Тысяча кораблей - Натали Хейнс

она поняла, что никогда никого не будет любить как прежде. Когда ее дитя разбилось под городскими стенами, женщина ощутила, как внутри у нее что-то сломалось и этого уже не поправить. Как любая мать, Андромаха давно обнаружила, что ее любовь к Астианаксу тесно переплетена со страхом. Когда малыш родился, она волновалась из-за каждой лихорадки: даже легкое недомогание заставляло ее спешить к алтарям, чтобы умилостивить богов и молить их о помощи. Точно так же Андромаха любила и Молосса: она поклялась бы в этом перед статуей Зевса, не боясь кары за ложь. Однако теперь она не тревожилась дни и ночи напролет, что ее родившийся в Греции сын заболеет или покалечится. Мать лишь могла надеяться, что, в отличие от Астианакса, боги защитят Молосса, поскольку знала: если суждено случиться худшему, она ничего не сможет сделать, чтобы спасти его. Она подвела старшего сына, а ныне у нее не было прежних возможностей. Андромаха осознавала всю глубину своего бессилия: лазеек для самообмана не осталось. Она любила Астианакса так, словно могла завернуть его в пеленку и укрыть от всего мира. Молосса же она любила так, словно оба они жили на краю утеса, с которого каждый из них мог сорваться в любой момент.

И когда раб принес ей известие, что Неоптолем мертв, а Орест хочет взять Гермиону в жены, Андромаха ощутила привычную дрожь испуга, но ей и в голову не пришло бежать. Куда она могла направиться, если в Греции у них нет друзей? Кто защитит ее от Ореста? Женщина подумала, что можно попросить помощи у деда Неоптолема: тот потерял сына Ахилла, а теперь еще и внука. От благородного дома Пелея остался только Молосс. Андромаха послала раба к Пелею в надежде, что царь, в отличие от нее самой, сможет защитить ее сына. Впрочем, она мало уповала на удачу и была удивлена, когда старик явился и, размахивая посохом, как дубинкой, потребовал, чтобы они с Молоссом ехали вместе с ним.

* * *

Как некогда обещал Неоптолем, Андромаха вышла за Гелена. Троянский царевич обладал способностью заводить друзей, а не врагов, и вскоре супруги сумели основать небольшое поселение. По просьбе Андромахи они начали возводить город, похожий на их утраченную родину: новую Трою, менее величавую и помпезную, но с высокой крепостью, примостившейся на склоне горы. Порой, прежде чем успевал рассеяться утренний туман, Андромаха представляла, что она снова дома. Гелен чем-то напоминал своего давно погибшего брата Гектора. Иногда Андромаха ловила себя на том, что разглядывает его профиль и видит, как проявляются на лице второго мужа черты первого. Ей было не суждено узнать, походит ли подросший Молосс на Астианакса в его возрасте. Но со временем сыновья стали сливаться в ее восприятии, и когда Андромаха замечала вдали силуэт Молосса, идущего с дневной охоты в лесу, она видела и Астианакса, следующего по пятам. Старость ее протекала среди множества теней и отражений утраченного в невзгодах молодости. И хотя ныне ее уделом было лишь слабое подобие счастья, все равно Андромахе досталось больше, чем она могла ждать, когда лежала распростертая на троянском побережье и оплакивала свое возлюбленное дитя.

Глава 43

Каллиопа

— Пой, муза, — велел он, и я спела.

Я спела о полчищах и о воинах.

О богах и чудовищах, о былях и небылицах.

О смерти и жизни, о радости и боли.

О жизни после смерти.

И еще я спела о женщинах — женщинах, оказавшихся в тени. О забытом, незамеченном, невысказанном. Я собрала старинные предания и потрясала ими, пока спрятанные от чужих взоров женщины не вышли на всеобщее обозрение. Я славила их в песнях, ведь они так долго ждали признания. Как я и обещала, это не история одной-двух женщин. Это история всех женщин на войне. Война не обходит стороной половину человечества, чьи жизни она затрагивает. Так почему же это делаем мы?

Женщины давно и терпеливо ждали, когда расскажут их историю, и я не заставлю их больше ждать. Если поэт откажется от песни, которую я ему предложила, я заберу ее и оставлю его в молчании. Ему уже доводилось петь раньше; возможно, ему наскучило. Но история будет рассказана. История женщин будет рассказана, и неважно, сколько времени пройдет. Я не старею и не умру: время не имеет для меня значения. Имеет значение только рассказ.

— Пой, муза, — велел он.

Ну, ты меня слышишь? Я уже спела.

Послесловие

На создание этого романа меня вдохновлял античный мир — как эпоха и как пространство; отчасти литературные, отчасти археологические памятники. Некоторые главы полностью сочинены мной, другие заимствованы из источников, которые вам, возможно, уже известны. Тексты, к которым я прибегала на протяжении всей книги — это «Троянки» и «Гекаба» Еврипида (для глав о троянках) и «Одиссея» Гомера (для глав о Пенелопе). Вдобавок для главы о Креусе я обратилась к «Энеиде» Вергилия (хотя гораздо больше внимания в ней уделено горящей Трое и шипящему Синону, чем Креусе. Это не значит, что у Вергилия нет выдающихся женщин: я не смогла вместить в свой роман Дидону, что явилось настоящим ударом. Но раз не вмещается — ничего не поделаешь). Замечательные «Героиды» Овидия дали мне первое представление о Лаодамии, а также убедили, что можно написать историю Пенелопы в виде писем к давно отсутствующему мужу. Глава о Клитемнестре, несомненно, всем обязана «Орестее» Эсхила. В Гомеровой «Илиаде» о Брисеиде сказано немного, но сведения о чуме, навлеченной отказом Агамемнона вернуть Хрисеиду, взяты оттуда (симптомы чумы почерпнуты у более позднего автора, Фукидида, который подхватил эту болезнь в начале Пелопоннесской войны в пятом веке до нашей эры, но выздоровел, чтобы поведать эту историю). «Ифигения в Авлиде» и «Ифигения в Тавриде» Еврипида явились источником для соответствующей главы. Андромаха позаимствовала свою более позднюю историю из одноименной пьесы Еврипида.

В этой книге много других женщин, историй которых почти не осталось в сохранившейся литературе Древнего мира, например Феано и Энона. Даже возникая в повествовании, женские персонажи обычно находятся в тени или на полях (исключениями в этом отношении являются Еврипид и Овидий, которые создали произведения, полностью