Алексей Разин - Изяслав
— Господи! — воскликнул он, поднимая взор к небу. — Велико Твоё милосердие… Прости меня, многогрешного… Будь покровителем моему бедному ребёнку, сохрани его от рук нечестивых ворогов!..
Отряд в мёртвом молчании направился к воротам, находившимся подле княжеского двора, по дороге, ведшей в Берестово и к Печерской лавре.
Воевода продолжал тихонько молиться, иногда прерывая тишину глубокими вздохами. Все молчали, и в этом молчании вскоре проехали в ворота, а затем скрылись в густом высоком лесу.
Через два часа этот же отряд вернулся на княжеский двор, но воеводы с ним не было.
Все знали, что случилось со стариком.
Киев был тревожно спокоен, всё притихло, с ужасом ожидая завтрашнего дня. Сегодня людей тиранил и вешал Мстислав, а завтра, быть может, будет делать то же самое Изяслав или Болеслав.
По крайней мере киевляне так думали: защищаться уже было поздно, потому что сын успел проторить отцу дорогу к великокняжескому престолу.
Поэтому неудивительно, что народ трепетал в напряжённом ожидании расправы. Более ничего не оставалось, как гнуть свои спины всё ниже и ниже: надо было принять князя и чужеземцев.
Ввиду такого положения духовенство с мощами, хоругвями и образами вышло далеко за Золотые ворота. Посланцы несли хлеб-соль и ключи от города. За ними тянулись бесконечными толпами люди всех званий; они были испуганы, встревожены, каждый дрожал за своё имущество и жизнь и готов был броситься в ноги победителю, моля о пощаде. Идя за сонмом чёрного и белого духовенства, народ плакал и молился, посматривая на златоглавые церкви и на город, где остались только старики, женщины и дети.
Пока духовенство приближалось к реке Лыбеди, войска Болеслава и дружина Изяслава, конные и пешие, начали переправляться через реку. Киевляне остолбенели от страха при виде многочисленного войска в блестящих шлемах и панцирях, вооружённого длинными копьями и огромными немецкими луками.
Впереди — Изяслав с Болеславом. Остановились. Духовенство осенило их крестами, а весь народ, как один человек, упал на колени, и хор, который напоминал глухой стон, выдохнул:
— Милости, милости просим!..
От толпы отделился тысяцкий и с поклоном поднёс князю на серебряном блюде ключи от городских ворот.
— Милостивый князь, — сказал он, — киевляне просят прощения и справедливости. Твоя праведная месть удовлетворена, те, кого ты должен был наказать, наказаны, поэтому не разоряй город твоего отца. Мы станем повиноваться тебе, возьми ключи от города и изволь княжить!
Послы вручили князю ключи. Теперь только покорностью они и могли усмирить бурю, грозившую им.
Изяслав принял ключи и торжественно вошёл в город.
Князь и король уже давно расположились на княжьем дворе, а войска всё ещё продолжали входить; казалось, что им не будет конца. За ляшскими латниками, закованными в тяжёлые немецкие доспехи, двигалась лёгкая кавалерия, за ними шла дружина Изяслава, потом княжеская и боярская рать, а затем, без конца, ляшская и полянская пехота[130], вереницу эту замыкал обоз и запасные лошади.
Эта многочисленность рати поражала киевлян, которые ещё никогда не видели столько войска, столько блеска и силы. Ими овладел страх, и им казалось, что с наступлением ночи вся эта масса блестевших латами воинов бросится на их дома и имущество, спалит город.
Желая смягчить гнев князя и расположить к себе короля польского, киевляне понесли на княжий двор богатые подарки, и не прошло нескольких часов, как просторный двор был завален грудами собольих и куньих шуб, яркими тканями, искрившейся на солнце золотой и серебряной утварью. Всё это валили у ног победителя с мольбою о пощаде и милости.
— Видно, ты порядочно насолил киевлянам, — сказал король Изяславу, — если они так низко тебе кланяются.
— Как видишь, кланяются, — отвечал князь, — но я не особенно верю их поклонам… Знаю я их!
— Боишься? — пошутил Болеслав.
— Не боюсь, а знаю! — подчеркнул князь. — Кажется, всё спокойно, да только крикнет кто-нибудь: «Зачем впустили этого рыжебородого в Киев? Хотите, чтобы он тиранил ваших детей и грабил ваше добро? Да разве не найдётся лучших князей?» — и этого будет достаточно, чтобы всё изменилось… Тут тебе и готов бунт, искра брошена, народ повалит на вече и станет орать.
Болеслав усмехнулся.
