Серо Ханзадян - Царица Армянская

новые твердыни и в них размещены воинские гарнизоны. Он высказал и свое

заветное желание дополнительно создать большую, численностью не менее

десяти тысяч, конницу. На что верховный жрец не без удивления спросил:

— А откуда ты возьмешь столько воинов, божественный?

— Половину из них — пять тысяч душ — дашь ты, Арванд Бихуни. Из твоих

храмовых служителей. Остальных соберу сам.

Арванд Бихуни, покорно глянув на царя, сказал:

— Высокочтимая царица с такой основательностью разрушила наши храмы и

извела их служителей, что я нищ. Но противиться твоей воле конечно же не

могу, великий царь Каранни.

Мари-Луйс едва сдержала свой гнев. Так уж и нищ, зловонная скверна,

крыса ночная?! И этому тоже свидетель?

Ночь прошла внешне спокойно и дружелюбно, но внутренне все были

напряжены.

Мари-Луйс старалась казаться внимательной по отношению к верховному

жрецу, и он в свою очередь изображал полное расположение. Таким образом

оба с успехом скрывали свою неизбывную обоюдную враждебность.

Наконец царь и Арванд Бихуни поднялись. Пора было расходиться.

Мари-Луйс благословила их и добавила, обращаясь к верховному жрецу:

— Я знаю, Арванд Бихуни, что ты свидетель искренний. Так будь же

таковым перед всем миром, перед народом нашим и засвидетельствуй, как

приветлива и обходительна я была, принимая тебя под сенью своих покоев...

— О, непременно, великая царица! — смиренно склонился перед ней

верховный жрец. — Я провел у тебя счастливейшую ночь...

— И не напомнила тебе, — продолжала царица, — о том, что ты состоял в

сговоре с хеттскими жрецами в трудные для нашего царства времена. Хоть

я-то этому действительно свидетельница, и свидетельство мое неоспоримо.

Так вот, советую тебе избегать ложных утверждений и свидетельств. В небе

есть бог, помни об этом. А еще не забывай, что по законам нашего царства

лжесвидетельство наказуемо четвертованием!..

— К чему ты все это говоришь, царица?

— Подумай и поймешь! — холодно отрезала Мари-Луйс.

Она проводила их до выхода и вернулась к себе.

Уже совсем рассвело.

* * *

Постепенно среди придворных и по всей столице, в старой и новой ее

части, распространилась зловещая молва:

— Дитя у царицы не от царя!..

— О боги, какой позор!..

На всех перекрестках стали судить да рядить. Обвинять царицу в

распутстве. Чем больше поток, тем больше в нем мути и грязи. Положение

становилось угрожающим. И Мари-Луйс неожиданно для себя ощутила вдруг, что

она совершенно беспомощна в создавшемся положении. Всем существом она

слышала крик Таги-Усака: «Арванд Бихуни тому свидетель!..» Вспоминала и

думала: что это было со стороны Таги-Усака по отношению к ней — низменная

мстительность или искреннее желание предостеречь ее, предупредить о

надвигающейся беде?.. Думала и не могла прийти к определенному выводу.

— О единственный и почитаемый мною бог Мажан-Арамазд, положи конец

этим чудовищным ударам судьбы!

Мари-Луйс ужасалась от сознания, что в ее доме ею правят враги,

вонзают когти ей в горло и, что страшнее всего, могут впиться еще и в ее

мальчика.

— Мой несчастный Каранни, ведь это все против тебя, против твоего

царства!

Мари-Луйс сжигала себя в огне своих дум и тревог. Но держалась так,

что окружающие не догадывались о ее страданиях, и внешне выглядела, как и

прежде, энергичной, деятельной и неудержимой в стремлении к достижению

своих целей.

Однако силы иссякали, и Мари-Луйс наконец решила встретиться с

Арвандом Бихуни один на один.

Она пригласила его. Он явился и был принят.

Царица заговорила с ним величественно и властно:

— Не стану обволакивать сладкоречием и пустословием то, что хочу тебе

сказать. И кривить душой, как это любишь ты, Арванд Бихуни, тоже не буду.

Я позвала тебя, чтобы заявить, что ты лжец и заговорщик!

Лицо верховного жреца покрылось испариной.

— Опомнись, царица! Что ты такое говоришь?!

— Ты предаешь своего царя его врагам! Ты изменяешь армянскому

трону!..

