Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина
– Коля, у нас Славик Коростылев, – сообщила сестра, расставляя на столе тарелки. – Он наш алтарник. Его мать арестовали, он остался совсем один. Я пригласила его пообедать с нами.
– Я вообще-то не голодный, но если уж пригласили, тогда ладно, – подростковым баском проговорил парень.
Нина оглянулась на молчащего брата и охнула:
– Что с тобой?
Она никогда не видела его таким. Лицо было перепачкано машинным маслом, взгляд плыл, точно перед обмороком. Он силился что-то сказать: губы тряслись.
Девушка быстро подошла к нему, взяла за руку и заставила сесть на стул.
– Женю арестовали… – сдавленно вымолвил он. – Ночью, прямо на дежурстве.
– О Господи. – Нина опустилась на другой стул, с отчаянной жалостью глядя на брата.
– Это какая-то большая облава, – потрясенно говорил Николай. – Хватают без разбора. В редакции тоже арестовали двоих. Я даже не знаю, почему взяли Женю. Кто ее сдал. Может, кто-то из монашек назвал. Или кто-нибудь в диспансере донес, что она водила к чахоточным попа. А может быть, Заборовская или кто-то из тех недоделанных революционеров все-таки приплел ее…
– Мою мать арестовали как активную церковницу, – оповестил Славик. – Она тоже монахиня. Ей шьют участие в подпольном антисоветском монастыре.
– Откуда знаешь? – дернулся Морозов.
– Ходил в НКВД, вызывали. Следователь наговорил там всякого. Сказал мне, что я не виноват, что мать и монашки учили меня на попа и поэтому не отдали в советскую школу. Обещал, что они дадут мне рекомендацию в комсомол и в школу рабочей молодежи, чтоб я не пропал… Ой, только он велел никому не говорить, что я был там, – испугался парень. – Вы же никому не расскажете?
– Мы никому не расскажем, – обещала Нина. – А про что тебя спрашивали?
– Да, чего от тебя добивались? – с болезненным жаром воскликнул Морозов.
– Просили рассказать, что я знаю про дядю Петю Векшина. Я раза два был у него дома с матерью. Мне он нравился, такой высокий, красивый старик. Еще про отца благочинного спрашивали. Про него я знаю больше, почти год прислуживал ему на обеднях и всенощных в Набережной церкви. Мать звала его к нам домой, когда я болел, он меня исповедовал и причащал. А однажды к себе в гости пригласил на праздник. Отец Иоанн очень добрый, ласковый… Про мать расспрашивали, почему она бросила работу учительницы и подалась в монашки. И про тетю Симу. То есть мать Серафиму. Про тетю Симу следователь смешно спрашивал: правда ли, что она занимается предсказаниями и доказывает всем скорый конец советской власти.
Славик уселся за стол, пристроив портфель у ног, и жадно поглядывал на кастрюлю с супом, исходящую паром.
– Можно я налью себе?
Нина, опомнившись, принялась разливать суп по тарелкам.
– Коленька, поешь! – упрашивала она брата. – Тебе еще работать сегодня.
– А я больше алтарничать не буду, – продолжал Славик, быстро работая ложкой.
– Что же ты, испугался? – удивленно спросила Нина.
– Нет, просто… меня наука интересует. Астрономия, физика. Хочу в институте учиться. Стану писателем или переводчиком. Я английский по радиоурокам знаю, и французскому меня монахини здорово научили. А немецкому хуже.
– Этот следователь не упоминал имя Евгении Шмит? – Николай не слушал болтовню парня. Он раскрошил на скатерти ломоть черного хлеба – кусок в горло не лез.
– Нет. Он все время записывал что-то. Вопрос задаст и пишет. Я и не знаю, чего он там понаписал. Велел мне поставить подпись в конце. Я подписал, но не читал.
– Ты что, такой глупый? – жестко спросил Морозов. – Он там черт знает что мог написать. И про мать твою тоже.
– Да я… я растерялся. – Славик посмотрел виновато. – Плохо соображал, чего он от меня хочет. Страшно там. Как-то все… не по-человечески.
Морозов отодвинул нетронутую тарелку с супом и встал. Его осенило, как проверить, почему взяли Женю. Ничего не объясняя, он бросился вон из квартиры.
– Коля, ты куда? Ты же не ел совсем!
– Надо же что-то делать, а не сидеть и жрать, – крикнул он из общего коридора дома. – Она там у них… у этих…
Он завел полуторку, на которой ездил домой обедать, и на полной мощности помчал машину в сторону железнодорожного рабочего поселка, распугивая лошадей, тянувших телеги. Казанка в последние годы разрослась, отъедая пространство у пустыря между поселком и городом, где выпасали скот. Паровозоремонтный завод требовал рабочую силу, а рабочая сила требовала жилья и культурного досуга. Появились бараки-общежития, где в комнатах ютились по трое-четверо бессемейных парней и зрелых мужиков, пришедших из деревни за куском хлеба. В одной из этих деревянных двухэтажных времянок, похожих на большие амбары прежних времен, обитал Витька Артамонов.
Однако со временем Морозов промахнулся. В обеденный перерыв заводские рабочие жевали свои тощие бутерброды прямо в цехах. Общежитие выглядело пустым, все окна были закрыты, чтобы не соблазнять воров-форточников. Хотя что там было брать, кроме запасной рубахи, выходных штиблет и припрятанной бутылки деревенского самогона? Около часа Николай сидел в кабине, дожидаясь хоть кого-нибудь, наплевав на собственное рабочее время. Идти на заводскую проходную выспрашивать про Артамонова он не рискнул. Что если парня уже взяли? Но Морозов все же надеялся, что Витьку нелегкая обошла стороной. Тогда оставалась надежда и на то, Женю арестовали не как соучастницу бунтарей-комсомольцев, затевавших антисоветский заговор. Если же ее взяли как церковницу, то много не дадут. Года три лагерного срока. Омерзительно, жутко несправедливо, безумно больно, тревожно за ее жизнь и здоровье, но все-таки пережить можно. Много церковников возвращалось из лагерей, отсидев по нескольку лет. В Муроме таких было немало, Морозов знал это от сестры и от самой Жени.
Дверь барака заскрипела, выпустив молодого парня в наброшенной на плечи телогрейке. С широким зевком он вынул из кармана скрученную цигарку и долго чиркал спичками о коробок, ломая одну за другой и ругаясь вполголоса. Морозов выбрался из машины. Предложил парню огонь из самодельной зажигалки. Тот кивнул и задымил крепкой вонючей махрой.
– Ждешь кого, что ли? Я тут один. Прихворнул малость, больничный у докторши выпросил.
– Витьку Артамонова знаешь?
– Как не знать. – Парень отчего-то напрягся. С недобрым прищуром оглядел Морозова. – Я тебя раньше тут не видал. Витька тебе кто?
– В одном селе жили. Считай, свояк он мне. Во сколько его смена кончается?
– Ты его, свояк, не жди, – после долгой паузы, заполненной затяжками и кашлем, сказал рабочий. – Нету здесь больше твоего Витьки. На заводе он навряд ли объявится.
– А где он? – осторожно поинтересовался Морозов.
– А кто его знает. – Парень поманил Николая ладонью ближе и тихо, с оглядкой, сообщил: – Ночью засада была.
