Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
Чэн Фэнтай подумал, ведь не могла эта пьеса быть идеей молодого актера! Ему зачастую не хватало такта, и, думая только о своих интересах, он вполне мог выбрать то, что ему по душе, не заботясь об обстоятельствах торжества. Если Шан Сижуй вызвал неудовольствие князя, то впоследствии тот предъявит ему счёт и Шан Сижую придётся тяжело.
Глава 29
Под негодующими взорами князя Аня «Заводи реки Фэньхэ» наконец-то подошли к концу. Старая княгиня хоть и была в летах, однако не страдала от предрассудков или, возможно, как и вдовствующая императрица Цыси никогда не избегала ни радости, ни печали. Как бы то ни было, она громким голосом провозгласила:
– Наградить!
На подносе вынесли сложенные в кучку и завернутые в красную бумагу серебряные юани, Ню Байвэнь поспешил собственноручно принять награду, а затем направился за кулисы к Шан Сижую, чтобы шепнуть ему на ухо несколько слов. Шан Сижуй играл сегодня, отдавая всего себя, и хотя физически он не очень-то устал, да и голос оставался в порядке, но из-за того, что он слишком уж вжился в роль, его душа была измучена. Трагедия Лю Инчунь[159] разбила ему сердце и помутила рассудок. Ню Байвэнь попросил его сыграть ещё. Шан Сижуй готов был разрыдаться и подумал: «Даже принимая во внимание вашу дружбу с Цзюланом, ты не можешь распоряжаться мной, будто скотом», – и горестно начал:
– Господин Ню…
Ню Байвэнь не дал ему договорить:
– Нет! Шан-лаобань! Шан-лаобань! Вы никак не можете отказать мне сегодня! Простите, что затрудняю вас! Потом я обязательно приду к вам в усадьбу и выражу признательность за хлопоты! И разве всё это не ваша заслуга?
Шан Сижуй на мгновение опешил:
– Моя заслуга?
Ню Байвэнь, озорно улыбаясь, во весь голос объявил:
– И моя заслуга тоже, я недооценил вас обоих! Кто бы мог подумать, что вы двое сможете настолько прекрасно сыграть «Заводи реки Фэньхэ»! Все плакали! Да! И не только зрители! Я повидал немало хороших пьес! И сегодня я тоже заплакал! – Он указал на свои веки: – Взгляните, всё ещё опухшие.
Ню Байвэнь воспользовался случаем, чтобы подольститься к Хоу Юйкую: говоря всё это, он поклонился ему, обхватив одной рукой другую, сложенную в кулак, однако Хоу Юйкуй не обратил на него никакого внимания. Ню Байвэнь снова обернулся к Шан Сижую и продолжил:
– Это семейное торжество в честь дня рождения пожилого члена рода, а вы заставили всех присутствующих расплакаться, теперь я обязан возместить урон! А кто здесь достоин того, чтобы возместить его? – Он бросил выразительный взгляд на Хоу Юйкуя и прошептал: – Я думал побеспокоить этого уважаемого господина, но как я могу осмелиться! А у нас с вами все же дружба.
Шан Сижуй подумал, что, раз Ню Байвэнь был учеником Нин Цзюлана, его можно принять за шисюна. Когда-то Шан Сижую довелось пожить в резиденции князя Ци, и Ню Байвэнь обращался с ним очень учтиво, даже приносил сладкий рисовый пирог на пару́, их дружеские чувства и в самом деле значили немало, поэтому Шан Сижуй несколько беспомощно кивнул.
Ню Байвэнь хлопнул в ладоши:
– Как удачно! – Откинув кулисы, он вышел на сцену и объявил со смехом: – Шан-лаобань сказал, что «Заводи реки Фэньхэ» не слишком-то радостные, боится оскорбить пожилую княгиню. Давайте тогда посмотрим «Жемчужную рубашку»![160]
Публика разразилась аплодисментами. Пока зрители ожидали самое интересное, им предложили взглянуть на «Табурет с двойной спинкой»[161], чтобы заполнить паузу. Шан Сижуй, охваченный печалью, наносил грим перед зеркалом. Хоу Юйкуй не курил опиум уже два или три часа, и к этому времени силы окончательно покинули его. Он сделал две затяжки, и его одолела короткая дремота, а когда он снова раскрыл глаза, вся гримёрка уже покрылась рябью. Шан Сижуй закончил наряжаться и уже приготовился выходить на сцену, его голову венчала фениксовая корона[162], на нём было алое платье с жемчужными нитями, виски и щёки расцвечены румянцем, да ещё влажная кожа вкупе с большими глазами – сама великая княжна Чай сошла в этот мир. Хоу Юйкуй не замечал до этого, что его сценический образ так хорош. В тусклом свете ламп сошедшая со страницы пьесы красавица в жемчугах и сама сияла.
Хоу Юйкуй вспомнил, как много лет назад, за кулисами театральной труппы «Наньфу», он лишился чувств, затянувшись опиумом. Тогда рядом с ним был и Нин Цзюлан, и Шан Цзюйчжэнь. Юный Нин Цзюлан так же был наряжен прелестной великой княжной, он потрепал его за колено и с улыбкой проговорил:
– Хоу-лаобань! Если не загримируешься, то сорвёшь представление! Разгневаешь Старую Будду!
А Шан Цзюйчжэнь, стоя рядом, с унылым видом протянул:
– Пусть он поспит! А Старая Будда войдёт в его положение! Дай ему поспать! Проспит до рассвета, вот будет славно! Посмотрим, отрубят ли ему голову!
В мгновение ока династии сменились, опали с веток лепестки. Та же уборная, забитая актёрами, тот же опиумный дым, но иное место и иной главный герой. Хоу Юйкую казалось, что без старых напарников выступать на сцене уже не так интересно, он никак не мог приспособиться к молодежи, новоиспеченным актерам, и сам не знал, то ли следующему поколению не хватало таланта, то ли он был чересчур настойчив. Уход Шан Цзюйчжэня и остальных, казалось, выбил из него весь дух, по счастью, его поддерживал Нин Цзюлан. Затем тот оставил театр, и Хоу Юйкуй решил, что лучше ему больше не выступать, на несколько лет он погрузился в молчание, посчитав, что уж в этой-то жизни его актёрская судьба нашла свой конец. Кто же знал, что сегодня он сможет ещё разыскать в себе жаркий пыл ушедших дней, к которому примешивалась скорбь, – сливаясь воедино, они порождали необъяснимое волнение.
Шан Сижуй собирался выходить на сцену. Хоу Юйкуй лениво проговорил вслед фигуре
