Делай, что должно - Маргарита Нерода
Немцы согнали в село народ с пяти окрестных деревень. И когда поняли, что не успеют никого угнать, заперли всех в старой церкви. Будь она деревянной, подожгли бы, но церквушка была хоть небольшая, но каменная. И хорошо, что командир не дал сразу отвалить подпиравшие двери бревна, пока не проверят саперы. Видел старшина, что они вытащили из-под порога. Авиабомба “сотка” с запалом от гранаты, сцепленная проволокой с двумя такими же. Ступи кто из них на этот порог, рухнули бы стены внутрь, хороня всех.
Сколько уже брали до того деревень и поселков в Подмосковье, но такого старшина прежде не встречал. Он ждал, что люди бросятся наружу едва откроют двери, но они выходили медленно и осторожно. Даже дети на руках матерей не плакали, смотрели молча и смотрели на них как та кошка на обгоревшем плетне.
На рассвете, когда немцы сгоняли их сюда, люди знали, что это смерть. И теперь с трудом, не сразу приходило к ним понимание того, что живы. Что спаслись.
С потрескавшегося потемневшего потолка смотрел вниз Господь Бог, скорбный и растерянный, похожий на едва выскочившего из занявшейся хаты погорельца. Такой же недоуменный, не понимающий — как же это, ведь только что был дом, свой, родной, а остался один плетень да чернеет в пламени печная труба…
Немцы успели запалить три хаты и попытались унести ноги. Но поздно спохватились. Факельщиков в плен не брали.
Где-то на окраине села старшине и в самом деле повезло. Сумел вовремя уловить движение справа, за сараями и скомандовать “ложись!” прежде, чем хлестнула очередь. Пулеметчик, конечно, знал, что его ждет. Решил подороже продать свою шкуру и позицию выбрал такую, что не сразу выкуришь. Сарай на пригорке, дорога внизу, просматривается и простреливается. Можно оборону держать, пока патроны есть.
— Грибов, за мной, остальным прикрывать!
Если пулеметчик там один, а похоже, так и есть, старшина бы с ним и сам справился. Но от фрицев всего можно ждать, а времени терять нельзя. Слева от сараев торчали из сугробов остатки покосившейся ограды. Вдоль нее, ползком, они подобрались к сараю сбоку. Старшина разглядел цепочку следов, пустой проем двери и перевернутый пустой короб от пулеметных лент. Сняв с пояса гранату, он привстал на одно колено, сообразил, что с такого расстояния кидать неудобно, вскочив в полный рост, прыжком преодолел оставшиеся метры и швырнул ее внутрь. Кажется, одновременно с мелькнувшей впереди фигурой и короткой, захлебнувшейся автоматной очередью.
От грохота заложило уши, из двери плюнуло огнем. Откатившись в сторону, Поливанов успел заметить, как впереди один за другим поднялись разведчики. От дороги в сарай полетело еще две гранаты.
“Не зацепило бы своими же”, - подумал старшина, аккуратно отползая, и только тут сообразил, что двигается как-то неловко, боком, а правая нога сделалась тяжелой как бревно.
Успей немец чуть раньше, тут бы всему и кончиться. И лежал бы старшина сейчас не в госпитале, а на сельском погосте, и добивали бы фрицев без него. А если бы он сам не оплошал, сообразил, что не один пулеметчик засел, а есть у него второй номер, что пытается хоть как-то головой вертеть и фланги держать, то вел бы свое отделение дальше. Но уж пролитого не подымешь…
Покидал он деревню не пешим маршем, а лежа в санях, что тянула сонная рыжая лошаденка. Колыхались они по снегу и мерещилось старшине, что нет еще никакой войны, что дома он, на Урале и тропит сейчас на лыжах лису, потому что давно собирался сестрице к именинам воротник лисий справить. Но хитрая патрикеевна не подпускала его на выстрел, только мелькал впереди в заснеженных кустах ее рыжий хвост, и никак не не выходило задержать на нем взгляд, так рябило в глазах от белого, сверкающего под солнцем снега.
Потом и лиса пропала, и зимний лес, вместо высокого белесого неба в редких облаках — брезентовый полог палатки и на фоне его — знакомое скуластое лицо, курносое и очень серьезное, испуганное даже.
— Грибов? Ты зачем здесь?
— Вас привез, товарищ старшина, — Шурка быстро закивал, обрадованный, что Поливанов живой и даже его узнал. И угадав следующий вопрос, добавил поспешно, — Порядок, накрылись те фрицы. Двое их было, при пулемете. Наша деревня. И соседние две тоже. И скотину мы фрицу угнать не дали.
Старшина с облегчением подумал, что это очень хорошо, стало быть, голодать люди не будут, и хотел сказать что-то ободряющее Шурке, но усталость навалилась, странная и тяжкая, будто трое суток он не спал, а тут наконец получилось прилечь. Потому он уснул, даже не решив, что сказать.
Следующее пробуждение было не таким приятным. Куда-то поднимают, неудачно подхватили под правую ногу. Больно, черт возьми! Почему-то он совершенно раздет. А рядом, почти у лица, такие пронзительные черные девичьи глаза, что в жар бросает. И надо бы хоть простыню на себя потянуть, ну непорядок так перед женским полом в натуральном-то виде.
“Лежите спокойно”.
“Эх, самолеты бы сбивать такими глазками!” Отчего-то сделалось весело, совсем по-мальчишески. “Женюсь, — негромким шепотом пообещал он этим глазам. Всего остального за белой шапочкой и марлевой маской не разглядишь. — Если ты, сестрица, под маской такая же красавица, точно женюсь. Слово даю”.
Она улыбнулась, одним взглядом, и прикрыла ему глаза полотенцем. “Засмущал не иначе”, - подумал старшина, уплывая сознанием в какие-то райские кущи, чтобы проснуться снова в палатке, среди таких же как он бедолаг. Тогда и посетила первый раз досада. Финскую прошел старшина Поливанов без единой царапины. И до сих пор пули миловали. А тут нате вам. Чуток помешкал и пожалуйста.
“Повезло вам, товарищ, полного перелома нет. Но месяца полтора придется поскучать”, - сказал строгий пожилой военврач.
Снова “повезло”. Хотя какое там везенье! Сообразить надо было, что пулеметчик может быть и не один. Да если бы и так — на одном везении долго не продержишься. Почему их группа всю зиму могла самое большее наблюдать за противником, а поход за “языком” чаще оборачивался перестрелкой? А ведь фрицы на их позициях пакостили постоянно, их разведка могла хоть пленного утащить, хоть целый окоп вырезать! Значит, не научились мы еще. Воевать научились, раз немца гоним, а вот разведку вести… Эх, думай голова, шапку купим. Посоветоваться бы, да с кем? Кто сыщется бывалый, опытный, да еще свой в доску, чтобы открыть, что на душе накипело?
Вот с кем бы потолковал он, хоть в письме, хоть обиняками, чтобы не зачеркнула строгая военная цензура, так
