежал! Да и не диво: князья только то и делают, что заботятся о приобретении уделов на Руси, но не о русском народе, — произнёс кто-то из толпы.
Так или иначе, зло было очевидно.
— Ты, воевода, старше всех нас, — сказал Варяжко, — потому советуй, что нам делать?
— Трудно теперь советовать! — отвечал задумчиво воевода.
— Не поискать ли нам нового князя? Послать, что ли, к Святославу или Всеволоду?
— Этого никак нельзя, — решительно заявил воевода, — князья станут тягаться, кому из них принадлежит великокняжеский стол и поместья, а наши чубы будут трещать. Думаете, новый князь будет лучше? К тому же Изяслав не уступит Святославу, как не уступил и Всеславу… Не всегда же они будут бегать от нас.
— Хорошо сказано!.. Князья будут спорить между собою, а наша шкура будет трещать. — Варяжко нетерпеливо махнул рукою. — Все вы хорошо говорите, но ничего не советуете!.. Говори ты! — прибавил он, обращаясь к воеводе.
— Мой совет, — отвечал Коснячко, — покориться Изяславу и принять его в город. Из всех зол надо выбирать меньшее… Не всегда он будет окаянным… Может, когда и опомнится… Если бы мы были убеждены, что другой князь будет лучше, то, разумеется, можно было бы и поискать, но…
Голос рассудка превозмог.
— И в самом деле, может, он окажется сговорчивее, — отозвались голоса.
— Отомстит, непременно отомстит! — закричали из толпы. — И вырежет всех, кто освобождал Всеслава… Достанется виноватым и невиноватым!
— А лучше ли будет, если он силою возьмёт город, разорит всё, сожжёт и уничтожит?
— Никогда не дождаться ему того! — крикнули грозно несколько человек. — Мы будем защищаться!.. А вздумает мстить, сами сожжём город и уйдём в Грецию, пусть тогда княжит на пепелище…
Эти слова понравились киевлянам.
На общем совете решено было идти к Изяславу с повинною. Во главе посольства стал Варяжко, а так как времени нельзя было терять, послы уже на следующее утро отправились в лагерь под Белгород.
Ещё не доезжая до города, издали увидели лагеря Изяслава и Болеслава, расположенные на берегу Ирпени под защитою небольшого леса. Послов тоже увидели издалека, и едва они приблизились к лесу, как стража, стоявшая в цепи, дала знать в лагерь. Там подумали, что киевляне выехали на разведку, так как в лагере ещё не знали о бегстве Всеслава с дружиною. Однако кое-кто догадывался, что это посольство.
Стража задержала послов в цепи до прибытия усиленного отряда, который и конвоировал их в лагерь.
Послы просили свидания с Изяславом и королём польским.
Их отвели в шатёр, в котором, кроме Изяслава и короля, находился старший сын киевского князя, Мстислав.
В палатке стоял на козлах сосновый стол, привезённый из Польши, который по надобности складывался и раскладывался; на земле были разостланы медвежьи шкуры; на них лежали сёдла, прикрытые войлоками, служившими вместо подушек. На скамьях лежали тяжёлые кирасы, шлемы, кольчуги и панцири.
Когда послы вошли в шатёр, окружённый стражниками и отроками, одетыми по-мадьярски, они низко поклонились сидевшим у стола. В одном из сидевших они узнали Изяслава; другой был молодым человеком не более двадцати двух или двадцати трёх лет, со смуглым загоревшим лицом, небольшими чёрными усиками, которые лихо закручивались, и карими глазами, беспокойно смотревшими на пришельцев. Хоть он не носил никаких знаков, которые бы указывали на то, что он король, тем не менее его осанка, взгляд, выражение лица об этом свидетельствовали. Видно было, что этот человек уже перешёл границы юношества, преждевременно созрел в условиях трудной лагерной жизни и научился распознавать людей с первого взгляда. Действительно, это был польский король Болеслав Смелый.
В ответ на глубокий поклон послов он спокойно кивнул головою, проницательно посмотрел на них и ждал, что они скажут.
Изяслав окинул их взглядом победителя, и ироническая улыбка мелькнула на его лице, как-то особенно зашевелились рыжие усы.
Послы молча остановились.
— Это польский король Болеслав, — сказал Изяслав, мотнув головою в сторону короля. — Господь прислал его мне, чтобы доискаться правды.
Послы поклонились королю.
— Всё в руце Божьей, милостивый княже! — отвечали они.
— Разумеется, — сказал князь, улыбаясь, — но с какою вестью прислали вас киевляне? — Голос его звучал строго.
Варяжко сделал шаг вперёд.
— Милостивый князь, — начал он, — киевляне приносят тебе повинную… корятся тебе… просят вернуться в твою отчину… Сядь на стол и княжи нами по-прежнему.
На лице Изяслава появилась довольная улыбка.
— Поздненько вы пришли просить прощения… Я ведь знаю, Всеслав хотел отнять мой престол, ему всегда всего мало. Я уж не раз побеждал его, одолею и теперь, потому что король польский поддержит меня против него.
— Милостивый княже, — отвечал Варяжко, — у тебя нет более неприятеля… Всеслав с дружиной своей убежал в Полоцк.
Изяслав широко раскрыл глаза.
— Бежал! — с удивлением воскликнул он и посмотрел на Болеслава, как бы спрашивая взглядом, что теперь делать.
Король не сказал ни слова и ни одним движением не выдал своего удивления, точно он ожидал этого бегства. Он внимательно слушал послов, не сводя с них своего проницательного взгляда.
— Да, бежал, милостивый княже! — повторил Варяжко. — Теперь уж нет врага, а потому не иди силою на Киев и не разоряй города твоего отца.
Эта покорность усилила высокомерие Изяслава.
— Вот, теперь вы сами видите, до чего довёл вас народ и ваше вече! Только зря волнуетесь, кричите — ничего хорошего не выходит… Как покажется на Лыбеди половец, вы говорите, что вас грабят, а князь не защищает. Вы освобождаете из заточения тех, кто смущает спокойствие Руси, и заставляете князей, спокон веков сидящих на дедовских столах, обращаться за помощью к дальним родственникам, а потом кланяетесь и просите: не разоряй города твоего отца! Почему же народ не защищает вас от половцев? Почему вас не защищает тот, кого вы освободили и посадили на великокняжеский стол?
