Тамара Каленова - Университетская роща

Вот такую ботаническую характеристику он дал кедру. Он измерял степень его охвоения, длину соцветий и шишко-ягоды. Он мог дотошно перечислить все его ботанические признаки и особенности. Ботаника — ремесло Крылова; он имел право нелицемерно сказать о себе, что овладел этим ремеслом и тверд в знаниях. Он мог говорить и писать что угодно — а в душе слагал гимны любимому дереву, испытывая чувства возвышенные и никак не укладывающиеся в строгие научные рамки.

Дозорные сибирской тайги… Добрые, могучие великаны… Дерево-кормилец, дерево-защитник, дерево-лекарь… И — злодейство?! Нет, тут что-то не так.

— Пришли. Вот, — сказал Елисей с запозданием, хотя и без того было понятно, что пришли. — Ты иди, Порфирий Никитич, а я на берегу побуду. Может, рыбу словлю.

— Хорошо. Ступай на берег, — согласился Крылов, понимая, что Елисей по какой-то причине не желает дальше сопровождать его.

Вековая подстилка из хвои пружинила под ногами, скрадывала шаги. Крылов шел от кедра к кедру, и какое-то непонятное чувство тревоги и настороженности овладевало им все сильнее.

Казалось, в Священном лесу не было ничего необычного. Высококронные деревья отстояли друг от друга настолько, чтобы не мешать никому. Между ними лежали небольшие поляны, поросшие иван-чаем, медуницей и множеством других таежных растений. Лес был старый, но еще плодоносил: на ветвях Крылов заметил молодые шишки-колокольчики, завязь нынешнего года. Все, как в обычном кедровом лесу: и тишина, и чистота, и покой.

Впрочем, с тишиной что-то было не так…

Крылов остановился, прислушался. Неясный таинственный гул доносился откуда-то сверху, будто бы там установлены были разномерные органные трубы с поддувальными мехами, и кто-то медленно и однообразно нажимал на басовые клавиши. Звук этот то усиливался, то затихал, еще более подчеркивая впечатление «игры».

Крылов сложил ботанизирку и походную сумку под дерево, снял пиджак, сапоги, фуражку, и, выбрав кедр пораскидистее, с толстыми нижними ветками, полез наверх.

С его стороны это было рискованное решение, он давно уж не лазил по деревьям, был грузен и неловок. Даже опытные кедролазы срываются порой с высоты; Крылов видел однажды, как обломилась ветка, и парень, не успев крикнуть, рухнул на землю; после вскрытия врач сказал, что он погиб еще в воздухе, от разрыва сердца.

Первые метры пути Крылов одолел сравнительно быстро. Дальше — труднее. Ветки росли гуще, но были тоньше и ненадежнее. Несмотря на это, обдирая руки и плечи, он добрался до вершины. Вернее, до развилья, где вершина раздваивалась, делилась пополам.

Он даже головой покачал от удивления, когда увидел вбитое в развилье деревянное кольцо. Длинное, полое внутри, оно походило на трубу, вросло в макушку дерева, стало частью его самого. И Крылов понял причину гула, шедшего сверху на землю: это ветер дудел в деревянную трубу, издавая таинственные звуки.

Вот тебе и орган, божественное музыкальное орудие…

Желая закрепить догадку, Крылов не поленился и облазил еще несколько деревьев и пришел к выводу, что «органы» — а они были разной формы, среди музыкальных орудий он нашел даже одну трещотку — устанавливались не на всех деревьях, а лишь на тех, где имелась раздвоенная вершина, где труба могла быть укреплена прочно и незаметно. Ясно, что это было делом рук человеческих…

Под этой заветной кедрою

Кружил одичалый шаман…

Ничего сверхъестественного. Волхвы сибирских инородцев, кудесники с бубнами знали, что на такой высоте всегда гуляет ветер, всегда сквозит и тянет, — стало быть, Священный лес не смолкнет никогда. Они-то знали, а на темных самоедо-остяков это, конечно же, производило сильное впечатление: поющий кедровник, это разве не чудо?

Крылов сел под дерево отдохнуть. Перепачканные смолой руки липли. Горели ссадины.

И все-таки одних звуков, гула этого — мало, чтобы родилась страшная легенда о том, что деревья пожирают людей, — размышлял он, пытаясь содрать смолу с пальцев. — Это могло внушить трепет — и только. Значит, надо искать…».

Он вспомнил все, что стало ему известно со слов Елисея и шаманки Лондры о похоронах среди «окуневых людей».