— Ты ссоришься с народом — сказал он, — а у меня неприятности с панами да князьями. Народ добивается только ласки, спокойствия и справедливости, а паны да князья требуют денег, должностей, положения, власти. Народ должен работать на них, потому что панство любит лёгкий хлеб и не любит работать.
Приближался вечер. Большая часть войска уже была расставлена по квартирам. Для Болеслава и приближенных Изяслав определил Красный двор над Днепром; король намеревался отправиться туда только завтра, а первую ночь переночевать на княжеском дворе.
Не успело ещё всё успокоиться на княжеском дворе, как князю доложили, что на Подоле ударил вечевой колокол.
— Я ожидал этого! — сказал князь, обращаясь к королю. — Видишь, не долго пришлось нам ждать…
Посланный на вече отрок вернулся и доложил:
— Киевляне боятся ляхов, милостивый княже, и желают, чтобы ты приехал на вече и поручился за их безопасность… Иначе угрожают взбунтоваться все до последнего человека и драться с войсками до тех пор, пока всех ляхов не перебьют.
Выслушав отрока молча, Изяслав отослал его.
— Ну вот видишь, — обратился он к Болеславу, — мы не ограждены от опасности, пока ещё нет спокойствия!
— Ты слишком уж много позволил Мстиславу, — задумчиво отвечал король.
— Этого не воротишь… Знаю, они боятся не столько ляхов, сколько вот этой руки!
При этом князь поднял свою руку.
Настало минутное молчание.
— Надо тебе, милостивый король, — продолжал он, — съездить к ним… Скажешь им словечко и убедишь, что приехал ко мне как гость и что скоро уедешь… словом, скажи, что хочешь, только бы успокоить крикунов, иначе придётся собирать войско…
Болеслав не долго думал. Позвав отрока, велел седлать коней и в сопровождении конного отряда отправился на вече.
У него достаточно было смелости, чтобы удовлетворить своё любопытство. Ему хотелось видеть бушующую народную волну, которая, расходившись, свергала князей с престола.
Киевляне были уведомлены, что сам король приедет на вече. Весть молнией облетела Подол…
Королевский отряд остановился на площади, где висел вечевой колокол. Старшины, окружавшие колокол, уже ожидали прибытия короля. Как только отряд остановился, к королю подошёл Варяжко и спросил:
— С миром или с войною приехал ты к нам?..
— С миром, с миром, киевляне! — отвечал польский король. — Мой свояк Изяслав просил меня защищать его от Всеслава, и я ему обещал. Но теперь, как всем известно, Всеслав бежал, а я не намерен воевать с народом.
— Умны речи твои, король, — отозвался белгородский посадник. — Народ виноват разве только в том, что желает спокойствия и добра.
При этом он повернулся к народу, толпившемуся вокруг колокола, и громко крикнул:
— Слышите, что говорит король? Он не желает нашей гибели…
— Не желаю, киевляне, вашей гибели, — повторил Болеслав, — напротив, хочу жить мирно и ищу вашей дружбы. Теперь я только ваш сосед, а хочу быть и вашим приятелем, потому что силою и богатством народа сильны короли и царства!
— Да вознаградит тебя Господь, — крикнул кто-то, — что ты уважаешь сермяжников! Да послужит тебе наградою любовь народа! Мы нанесём тебе подарков и гривен, только пощади наш город и землю, матушку нашу!
— Я приехал к вам не за подарками и гривнами. Живите себе спокойно и пользуйтесь своим имуществом, нажитым трудами, а мне позвольте только отдохнуть в вашем городе, мы ведь проехали большое расстояние от Польши, и люди, и лошади нуждаются в передышке. Отдохнём и вернёмся восвояси, не причинив вам никакого вреда.
Варяжко торжествовал.
— Мы верим тебе, — сказал он королю. — Если ты ручаешься за нашу безопасность, будь нашим гостем и оставайся с нами, пока тебе не надоест. А если — на то Божья воля — на нас обрушится гнев князя нашего Изяслава, просим и молим быть нашей защитой. Если ты любишь свой народ, то и нам зла не пожелаешь.
Король поклонился и уехал. После отъезда короля на княжий двор народ, успокоенный его ласковыми словами, помаленьку разбрёлся по домам.
— Польский король будет нашим милостивым защитником перед князем, — раздавались голоса вокруг.
IV. Суженый
После ареста воеводы Коснячко Люда и Добромира остались в девичьей светёлке на вышке. Люда сидела и плакала. Проходили долгие часы ожидания, а отец всё не возвращался домой. На Горе было тихо, как в могиле. Люди сидели дома, и никто не смел показать своего носа на улицу. Только на Подоле народ шумел и кричал на вече.
