Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия
— Посадят на трон мальца! Иван III станет императором! Виват! — заголосил пьяный сержант простуженным голосом.
— Иван, то Иван! Но ты погоди виваты орать.
— А чего? — сержант выпил стакан водки и грохнул им по столу.
— А того, что кто сей Иван? По матке он Мекленбургский, а по батьке Брауншвегский. Смекай!
— А чего смекать-то? Он наследником по воле монаршей стал. Сама матушка назначила сего мальца приемником своим.
— А цесаревна Лисавет Петровны? — спросил немолодой поручик. — Про неё забыли? Она корня Петрова! А Анну кто на трон посадил? Вспомните? Ась?
— Дак верховники* (*Верховники — члены Верховного тайного совета, учрежденного еще в царствование императрица Екатерины I, для управления империей. При Анне Ивановне сей совет был распущен и заменен кабинетом министров) нас не спрося и посадили!
— То-то! А нынче мы сами себе государыню поищем!
За соседним столиком притаился фискал. Он хотел, было заорать "слово и дело" но не стал. Время было не такое, дабы задирать гвардейцев. Поди сдай сего поручика в тайную канцелярию, а завтра, коли Елизавета на трон сядет, он те и голову скрутит.
Гвардейцы продолжали обсуждение кандидатуры будущего монарха:
— А ведь и верно! Лисавет Петровны родная дочь Петра Великого! Кому быть на троне, как не ей?
— Того и Петр Великий хотел бы! Пора Бирону и его сволочи курляндской воли поубавить!
— Верно! Виват Елизавета!
— Виват дщерь Петрова!
И подобные разговоры звучали везде. Фискалы доносили про то Ушакову. Тот также затаился…..
Рейнгольд Левенвольде слишком хорошо знал Остермана. И поехал не сразу во дворец, но заехал в дом вице-канцлера. Ему сказали, что граф болен и никого принимать не станет. Левенвольде отшвырнул в сторону лакея и ворвался в дом. Он знал, что за болезнь мучает вице-канцлера.
— Андрей Иванович! — обер-гофмаршал вошел в кабинет Остермана. — Не время сейчас прятаться.
Андрей Иванович сидел за столом в своем кресле на колесах и пил чай.
— Это вы граф? Вам разве не сказали, что я не принимаю?
— Сказали. Но мне плевать на сие! Дело надобно делать! Анна Ивановна умирает. Кто будет регентом?
— Как могу я знать про сие? Может быть, матушка назначит перед смертью регентшей Анну Леопольдовну?
— Граф! — вскричал Левенвольде. — Если так будет, то трон займет Елизавета в течение недели! Ведь принцесса не сильно умна. Не ей править в столь трудный час. Нам нужен герцог Бирон!
— На все воля государыни, — уклончиво ответил вице-канцлер.
— Вы же не дурак, граф! Нужно срочно просить Анну, пока она жива, подписать указ о назначении регентом герцога Бирона! И всем нам стоит объединиться вокруг него. Я сам его не сильно люблю, но если не он, то всем нам конец. Тогда нас ждет переворот!
— Что же вы желаете от меня, граф Рейнгольд?
— Если не поедете со мной во дворец, то тотчас пишите письмо государыне. Я том, что вы как, вице-канцлер желаете, дабы светлейший герцог Бирон стал регентом при малолетнем императоре Иоанне III.
— Но надобно и про родителей малолетнего императора помнить!
— Да плевать на его родителей, Ни Анна Леопольдовна, ни принц Антон не фигуры! Вы станете писать? Или я поеду и предам герцогу, что вы его враг! Я когда ехал к вам видел лица шатавшихся по улицам гвардейцев из русских. Они грозили мне кулаками!
— Зачем вы так, Рейнгольд? Разве я отказал? Я также думаю, что его светлость Бирон достоин быть регентом. Но писать я не могу. Руки не повинуются мне. У меня свело пальцы. Простите старика.
— Остерман! Стыдитесь! Вы притворяетесь больным как всегда. Хотите переждать? Не желаете вмешиваться и думаете присоединиться к победителю? Но на сей раз не пройдет! Вы или с нами, или против нас! Решайте!
— Я с вами, — проговорил вице-канцлер и приказал принести перо и бумагу….
Либман прибыл к герцогу первым. Он сразу стал действовать и вызвал нового кабинет-министра, назначенного вместо казненного Волынского, Алексея Бестужева-Рюмина.
Тот явился тотчас и был готов сделать все. Бирона он боялся и многим был ему обязан.
— Сейчас все решиться! — горячился Либман. — Именно сейчас. Опоздаем — потеряем все! Левенвольде сейчас у Остермана. Этот старый пройдоха снова "заболел". Но Рейнгольд вырвет у него бумагу. Я сказал ему, что делать надобно.
— Какую бумагу? — спросил растерянный герцог.
— Просьбу о назначении тебя регентом при малолетнем императоре! Императрица слаба и сейчас её могут уломать назначить кого-то другого! Помни про сие, Эрнест!