Раньше сель-купы хоронили своих покойников просто: укладывали в долбленую из кедра колоду и отправляли вниз по течению. Там, на севере, считали они, реки впадают в Мертвое море, там Сторона мертвых. Потом, с приходом русских, они стали устраивать кладбища — но тоже непременно по берегам рек. Хоронили в земле, ногами в сторону устья; крест ставили в головах. Кладбища отстояли далеко от стойбища, верст сто, а то и двести.

А Священный лес? Как распознать его тайну?

И вдруг взгляд Крылова упал на какой-то предмет, застрявший в ветвях соседнего дерева. Он встал и подошел поближе, чтобы получше рассмотреть.

Это была обыкновенная катушка для жильных ниток, которыми пользовались сель-купские женщины. Особенность же ее заключалась в том, что изготовлена она была из мамонтовой кости и не застряла между ветвями, а была специально подвешена к толстому сучку.

Повинуясь какому-то неосознанному чувству, Крылов обошел дерево со всех сторон… И неожиданно обнаружил, что цвет коры его неодинаков. В одном месте, на уровне человеческого роста, большой пласт ее потемнел, высох. Так наметанный глаз легко может отличить, где срезанный участок дерновины, а где нетронутый. На снятом травы хоть и живые, но ведут себя как-то иначе… Примерно так же, как цветы в кувшине…

Он ощупал кору, дюйм за дюймом. Вот и грань. И вот… Почти бегом он вернулся к тому месту, где оставил свою походную сумку. Достал нож. Подумал — и прихватил с собой еще маленький топорик, который обычно брал в тайгу.

Догадка, неясная и неопределенная, торопила его…

Поддев топориком кусок коры, он почувствовал, что находится на правильном пути. Лезвие топора ушло в пустоту.

Тогда он вогнал топор глубже. Накренил и надавил от себя одновременно — и часть ствола, словно дверца в потаенном ящике, отошла от своего места и сдвинулась. Он заспешил, сделал неверное движение — и «дверца» вместе с топориком рухнула ему на ноги.

Хорошо, что он успел обуть сапоги — иначе охромел бы. Крылов переступил, проверяя, целы ли кости ступни, но через мгновение забыл о них, потрясенный увиденным. Прямо на него смотрел мертвый ребенок.

Это была девочка лет шести. В длинном платье-халате, отороченном внизу оленьими шкурками. На голове меховая шапочка, из-под которой видны черные косички…

Внутренне содрогаясь при мысли, что нарушил покой несчастного маленького существа, как во сне, Крылов поднял «дверцу» и поставил ее на место. Отошел. Оглянулся. Ничего не заметно. Внешне усыпальница-кедр ничем не отличался от своих собратьев.

Вот значит как… Ошеломленный, Крылов долго не мог прийти в себя. Он обследовал еще несколько деревьев — они оказались нетронутыми… Идти дальше. В глубь леса, ему расхотелось, и он вернулся к реке.

— Ты знал об этом? — спросил он, коротко рассказав Елисею о том, что увидел в Священном лесу.

— Слыхал, — без особой охоты ответил проводник, помешивая в котелке уху.

— Ну? Что молчишь? Рассказывай, — попросил Крылов, сердясь на его медлительность.

— Это из Напаса. Они тоже сюда своих возят, — сказал Елисей. — Наши ни разу не хоронили. У нас таких нету.

— Каких «таких»?

— У которых все дети помирают. У нас таких нету, — повторил Елисей.

С трудом Крылов заставил его объяснить, что все это значило.

То ли проводник не хотел в этот момент беседовать, то ли сама тема была неприятна для него, но он процеживал слова, будто сквозь мелкое сито. Тем не менее Крылов понял основное: обряд захоронения внутри деревьев среди «окуневых» и «таежных людей» существует давно. Хоронят, однако, только детей, считая, что их скорая смерть угодна духам. В тех семьях, где по разным причинам дети умирают один за другим, чтобы остановить беду, шаман дает разрешение похоронить ребенка в кедре. С тем, чтобы душа его не плыла, как обычно, в Мертвое море, а осталась на земле. Тогда другие дети умирать не будут.

А в дерево перейдет душа похороненного ребенка. Таким деревом сель-купы издавна выбрали кедр…

— Это большая тайна? — поинтересовался Крылов, понимая, что проводник рассказывает не без внутреннего сопротивления.

— Нет, — пожал плечами. — Прошлым летом приезжал урядник. Сказал, в тюрьму заберет, если узнает, что не по-русски хороним.

Урядник? Крылов задумался. Он как-то совсем упустил из виду эту сторону дела. В самом деле, заглянет в Священный лес эдакий блюститель — и беда может обрушиться на «окуневых людей». Примеров предостаточно. Несколько лет назад газеты вполне серьезно печатали отчет о том, как в нарымской деревушке с помощью полиции изгоняли беса из беременной женщины и чем это кончилось…