Арванд Бихуни подумал, что царицу, наверно, восстановил против него

Таги-Усак. Кто бы еще мог?.. Смиренно опустив голову, он сказал:

— Таги-Усак внушил тебе всю эту несусветицу? О царица, опомнись,

откажись от своих чудовищных обвинений!..

— Таги-Усак сказал только правду. То, что сын у меня не от супруга.

Незаконнорожденный!..

— И однако, великая царица, да онемеет мой язык, это правда, что сын

у тебя незаконнорожденный?.. О прости, прости меня!..

— Разве ты не знал?

— Знать-то знал, но...

— Но молчал? — прервала его царица. — А потом решил наконец поведать

всему царскому двору, да что двору — всему городу, и тем сколотил вокруг

себя настроенных против меня людей. Так ведь? О мерзавец!

И тут Арванд Бихуни взвыл:

— Ты бесчестишь богов, женщина!

— Боги низвергнуты. Не вещай от имени несуществующих богов! Я

уничтожила их вместе с твоими храмами — гнездами всех зол и грехов!

Мари-Луйс подошла к нему вплотную, взяла за ворот и со всей силой

тряхнула:

— О подлое создание! Предатель!..

Верховный жрец бухнулся на колени. Надо любой ценой спасаться,

уносить ноги от этой ужасной женщины. Он стал молить о милосердии,

оправдываться.

— Каюсь, царица! — вопил он. — Пощади заблудшего. Обещаю сделать все,

чтобы пресечь и опровергнуть страшную ложь! Я помогу тебе!

Мари-Луйс потянулась к опоясывающему ее кушаку, в складках которого

прятала кинжал, но ограничилась тем, что ударила верховного жреца носком в

подбородок, и, отойдя, села на свое место. Если его сейчас уничтожить, а

сделать это ей очень просто, то кто же тогда опровергнет чудовищную

ложь, — как она сможет очистить свое дитя, уберечь его?.. Нет, не время

еще уничтожать эту мразь.

Верховный жрец лежал распростертым. Он неспособен был о чем-то

думать, только чувствовал, что отныне с удвоенной силой ненавидит

враждебную к богам царицу.

Мари-Луйс сделала ему знак, чтоб поднялся.

Арванд Бихуни встал, оправил свое облачение и хотел сесть, но царица

не разрешила:

— Стоять! Ты не заслуживаешь того, чтобы сидеть в моем присутствии.

Верховный жрец понял, что на этот раз спасен, но все же спросил с

деланной робостью:

— Какую смерть ты мне определяешь, царица?

Мари-Луйс не мигая глядела на него. «О дитя мое, единственное счастье

жизни, я обязана спасти тебя, пусть даже ценою своей жизни!..»

После долгой паузы она сказала в ответ на вопрос жреца:

— Ты не стоишь того, чтобы твоя мерзкая жизнь кончилась от моей руки,

Арванд Бихуни.

— А чего же я вообще стою?..

Царица не ответила. Онемела от боли и тревоги. С трудом придя в себя,

она сказала:

— Ты обязан опровергнуть свою ложь.

— Исполню непременно, царица!..

— Никто!.. Слышишь, никто из тех, кто распространял эту ложь, даже

те, кто хоть краем уха ее слыхали, не должны остаться в живых. И умертвишь

их ты!..

— Будет исполнено, великая царица.

— А теперь сгинь с моих глаз.

Арванд Бихуни поклонился и вышел.

Царица направилась в детскую. Ребенок безмятежно спал с выражением

ангельской невинности на лице. Его черные кудри были схвачены обручем,

увенчанным золотой птичкой.

Мари-Луйс опустилась перед кроваткой на колени.

— О дитя! Мое несчастное дитя!..

И эту ночь, и весь следующий день Мари-Луйс не отходила от сына.

Рассказывала ему легенды и сказки, запомнившиеся еще из детства в далеком

отчем горном крае, играла с ним. И то и дело надевала ему на голову корону

и любовалась.

Мальчик безудержно веселился.

* * *

Дни проходили в стенаниях и страданиях.

Во дворце, в старом и новом храмах каждый день кто-нибудь умирал. То

два-три жреца, то кто-то из придворных. Умирали скоропостижно, загадочно и

таинственно.

Мари-Луйс знала обо всем происходящем: Арванд Бихуни держит свое

обещание...

В один из дней царица попросила привести к ней лучшую в городе