Александр Артищев - Гибель Византии
С наступлением рассвета, воодушевленные ночной победой, турецкие капитаны двинули свои суда в атаку. Навстречу им устремились горящие жаждой мести христианские моряки. Флотилии сошлись в центре Золотого Рога, напротив западной оконечности Галаты. После ожесточенного четырехчасового боя, несмотря на трехкратное преимущество, турецкие корабли были отброшены назад и укрылись под защитой своей береговой артиллерии.
Хамза-бей, правая рука Саган-паши, рвал бороду с досады: он не желал боя, но был вынужден выполнять волю султана. Теперь ему, едва получившему столь высокий пост первого помощника флотоводца, приходилось отправляться к двору владыки и там оправдываться за новую неудачу.
Но и защитникам города битва обошлась недешево: хотя основательно и потрепав суда турок, христианский флот потерял один корабль, около сотни моряков было убито, но главное — не удалось выбить неприятеля из Золотого Рога. Угроза Константинополю от этой небольшой победы не стала меньше. Не раз горожанам вспоминалось, что именно оттуда, через наиболее уязвимое место два с половиной столетия назад прорвалось за стены крестоносное ополчение европейских стран.
Минули века, крест сменился полумесяцем. Стоящий на подступах к городу враг говорит уже на другом наречии и молится другому богу. История повторяется с удручающим однообразием: на смену одним завоевателям вскоре приходят другие. Так и морской прибой, удар за ударом стачивает скалы на своём пути, превращая их обломки в серую, обкатанную, безликую гальку.
Последующий день оказался для горожан новым испытанием: султан повелел учинить публичную казнь участников ночной вылазки.
Император поначалу не мог поверить словам стратега, настолько чудовищной оказалась принесенная им весть.
— Уверен ли ты, Димитрий? Мы же послали султану предложение об обмене пленными. Вероятнее всего, ты ошибся — турки карают своих изменников и дезертиров.
— Государь, я был бы рад ошибиться, если бы не видел расправу своими глазами.
Лицо Константина oкаменело. Повернувшись к дверям, он окликнул дежурного офицера.
— Коня! — коротко приказал император.
Несмотря на ранний час, участок стен возле Маландрийских ворот был усеян воинами и городским людом. С обзорной площадки башни отчетливо просматривался на равнине свежесрубленный эшафот в два человеческих роста высотой, уже успевший изрядно обагриться кровью. Вокруг него, как море в шторм, бурлила и колыхалась огромная многотысячная толпа. От дальних островерхих палаток лагеря струйками продолжали течь припозднившиеся зеваки, не желающие пропустить нежданно выпавшей потехи.
От плотного кольца стражников отделилось двое; воины приблизились к группе пленных, выдернули одного из них и поспешили со своей добычей к помосту. Помощники палача подхватили несчастного под скрученные за спиной руки, поволокли по лестнице наверх и после некоторой заминки опустили его на колени. Палач, огромного роста человек в багрово-красном халате, не спеша воздел руки к верху и, как бы молясь, на мгновение замер в таком положении. Затем резко опустил их вниз. Невидимый издали меч метнул в сторону крепости яркий отблеск солнечного света. Почти сразу же толпа разразилась злорадным ревом.
— Двадцать первый, — бесстрастно вёл счет один из наблюдателей.
Широкая спина Лонга, стоящего у самого края площадки, излучала страдание и бессильную ярость. В стороне от него нервно пощипывал бородку Нотар, ничем иным не высказывая своих чувств.
Константин приблизился к бревенчатой ограде, до середины груди прикрывающей тело от вражеских стрел и ядер и принял поданную ему зрительную трубу. Расстояние в два полёта стрелы резко сократилось, стали видны отдельные лица, возбуждённые и алчущие.
Стражники схватили очередную жертву, стройного юношу с черными как смоль волосами.
— Это Франческо, мой кузен, — глухо и отстраненно произнес кондотьер, не отрывая глаз от происходящего. — Я дал слово его матери оберегать сына от опасности.
Затем внезапно выхватил из рук гвардейца копьё и сильно размахнувшись, метнул его в сторону лагеря.
— Погодите, злобные твари! Придёт и ваш черед!
Вновь послышались слитые воедино громкие крики. Палач ногой столкнул обезглавленное тело и с недовольным видом принялся осматривать кривое лезвие своего инструмента. Вероятно, он счел, что меч притупился, а может быть просто решил отдохнуть. Казнь на время приостановилась.
