На острие меча - Вадим Николаевич Поситко
Ни с одним из ночных патрулей, пока он поднимался, Кезон на Палатине не столкнулся, и это обстоятельство его сразу насторожило. «Я мог с ними просто разминуться», – успокаивал он себя и прибавлял шаг.
Улица у ворот дома Луканов была безлюдна, сами ворота – закрыты, что несколько его успокоило: либо он успел прийти раньше, либо ошибался. Кезон подошел к боковой двери, рядом с воротами, и несильно толкнул ее. На первый взгляд, запертой была и она, и все же он почувствовал легкое движение. Он надавил сильнее. Между дверным полотном и косяком появилась щель. Его сердце похолодело, в голову ударила кровь. Кезон навалился плечом, вкладывая в этот порыв всю свою силу, и дверь нехотя поддалась. Но что-то продолжало сдерживать ее с обратной стороны. Когда он распахнул дверь настолько, что стало возможным заглянуть за нее, картина прояснилась, однако облегчения это не принесло. С обратной стороны дверь подпирало недвижимое тело, в котором Кезон с трудом узнал старика, впускавшего его накануне в дом. Лицо бедняги было обезображено до неузнаваемости. «Опоздал!» – пришло осознание беды, и он едва не зарычал, как раненый зверь, наваливаясь на дверь всем весом. В конце концов, протиснувшись внутрь, он замер, прислушиваясь. В небольшом дворике стояла мертвая тишина, а вот из жилой части дома доносись звуки шагов и приглушенные голоса. Пригнувшись и обнажив кинжал, Кезон двинулся на шум.
По атриуму, видимо, в поисках наживы, расхаживали двое. Он без труда распознал наемников Нарцисса, выполнявших его самые грязные поручения. Хозяева – Сервий Туллий и его жена Валерия – лежали на полу в лужах растекающейся под ними крови. Она еще не успела застыть, а значит, он не успел совсем на немного. Лукан-старший сжимал в руке меч, на спине зияла глубокая рана. «Ударили подло, сзади!» – скрипнул зубами Кезон, уже решив, что в живых никого не оставит. Он выпрямился и вышел на свет.
Пламя освещавших помещение ламп встрепенулось, словно от движения невидимых крыльев. И Кезон нутром ощутил пробежавший по атриуму, как легкая зыбь по водной глади, ледяной холодок смерти. Наемники резко повернулись, уставившись на него удивленными глазами.
– Сириец! Хозяин и тебя послал? – оскалившись в мерзкой улыбке, произнес тот, что стоял ближе – Извини, брат, ты опоздал. Так что трофеи наши.
– Да, вижу, что опоздал. – Кезон приближался к нему с каменным лицом, и наемник запоздало понял, что значит это выражение. Острое лезвие вошло в его пах и провернулось там, разрывая мягкую плоть. – Но я все закончу, – выдохнул ему в лицо Кезон, выдергивая кинжал.
Мужчина схватился за низ живота и медленно опустися на колени. Второй оторопело моргал, переводя взгяд с воющего товарища на того, о ком в их среде ходили легенды; наконец, придя в себя, потянулся за неосмотрительно оставленным в стороне мечом. Кезон прыгнул к нему, перехватил запястье и заглянул в глаза.
– Не люблю, когда бьют в спину…
Лезвие кинжала пронзило подбородок, небо и уперлось в кость черепа. Глаза наемника вылезли из орбит, из открытого рта хлынула кровавая пена. Он попытался закричать, но выдавил из себя лишь булькающий хрип. Остатки воздуха со свистом вылетели из легких, а вслед за ними со стороны спальных комнат в атриум ворвался пронзительный женский крик.
«Туллия!» – вспомнил о девушке Кезон и похолодел…
* * *
Туллию разбудил крик матери. Какое-то время она лежала в постели, соображая, сон это или явь. Потом все же села и прислушалась. Из атриума донесся грохот – на пол упало что-то громоздкое – и новый вскрик. Тяжелые шаги, определенно нескольких человек, стали отчетливо слышны: кто-то бродил в гостиной их дома и переворачивал вещи.
«Что происходит?!» – нахмурилась Туллия и выбралась наконец из постели.
Как была, нагая, она перебежала к двери и, приоткрыв ее, выглянула наружу. Ничего странного не увидев, но продолжая слышать шаги и грохот из атриума, она минутку подумала и надела приготовленную на утро тунику. Затем вышла из спальни и направилась к гостиной. Однако не сделала и десяти шагов, как навстречу ей из полумрака коридора выдвинулись две темные фигуры. Она замерла на месте, чувствуя, как учащенно забилось сердце, а между лопаток побежали мурашки. Между тем фигуры обрели очертания незнакомых ей мужчин, с отвратительными физиономиями портовых бродяжек, в черных, как ночь, туниках и с обнаженными мечами в грязных руках. Заметив ее, они заржали, точно мерины, а тот, что был крупнее, ткнул в нее толстым пальцем.
– Смотри, брат, добыча сама идет к нам в руки! Не думал встретить здесь такую птичку!
– Давай поспешим, пока эту птичку не испортили другие, – взвизгнул второй, бросаясь к ней.
Туллия развернулась на пятках и побежала со всей прытью, на какую была способна. Длинная туника мешала движениям, сковывала их, и она выругала себя за то, что надела ее. Дверь спальни была совсем рядом, когла ее настигли. Цепкие пальцы схватили сзади за ворот платья. Она в отчаянии рванулась вперед. Пальцы потянули на себя – и туника с жалким треском разорвалась пополам. Туллия запуталась в ее обрывках и чуть не упала. Ее бесцеремонно подхватили за руки и за ноги и, как куль с зерном, занесли туда, где она надеялась спастись.
– Ого, девочка! Ты уже нагрела нам ложе! – снова заржал более крупный.
Туллия извилалась, как уж, вырывалась и шипела, но ее грубо бросили на постель, еще хранящую тепло ее тела. Она попыталась перевернуться на живот и уползти куда-нибудь, но ей не позволили. Сорвали остатки туники, еще прикрывавшие тело, и намертво прижали к постели. Тот, что поменьше, уселся за ее головой, крепко перехватив руки в запястьях, развел их и прижал к простыне так, что она не могла ими пошевелить. Другой подтянул ее за ноги к краю ложа.
– Барр, у тебя была знатная девственница? – спросил он у товарища.
– Не было еще, – ответил тот, пожирая нагое тело Туллии похотливым взглядом.
– И уже не будет! – хохотнул первый, сильным резким движение широко раздвигая ноги девушки. – Чтоб я сдох, если видел когда-нибудь такую красоту! – Грубые пальцы прошлись по самому низу ее живота, вызвав у нее животный ужас.
– Давай уже быстрее! – чуть ли не взмолился второй, и она почувствовала, как на ее лицо упала капля его
