Белая ворона - Владимир Лазарис
x x x
Домет пришел в театр и увидел в фойе фотографии актеров, среди которых была и Эльза. Ее загадочная улыбка напомнила Домету подробности их встречи. Хорошая примета перед разговором с директором.
Оживление герра Грюнвальда как рукой сняло, когда он увидел Домета.
— Вы — герр Домет? — лицо директора вытянулось.
— Совершенно верно. Автор пьесы «Заклинательница змей». А в чем дело?
Страдавший одышкой директор растерянно заморгал белесыми ресницами и переложил на столе рукопись пьесы.
— Пожалуйста, присаживайтесь.
Домет сел.
— Видите ли, герр Домет… Дело в том, что… Вы ведь не немец?
— Нет. А разве это имеет значение?
— И даже очень большое. У нас есть инструкция Министерства культуры ставить пьесы только немецких авторов.
— Я работаю в Министерстве иностранных дел, — сказал Домет, вынимая служебное удостоверение.
— Прекрасно, — директор посмотрел удостоверение. — Но я не могу нарушить инструкцию. Может, у вас есть какой-нибудь знакомый, — он снова оживился, — которого можно выдать за автора пьесы. Договор мы заключили бы с ним, а деньги…
— Нет, — Домет встал и взял со стола рукопись, — я хочу, чтобы и в договоре, и на афише стояла моя фамилия, а не какого-нибудь моего знакомого.
— Это невозможно, — помрачнел директор.
— В таком случае я попытаю счастья в другом театре.
— Инструкция распространяется на все театры. Жалко вашу пьесу. Мы сделали бы из нее гвоздь сезона. У нас и актриса есть на главную роль — фрейлейн Инга Брюн. Ах, какая актриса! Соглашайтесь, герр Домет. Ну, какое значение имеет фамилия на афише?
— Для меня — огромное. Мои пьесы уже ставили в Берлине.
— Когда?
— Это было… это было… да, пятнадцать лет назад.
— Дорогой герр Домет, что было, то сплыло. Теперь мы живем в другой Германии.
14
Во время обеденного перерыва Домет сидел в ресторанчике «Бульдог». Название как нельзя более подходило к внешности хозяина, но кормил он на славу. В ожидании десерта Домет взял свежий номер «Ангрифф» — детище доктора Геббельса, ставшее одной из популярнейших берлинских вечерних газет. Она конкурировала с нюрнбергским «Штюрмером» по части карикатур на евреев. Открыв газету, Домет увидел новый шедевр лучшего карикатуриста Ганса Швайцера и подумал, что тот находит у евреев все новые новые омерзительные черты.
Просмотрев заголовки о Мюнхенской конференции, ставшей новой победой дипломатического гения фюрера, Домет наткнулся на большой репортаж «Нацист едет в Палестину». Неужто доктор Геббельс в самом деле отправил в Палестину кого-то из своих репортеров?
Домет не поверил бы своим ушам, если бы узнал, что автор репортажа — начальник того самого герра Эйхмана, которому он показывал Хайфу.
Домет начал читать.
Репортер добрался до Палестины на пароходе «Марта Вашингтон», где было семьсот пятьдесят пассажиров. Большинство в третьем классе, по шесть, восемь человек в каюте. Все — евреи. Есть группа «туристов». Эти хотят посмотреть, стоит ли переезжать в Палестину. Держатся особняком. Их называют «январскими сионистами» — намек на то, что Гитлер пришел к власти в январе… Хайфа. Индустриальный облик города. «Если Палестина — ворота в Индию, то Хайфа по своему стратегическому положению — ключ к этим воротам».
Домет обрадовался: этот репортер расхваливает его любимую Хайфу. К тому же у него трезвый ум. И вообще он хорошо пишет, хотя временами грешит немецкой сентиментальностью.
— Немец остается немцем, — хмыкнул себе под нос Домет и продолжил читать.
«На вполне сносных дорогах полно машин американского производства… По обочине шествуют вереницы верблюдов… Вдоль дороги тянутся цитрусовые плантации… Тель-Авив… застреваем в сплошном потоке машин… Люди в европейской одежде, улицы широкие, залиты светом витрины… Строительная лихорадка… за месяц вырастает больше домов, чем в Европе за год… Рейды против нелегальных иммигрантов — обычное явление и прекрасная почва для доносов… Столкновения между британскими властями и воинственно настроенными евреями… Тель-Авив перенаселен… Все мечутся в поисках работы и квартиры… Учреждения, полиция, больницы — все еврейское… Плохое качество товаров, скверное обслуживание, завышенные цены… Промышленность делает большие успехи, а, учитывая коммерческую жилку и изворотливость евреев, не следует недооценивать промышленный потенциал… Евреи Палестины разительно отличаются от всех евреев в мире: у них распрямилась спина, из глаз исчез страх, свойственный евреям, особенно в гетто. Они научились обрабатывать землю, а ведь большинство — люди свободных профессий…
Праздник Пурим проходит под лозунгом „Евреи всего мира — мы вас ждем!“…».
Домет вспомнил празднование Пурима в Тель-Авиве и встречу с Линой. «Неужели все это было?» Он долго глядел в пространство, потом вернулся к репортажу.
«Текстильная фабрика, аэропорт, молодежный лагерь… детям предоставляют максимальную свободу… Евреи осушили болота ценой своей жизни. За одно десятилетие возродили эту землю… в киббуце Дгания трудится уже второе поколение земледельцев… строят заново свою страну…».
И заключение:
«Страна маленькая, площадью всего двадцать шесть тысяч квадратных километров, население семьсот тысяч человек. Треть всей площади занимает пустыня. Но страна будет играть огромную политическую и экономическую роль в судьбе Ближнего Востока. Потому что, оказавшись перед дилеммой, стать левантийцами или построить свой национальный дом, евреи выбрали второе. Проблемы еврейской Палестины нельзя сбрасывать со счетов. Но, вероятно, только она и сможет залечить рану, которая веками разъедала человечество и которая называется „еврейский вопрос“».
«Ну, что ж, вполне годится для любой пропагандистской брошюры сионистского толка. Зачем только доктору Геббельсу понадобилось посылать такого просионистски настроенного журналиста, а потом еще и печатать его репортаж? Чепуха какая-то. Может, Геббельс хотел, чтобы немецкие евреи двинулись в Палестину. А это ему зачем? Допустим, всех евреев решено выслать из Германии. Это можно понять. Но зачем же в Палестину? Ведь этого и добиваются сионисты. Неужели верны слухи, что сионисты о чем-то договорились с правительством Германии? Но, если это так…».
— Не хотите развлечься?
Домет с удивлением посмотрел на худосочную девицу в сильно потертом коричневом жакете.
Она бросила тревожный взгляд на приближающегося кельнера. Домет махнул ему рукой: все в порядке — и предложил девице сесть.
— Как вас зовут?
— Клара.
— А сколько вам лет?
— Восемнадцать.
«Врет. Все двадцать пять, и не в моем вкусе: уж очень худая».
— И давно вы занимаетесь этим ремеслом?
— Всего год. Когда мама умерла. У меня на руках остались оба братика. Работы нет. Вот я и…
«Недурно: сиротка пошла на панель, чтобы прокормить младших братьев. Впрочем, об этом я уже читал у Достоевского».
— Ну, и как идут дела?
— Так себе.
— А куда вы меня хотите пригласить? В гостиницу?
— Что вы! В гостинице дорого. У нас есть
