Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
«Здесь слух пронесся из Москвы, что ваш шеф, зачал будто бы с грусти спивать. Я сему не верю и крепко спорю, ибо я лучшую крепость духа ему приписываю, нежели сию».
Григорий Александрович воспрял духом от сих слов уважаемого графа. В самом деле: чему быть – того не миновать! С чего это он стал много пить? Нет, ему надобно быть напротиву – подлинным трезвенником теперь! Кто таковой противу него сей Завадовский, али Гримм, с коим императрица проводила в своем кабинете несчетное количество времени! Князь с отвращением думал о сем боронишке, коий посетил Россию в свите принца Дармштадтского. Потемкин паки написал ей обвинительное письмо, собрав всех ее обожателей, почитая их за ее полюбовников.
При дворе был объявлен траур по ландграфине Гессен-Дармштадской и Екатерине было не до всего, но, к примеру, сегодни ей надобно было целый час писать ответ на каламбурное письмо князя Потемкина, где он просил ее об отставке Петра Завадовского.
«Прочитала я тебе в угодность письмо твое, – писала она, – и, прочитав его, не нашла следа речей твоих вчерашних, ни тех, кои говорены были после обеда, ни тех, кои я слышала вечеру. Сие меня не удивляет, ибо частые перемены в оных я обыкла видеть. Но возьми в рассуждение, кто из нас безпрерывно строит разлад и кто из нас непременно паки наводит лад, из чего заключение легко родиться может: кто из нас воистину прямо, чистосердечно и вечно к кому привязан, кто снисходителен, кто обиды, притеснения, неуважение позабыть умеет. Моим словам места нету, я знаю. Но, по крайней мере, всякий час делом самим показываю и доказываю все то и нету роду сентиментов в твою пользу, которых бы я не имела и не рада бы показать. Бога для опомнись, сличая мои поступки с твоими. Не в твоей ли воле уничтожить плевелы и не в твоей ли воле покрыть слабость, буде бы она место имела. От уважения, кое ты дашь или не дашь сему делу, зависит рассуждение и глупой публики.
Просишь ты отдаления Завадовского. Слава моя страждет всячески от исполнения сей прозьбы. Плевелы тем самым утвердятся и токмо почтут меня притом слабою более, нежели с одной стороны. И совокуплю к тому несправедливость и гонение на невинного человека. Не требуй несправедливостей, закрой уши от наушников, дай уважение моим словам. Покой наш возстановится. Буде горесть моя тебя трогает, отложи из ума и помышления твои от меня отдалиться. Ей Богу, одно воображение сие для меня несносно, из чего еще утверждается, что моя к тебе привязанность сильнее твоей и, смело скажу, независима от evenements».
Потемкин впал в меланхолию, пил целый день и поздно ночью и написал на оное в ответ длинное, ничего не значащее письмо, делая упор на то, что она милостива ко всем опричь к нему, потому как он гадкий и немилый и вызывает токмо омерзение. Ввечеру получил желанный ответ:
«Сожалительно весьма, что условленность у Вас с Гагариным, Голицыным, Павлом, Михаилом и племянником, чтоб свету дать таковую комедию, Вашим и мои злодеям торжество. Я не знала по сю пору, что Вы положения сего собора исполняете и что оне так далеко вникают в то, что меж нами происходит. В сем я еще с Вами разномыслю. У меня ни единого есть конфидента в том, что до Вас касается, ибо почитаю Ваши и мои тайны и не кладу их никому на разбор. Всякий человек устраивает свои мысли и поступки по своей нежности и по своему уважению к тем особам, к коим имеет обязанности или склонности. И как я никогда не умела инако думать о людях, как по себе, то равное ждала и от других.
Из моей комнаты и ни откудова я тебя не изгоняла. В омерзении же век быть не можешь. Я стократно тебе сие повторяю и повторяла. Перестань беситца, зделай милость для того, чтобы мой характер мог вернуться к натуральной для него нежности. Впрочем, вы заставите меня умереть».
* * *
Принц Генрих, младший брат Фридриха Второго, коего Екатерина пригласила, понеже тому было, можно сказать, по пути возвращаясь из Швеции в родную Пруссию, заглянуть и в Россию. Он приехал в субботу второго апреля с большой свитой. Маленький, одного роста с Екатериной, некрасивый, в большом парике, однако пользующийся репутацией справедливого, умного, достойного человека, он явился в обычном статском платье темно-зеленого сукна. По прибытию, высокородный посол не выходил три дня. Официальный прием принца Генриха происходил четвертого апреля, в чистый понедельник. На большом обеде в Зимнем дворце он сидел рядом с наследником и императрицей. Наследник престола был без жены, коя была на сносях. Супротив сидели совершенно расплывшийся Никита Иванович Панин, Григорий Орлов и Григорий Потемкин, рядом с прусским послом, графом Сольмсом. Несмотря на кризисные отношения императрицы и ее фаворита, князь Потемкин исправно справлял свою службу.
Беседа, как того желала Екатерина, была весьма плодотворной, хотя из принца слова надобно было тащить клещами. Зато было заметно, что принц Генрих весьма благосклонен к Великому князю Павлу Петровичу. На следующий же день цесаревич Павел посетил высокого гостя и вернулся с прусским орденом Черного орла. Такой же орден принц возложил на Потемкина. Еще один орден был послан фельдмаршалу Петру Румянцеву. Однако, расщедрился король Фридрих!
В субботу, девятого апреля, принц Генрих в час дня был принят императрицей и имел с ней беседу. После обеда он сопровождал Екатерину в Девичий монастырь, где воспитанницы показывали свои рукоделия, игры и танцы. По возвращении в Зимний, Екатерина направилась к себе, а принц – в покои к Его Светлости Князю Григорию Александровичу Потемкину. Страстный любитель музыки, Светлейший князь организовал концерт, где первую скрипку играл известный итальянский музыкант Лиоли и, конечно же, князь заметил, что Екатерина не соблаговолила посетить его.
* * *
В воскресенье, десятого апреля, рано утром, в покои императрицы явился Великий князь Павел Петрович сообщить матери о начавшихся родах его жены. Екатерина сразу же дала распоряжение пригласить медиков и прошла в покои сына. С ней находились Потемкин и Орлов, к вечеру они удалились. Родовые схватки были весьма болезненными. После заутрени и литургии императрица снова
