Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия
Конец второй части.
Часть 3
Его светлость регент империи Российской
Цари! Я мнил: вы боги властны,
Никто над вами не судья;
Но вы, как я, подобно страстны
И так же смертны, как и я.
И вы подобно так падете,
Как с дерев увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Глава 1 Смерть императрицы
Упадут сто замков и спадут сто оков,
И сойдут сто потов с целой груды веков, -
И польются легенды из сотен стихов….
Владимир Высоцкий "Песня о времени".
Год 1740, август, 12 дня. Санкт-Петербург. Наследник престола.
Эрнест Иоганн Бирон, светлейший герцог Курляндский первым явился поздравить императрицу с торжеством.
Анна была на седьмом небе от счастья. Родился наследник престола! Колено от царя Ивана ведомое, утвердиться на троне империи Российской, взамен колена Петрова.
— Эрнест! Друг мой, радость у меня великая! Родила племянница наследника трона. Смотри, каков крепыш.
Императрица указала на младенца, которого как раз пеленали мамки. Будущий император был большеголовым и не крикливым. Он широко разевал свой розовый рот и сучил ножками.
— Прекрасный младенец. Он станет великим императором, Анхен.
— И нареку я сего мальца Иоанном, в честь батюшки мого. И станет он императором Иоанном III.
В помещение вошел новый посетитель. Это был вице-канцлер империи граф Андрей Иванович Остерман. Императрица и перед ним стала хвастаться младенцем. Вице-канцлер рассыпался в комплиментах.
Бирон внимательно посмотрел на Остермана. Чего теперь ждать от сего старого хитреца? Останется ли он верен их договору? Остерман часто предавал друзей и союзников, коли было сие ему выгодно. Теперь Волынского уже нет и он не помеха вице-канцлеру. И не захочет ли Андрей Иванович сам поста регента при сем младенце, мирно в колыбели лежащем?
— Нынче, — продолжала хвастать имперарица, — Лизка распутная сдохнет от досады! Вот он наследник мужеска пола! И сие не Анны Петровны* (*Анна Петровна — старшая дочь Петра I и Екатерины, сестра Елизаветы. Мать будущего императора России Петра III, коего звали кильтским ребенком) мальчонка, коего кильтским ребенком кличут. Не гулящей девкой сие дитя рождено! Про то помнить надлежит!
— Будем помнить, матушка, — склонился в поклоне Остерман.
— Младенца перенесть в мои покои! — приказала Анна. — Я сама за ним присматривать стану. А то много кто сему мальцу уже смерти желает! И всех собрать нынче при дворе для праздника великого! И Лизку пригласить! Пусть видит!
Затем она сама схватила младенца и понесла его на свою половину, забрав у родителей. Анна Леопольдовна и принц Антон Брауншвейгский и пикнуть не посмели.
Бирон и Остерман из покоев принцессы вышли вместе.
— Теперь трон Анны укрепился как никогда, — проговорил Остерман.
— Вы правы, граф. Но врагов у сего младенца предостаточно! И сегодня они соберутся при дворе на празднике. И нам стоит как и прежде держаться вместе.
— Я готов выполнять договор, герцог. Я ваш друг. И я согласен дабы именно вы стали регентом империи Российской….
Год 1740, август, 12 дня. Санкт-Петербург. В покоях светлейшего герцога Бирона.
Банкир Либман был уже у герцога и ждал его. Рождение наследника изменило многие коньюктуры придворные. Теперь семейство Брауншвейгское могло войти в силу. И Остерман мог отколоться от союза с герцогом.
— Эренст! — Лейба бросился к Бирону. — Я жду тебя уже полчаса.
— Я только из половины принцессы, Лейба. Наследник родился. И сегодня сие событие будет салютованием из пушек отмечено.
— То мне и так понятно, герцог. Мне не понятно, что далее будет? Одного опасного врага мы одолели, а десяток новых нажили. Вот так.
— Ты про кого это, Лейба? Про Остермана?
— И про него также. Но тебе известно, что в Петербург едет принц Людвиг Брауншвейгский, младший брат нашего принца Антона, что нынче отцом императора будущего стал?
— Нет. Я про сие не слышал. А кто звал его?
— Принц Антон упросил императрицу пустить принца Людвига в Россию. И мои люди в Вене донесли мне, что принц Людвиг метит на корону Курляндии.
— Что? — удивился Бирон. — Но корона эта на моей голове!
— Я это знаю. Но принц Людвиг мечтает с твоей головы корону сорвать при помощи своего братца.
— Лейба, но принц Антон пока Россией не правит!
