Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
«Матушка, Варенька, душа моя, жизнь моя! Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь. Я, идучи от тебя, тебя укладывал и расцеловал, и одел шлафроком и одеялом и перекрестил. Ангел мой, твоя ласка столько же мне приятна, как любезна. Друг мой бесценный, сочти мою любовь к себе и увидишь, что ты моя жизнь и утеха, мой ангел; я тебя целую без счета, а думаю еще больше».
Письма такого содержания он слал своей племяннице довольно часто. Одаривал драгоценностями и другими подарками, впрочем, такожде, как и всех остальных племянниц. Все они его обожали. До Екатерины доходили слухи о страстях князя Потемкина к ее фрейлинам, сестрам Энгельгардт. Она не верила досужим сплетням, но все же, пришлось поверить, когда об том доверительно поведала ей Мария Перекусихина, от наметанного глаза коей ничего при дворе не ускользало. Екатерина была в ужасе! А с другой стороны: куда не повернешь голову касательно человеческой истории, как везде вырисовываются подобные страсти среди царей и королей, кои женились на племянницах или держали их своими полюбовницами. Паче того, в столице давно ходили слухи, что бывший ее фаворит, граф Григорий Орлов соблазнил свою юную четырнадцатилетнюю двоюродную сестру… А как такие отношения можно запретить? Не в острог же их за то сажать! Как она их может судить, когда она сама, российская императрица, все знают, отнюдь не святая.
Однако, могло статься, именно сии отношения с племянницами и явились причиной перемены к ней князя Потемкина? Ведь не был он таковым нетерпимым и вспыльчивым до их появления? Екатерина не ведала, что думать и что должно ею учиниться.
Князь Потемкин не считал свои похождения с племянницами чем-то сериозным, что могло ему мешать в отношении императрицы. Племянницы – сие нежто побочное, кое ему, как мужчине на данный момент необходимо. Не на всегда же, в конце концов, будут длиться таковые отношения! Рано или поздно, он обязан будет выдать своих родственниц замуж…
* * *
Тяжесть нового положения с Григорием Потемкиным весьма облегчил барон Фридрих Мельхиор Гримм. Он бесконечно много рассказывал о благословенной стране Италии, где был совсем недавно и обещал на сей раз подольше пожить в России, за ради встреч с императрицей, кою явно боготворил. В печальный день после ссоры с Потемкиным Екатерина беседовала с ним об Жан Жаке Руссо:
– Сей республиканец Жан Жак меня не перестает удивлять, – говорила императрица. – Все великие умы: и Вольтер и Дидерот и д’Аламбер, Мармонтель и другие – известные роялисты, а Руссо просто их ненавидит. Спрашивается: за что?
– Полагаю, не все зрят в корень в нашей жизни, Ваше Величество, – отвечал барон Гримм, – не все французские мыслители мыслят правильно.
– Я полагаю, что своими странными идеями он желает завоевать мильоны простых людей, дабы они носили его на руках.
– Я хорошо его знаю, вместе учились. Сей господин весьма раним и неуживчив.
– А то бы отчего пригласивший его к себе на жительство Фридрих Второй, вынужден был отправить его назад.
– Да, я слышал об их частых ссорах и даже скандалах.
– Вы ведаете, как страстно он изучает историю Польши и каким защитником поляков ее теперь себя представляет?
– Не слыхивал.
– Польские вельможи прилагают все силы дабы пригласить его к себе.
– Я слышал, его приглашал граф Орлов в Россию.
– Это было давно. Приглашал его младший Орлов, Владимир. Хорошо, однако, что тот не решился. Испугался, как и д’Аламбер нашего холодного климата. Пугливы господа французские философы.
Екатерина посмотрела на смутившегося барона.
– Вас оное, барон Мельхиор, не касается. Вам было за пятьдесят, когда я вас звала. В таковом возрасте, подлинно, не захочется новых перемен в сей изменчивой фортуне.
– Сказать правду, я весьма сожалею о своем отказе. Ваш верный друг в самом деле струсил, – он махнул рукой, с усмешкой на себя, – теперь об том нечего и говорить.
– А как мне сие весьма жаль, барон! Весьма жаль! – Екатерина бросила на него такой пронзительный взгляд, что тот, опечаленный, опустил глаза.
– Так вот, между прочим, – продолжила императрица, – сей Владимир Орлов спустя некоторое время встретился с ним во Франции, и они подружились. Руссо полюбил нашего красавца Владимира и часто приглашал к себе. Орлов в восторге от него. А я все также не приемлю его «Эмиля».
– И мне представляется, что почти все воспитательные приемы, изображенные сим философам, совсем не те, которыми надобно руководствоваться.
– Боже упаси! Я никогда не подвергла бы никого, тем паче, собственных детей, сумнительным и недоказанным опытам подобного воспитания.
– Ваше Величество, я не устаю восхищаться вашим благоразумием и мудростью, – с улыбкой молвил барон Гримм. Екатерина одарила его ответной улыбкой.
– Знаете, уважаемый барон, меня возмутило и его, не так давно высказанная мысль, якобы реформы Петра Великого были слишком крутыми. Не ведая того, он пророчит худое будущее всей России.
Екатерина сделала паузу, выжидающе глядя на барона. Тот пожал плечами.
– Ну, что сказать, Екатерина Алексеевна? Странное пророчество! Не подобает так высказываться сериозному ученому.
– Одно могу сказать, любезный барон, я приложу все возможное тщание, чтобы его предсказанию не суждено было сбыться, уж поверьте мне!
Гримм почтительно шаркнул ногой.
– Не сумлеваюсь, Ваше Императорское Величество
* * *
Екатерина сама позволила графу Потемкину испробовать, что есть такое власть и слава, сама вовлекла и в политические интриги, поелику последствия не замедлили сказаться: исчезли прежние нежные отношения промеж жены и любящего мужа. Точнее, все оное оставалось, но гордость обоих, упрямство и непредсказуемость Потемкина привели их отношения почти к полному разрыву. При этом Светлейший князь никак не мог поверить, что та, которая его боготворила, обожала и бесконечно любила, теперь более не в его власти. Мало того, у нее теперь ни рыба ни мясо – Завадовский!
Испытывая ее терпение, он намеренно не появлялся в ее покоях, проходя мимо, делал вид, что не замечает ее. Ко всему, он заявил своему окружению, что едет в Новгород с ревизией тамошних войск. Пусть обеспокоится! А коли и оное не подействует на нее и не отставит