— Миниха? — спросил Бестужев-Рюмин.
— Нет, — покачал головой Либман. — У этого пока шансов нет. Он если бы мог переворот совершил бы. А в интригах он жидковат и прямолинеен. Да и сторонников у него не много. Брауншвейгское семейство нам опасно. Анна Леопольдовна и её муж принц Антон.
— Думаете, что регентшей станет Анна Леопольдовна? — спросил Бестужев-Рюмин.
— Мы того не допустим, если не будем болтать, а будем действовать. Вы, Алексей, сейчас же отправитесь добывать подписи на прошении.
Либман вытащил из кармана своего кафтана лист бумаги. Это было прошение от чиновников и генералитета империи о том, что они единодушно желают герцога Бирона видеть регентом. Его Либман составил заблаговременно.
— И помните, что ежели некто императрице такую же бумагу первым подсунет, то дело не известно как может обернуться.
— Но как мне уговорить подписи под сей бумагой ставить? — спросил Бестужев-Рюмин. — Я сам её подпишу и кабинет-министра князя Черкасского заставлю сие сделать. Но остальные?
— Ты их по одному уводи в уголок и бумагу подавай, — посоветовал Либман. — Вместе они могут и заартачиться, но по одному побояться. А когда подписей станет много, никто не воспротивиться. Действуйте, Алексей.
Когда Бестужев-Рюмин вышел Либман похлопал Бирона по плечу и сказал:
— Ты или станешь регентом, или тебе стоит бежать в Митаву, пока Анна еще жива. Потом тебе этого сделать уже не дадут, Эрнест.
— Я пойду к Анне. Я попрошу…
— Спешить не стоит, Эрнест. Пусть там спокойно соберутся медики. Пусть решают. А нам стоит дождаться Левенвольде. И больше того. Когда Бестужев соберет подписи, и, присоединив к той петиции письмо Остермана, я пойду к императрице. И стану просить её назначить тебя регентом! Но сам ты её просить ни о чем не должен!
— Ты уверен, Лейба? Или ты не веришь в силу моего влияния?
— За тебя станет просить иной человек.
— Ты?
— Я само собой. Еще кое-кто.
— Бестужев-Рюмин? — настаивал Бирон.
— И этот само собой. Я сейчас не о нем. За тебя станет просить фельдмаршал.
— Миних? — Бирон был удивлен. — Этого не будет, Лейба.
— Будет, Эрнест. Об этом побеспокоюсь я…
Обер-гофкомиссар Либман разыскал во дворце Пьетро Миру и Кульковского. Он отозвал шутов в сторону:
— Для вас двоих есть работа.
— Работа опасная? — спросил Кульковский. — И вы, наконец, принимаете мои услуги?
— Принимаю. Сейчас только вы и Пьетро сможете помочь герцогу Бирону. Ты, Пьетро, поможешь Эрнесту бесплатно. Ты же его друг.
— Само собой, — ответил Пьетро. — А что нужно делать?
— А ты, Кульковский, если сделаешь, что я скажу, получишь 30 тысяч золотом.
— Я готов, — ответил тот.
— Тогда слушайте…
Либман рассказал шутам придворной кувыр коллегии, что им надлежит переодеться в поношенные солдатские мундиры, надвинуть на глаза треуголки и остановить карету фельдмаршала Миниха.
Миних должен испугаться и тогда он сам придет к герцогу Бирону просить его принять регентство и сам станет просить о том императрицу….
Год 1740, октябрь, 7 дня. Санкт-Петербург. Карета фельдмаршала.
Пьетро и Кульковский одели мундиры солдат Ингерманландского драгунского полка и сколотили вокруг себя группу солдат, с которыми познакомились, вместе выпивая в трактире. Кульковский рассказал им о всех пакостях Миниха. Вспомнил слова о том, что "народу в России что песку", и что "солдата русского ему не жаль". Служивые под воздействием винных паров решили показать этому немцу где зимуют раки.
— А чего нам бояться? — орали солдаты. — Мы не гвардейцы и нам терять нечего!
— Житьишко наше хуже собачьего! Жрать мало дают!
— Жалование уже сколь месяцев не плачено!
— Выпить и то не на что! Вод добрые люди угостили!
— Пойдем скажем ему!
— Идем!
И солдаты отправились, горланя песни, к дому фон Левенвольде на Мойке…
Миних отправился во дворец в собственной карете без сопровождения. Фельдмаршал всегда так делал. Он считал ниже своего достоинства бояться русских и вообще кого бы то ни было. С ним был только кучер и адъютант полковник Манштейн.
Когда его карета катила по Мойке мимо дома Рейнгольда фон Левенвольде, какой-то солдат бросился к лошадям. Второй запрыгнул на ступеньку его кареты. Он ударил пистолем в стекло и разбил его. Осколки посыпались на колени фельдмаршала.