Кондотьер медленно повернулся. Лицо генуэзца набрякло кровью, из-под слипшихся на лбу волос стекали крупные капли пота.
— Никогда ещё на мою долю не выпадало такого позора, — задыхаясь, проговорил он. — Видеть, как моих людей режут наподобие скота и, — он шумно сглотнул, — прикидываться безучастным, чтобы скрыть свое бессилие.
Он увидел василевса и сделал шаг по направлению к нему.
— Государь! — голос кондотьера звучал требовательно и непреклонно. — Враг в своей безнаказанности переступил все границы. Больше терпеть это нельзя!
Константин убрал от лица трубу и обвёл взглядом своих подчиненных. Сановники и командиры опускали головы, не в силах выдержать взрывчатого напряжения, наполняющего обычно спокойные глаза.
— Сотник! — окликнул он Троила.
— Приведи всех пленных турок, предназначенных нами для обмена.
Византиец поклонился и поспешил к башенной лестнице. Военачальники переглянулись; всем было ясно решение василевса.
— Это справедливо!
— Так и должно быть.
— Око за око, так учит Святое Писание.
— Пусть василевс простит меня за дерзость…..
Последние слова принадлежали Нотару. Одобрительные возгласы стихли. Недоумевая, все, включая караульных, повернулись в сторону мегадуки.
— Мы слушаем Луку Нотара, — спокойно произнёс Константин.
Обстреливаемый неприязненными взглядами, Лука приготовился к нелегкой словесной схватке.
— Государь! Сограждане и иноземцы! Вами движет чувство праведной мести и это созвучно естеству человека. Но достойно ли нам, представителям высшей культуры, уподобляться в жестокости диким варварам? Ведь их помыслы идут не далее обжорства, грабежей и убийств. Избивать безоружных пленных, чья вина состоит лишь в покорстве прихотям своего господина — означает без нужды озлоблять своё сердце. Да, должно и нужно отвечать ударом на удар, но надо ещё и соизмерить силу возмездия. Недопустимо для нас, христиан, затмевание гневом велений рассудка.
— Мне кажется, я слышу откровения бродячего проповедника! — Джустиниани еле сдерживал себя.
Лицо кондотьера полыхало, как будто бы он сгоряча хватил пинту греческого огня.
— Что ещё подскажет рассудок уважаемому мегадуке?
Нотар не удостоил его взглядом.
— Жестокость унижает человека. Милосердие к побежденным — вот признак силы!
Константин не сводил с него глаз.
— Не кажется ли мегадуке, что время и место не совсем подходят для диспута о добре и зле?
— Есть Высший, небесный суд и лишь он в состоянии взвесить меру правоты моих решений, — после короткой паузы продолжал император.
— Взгляни вниз, димарх, — он указал на эшафот, затем обвёл рукой томящуюся в ожидании продолжения потехи толпу. — Что ты там видишь?
Плечи Нотара чуть дрогнули и поникли.
— Я вижу казнь наших героев.
— А здесь, — император кивнул на участок стен между башнями, — здесь произойдёт казнь пленённых воинов Мехмеда.
Джустиниани вплотную приблизился к Нотару и положил руку на рукоять меча.
— Если для некоторых твои мысли темны, то для меня — достаточно прозрачны. Рассчитываешь на примирение с султаном и потому взываешь к милосердию? Но это далеко не все, в чем ты только что косвенно сознался. Предательство давно зреет в тебе, но только сейчас оно стало проступать наружу.
— Предательство?! — мегадука отступил на шаг и тоже взялся за рукоять меча. — О предательстве ступай толковать со своими сородичами в Галате, они будут тебе достойными наставниками. Кто как не они, спасая свою шкуру, выдали султану замысел венецианцев? Торопись, спеши к ним, не то деньги за измену поделятся без тебя!
Они рванулись навстречу друг другу; гвардейцы едва успели встать между ними.
— Даже меня, командующего флотом, не сочли нужным поставить в известность, — продолжал кричать Нотар. — Таились, умалчивали, всё боялись упустить свой шанс, свой маленький кусочек славы! И в результате потеряны два корабля, погибло более сотни бойцов, среди которых был и мой старший сын. Если за это дело взялись бы ромеи, то взялись бы с умом и не было бы тогда этих ненужных смертей.
Лонг ворочался, пытаясь стряхнуть с себя облепивших его солдат и тяжело дышал, как загнанная лошадь.
— Ты затронул мою честь! Клянусь прахом предков, это не пройдет тебе даром!