— Вот ты и задал правильный вопрос, Эрнест! В Вене в неких кругах мечтают принца Антона сделать регентом при малолетнем сыне, а уж он у тебя корону Курляндии отберет, и Людвигу предаст. И помочь ему в сем деле может Остерман. В Вене на него рассчитывают, и от двора императорского он немало денег получил. И не стоит тебе надеяться, что он будет тебе верным союзником. Ты ему нужен был лишь для того, чтобы свалить Волынского.
— И что же мне делать? Я готов слушаться твоих советов. Я и сам не сильно то верю Остерману. Не понравилась мне его хитрая рожа сегодня, хоть и он и уверял меня в дружбе.
— Нам стоит с тобой Остермана и принца Антона в борьбе придворной переиграть. И надобно чтобы Анна тебя назначила регентом империи.
Бирон посмотрел на банкира.
— Но она уже готова назначить меня, Лейба. Мне стоит только надавить на неё, — сказал герцог.
— А вот сего не нужно! Сейчас твое назначение нам не токмо не полезно, но вредно. Если указ о твоем назначении выйдет сейчас, Эрнест, то Остерман и принц Антон станут твоими противниками. И это точно их объединит.
— И что делать? Что ты предлагаешь?
— Мы усилим немного партию принцессы Елизаветы. Она будет неплохим противовесом семейству Брауншвейгскому и Остерману. Тогда вице-канцлер будет держаться тебя. Он знает, что от Елизаветы ему ждать ничего хорошего нельзя.
— Хитро, — согласился с Либманом Бирон.
— И когда они почувствуют угрозу от Елизаветы, то сами потребуют именно тебя в регенты.
Год 1740, август, 14 дня. Санкт-Петербург. В доме у Пьетро Мира.
Пьетро Мира стал собираться во дворец. Сегодня императрице угодно видеть всех шутов на празднике. Мария сидела рядом с ним и с тоской смотрела, как он одевает новый камзол.
— И как долго я должна сидеть взаперти, словно в тюрьме, Пьетро? — спросила она.
— Не начинай сейчас, Мария. Не желаешь же и ты поступить в кувыр коллегию и вытеснить оттуда Буженинову?
— Не смешно! Ты снова шутишь? Сколько можно?! Я уже так долго отлучена от театра! И эта новая певичка так хороша?
— Императрица довольна ей, — ответил Пьетро.
— Что? Неужели она поет лучше меня? Что ты скажешь? Не могла же царица так быстро забыть мой голос? Это невозможно! Я не могу поверить!
— Мария! Я уже слушал твои жалобы. Но сейчас ничего сделать нельзя.
— Попроси своего герцога. Он все может!
— Пойми, что императрица уже не столь часто слушает музыку сеньора Арайя. И музыку вообще. Государыня больна. И приступы боли повторяются все чаще и чаше. Не думаю, что Анна сейчас сможет отличить твой голос от голоса новой певицы.
— И сколько я должна еще сидеть взаперти? — спросила она.
— Мария. Не стоит тебе забывать про сеньора Арайя. Он пока затаился, но кто знает, что у него на уме? Он может отомстить.
— Но ведь ты идешь во дворец в маске?
— Все шуты нынче будут в масках, Мария. Таково желание государыни.
— Тогда я также могу пойти! — вскричала красавица и соскочила с дивана. — Что и мне помешает укрыться под маской.
— Среди шутов и шутих?
— А почему нет? Все равно на мне будет маска.
Пьетро развел руками. Пусть идет. Если даже императрица узнает кто она, ничего плохого в этом не будет. Может получиться новая славная шутка к досаде сеньора Арайя….
Год 1740, август, 14 дня. Санкт-Петербург. Праздник при дворе.
Императрица в тот день была одета в роскошное атласное платье, расшитое жемчугами. В её волосах была закреплена малая императорская корона.
Выглядела она торжественно и величественно. Болезнь на короткое время выпустила Анну из своих рук. Хотя лицо императрицы по-прежнему оставалось обрюзглым и синие круги под глазами были видны, даже несмотря на толстый слой пудры.
— Всем сегодня надлежит быть пьяными! — громко провозгласила Анна. — Радость великая наше государство посетила нынче. Любезная наша племянница Анна Леопольдовна родила наследника трона!
Анна Леопольдовна и её муж принц Антон низко поклонились государыне.
— Жалую тебе, Анна, 20 тысяч рублей на расходы. Знаю, что в средствах ты нужду имеешь! И тебе принц, Антон, жалую 20 тысяч рублей! Брату твоему принцу Людвигу быть моим генерал-майором и камергером двора моего!
— Выше величество, — Антон Брауншвейгский, прижав правую руку к сердцу, склонился чуть не до самого пола.
