Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина
– Делай что должен, и будь что будет, мой благородный рыцарь, – негромко произнесла она, отстраняясь.
– Кто? – Морозов был сбит с толку. – Это такой… весь в железе и с ведром на голове? – Счастливый, вспыхнувший жаром от ее легчайшего поцелуя, он не мог понять, почему она вдруг насмехается над ним.
Девушка тихо рассмеялась.
– Это такой на коне, сражающийся на рыцарском турнире в честь своей дамы. Прекрасной дамы.
– А! – обалдело вымолвил парень и тут же просиял: – Да! Я буду за тебя сражаться. Пускай хоть с ведром на голове!..
В тот вечер, разойдясь по своим делам, они оба, отдельно друг от друга, летали в чистых и бездонных светлых небесах. Но по временам их обрушивали на твердую землю тревога и печаль. Тогда она нащупывала пальцами крестик на груди под одеждой и шептала молитву. А он касался кармана рубашки, где лежало письмо, и говорил себе: «Будь что будет». Это успокаивало, прогоняя все сомнения.
18
Сержант Горшков, упершись локтями в стол, утомленно прикрыл глаза ладонями. Не смотрел, как конвойный уводит подследственную. Не хотел больше видеть эту монашку, притворявшуюся врачом. Она вызывала в нем желание прибить ее чем-нибудь тяжелым. Горшков сознавал непристойность этого желания. Ударить женщину, которая годилась ему в матери, у него не поднялась бы рука. Но положение казалось отчаянным. Он бился с арестованной Кудрицкой несколько часов кряду безо всякого толку, а на очереди сегодня еще то ли четверо, то ли пятеро, которых тоже надо допросить.
Мысленно он дал ей прозвище «Тетка Нет». Она упрямо не соглашалась признать очевидное, доказанное материалами следствия, подтвержденное свидетелями. Отнекивалась так упорно, что Горшков заподозрил ее в невменяемости. «“Следствием установлено, что в июне этого года среди персонала тубдиспансера вы вели контрреволюционную агитацию против существующего строя, говорили о плохой жизни при советской власти, что даже постельного белья и грелок для больных при коммунистах не достать. Признаете себя виновной?“ – “Нет, я такого не говорила и агитацию не вела”. – “Свидетелями вы обличаетесь в том, что, прикрываясь нехваткой лекарств, лечили больных так называемой святой водой. Признаете?” – “Нет, я лечила больных медикаментами. – Ваша сожительница Арсеньева, церковная кличка игуменья Евфросинья, показала, что в 1934 году вы создали с ней подпольный женский монастырь с целью воссоздания ликвидированных советской властью монастырей, объединили вокруг него старых монашек и вовлекали новых через тайный постриг. Всего в подпольный антисоветский монастырь вами было вовлечено до 45 человек. Вместе с Арсеньевой вы разработали устав монастыря как филиала муромской диверсионно-террористической церковной организации. Вы будете давать правдивые показания?” – “Нет, никакого тайного монастыря и филиала мы не создавали…”»
Лишь раз она все же сказала «да». Но это единственное «да» привело сержанта в уныние и даже некоторый испуг, когда он перечитал протокол допроса. Горшков стал думать, насколько он плох как следователь. Пережил небольшой приступ паники, вспомнив о плановых показателях, которые должен выдавать еженедельно. Отругал себя за малодушие и расхлябанность. Наконец, решил, что нужно идти к начальству – предъявить скромный результат работы и просить совет.
В кабинете начальства сержант положил перед младшим лейтенантом Кольцовым листы протокола и с ходу принялся жаловаться. На упрямство и несговорчивость церковников, на нехватку практического опыта, на головную боль и бессонницу, на завышенные плановые показатели…
– Это что, холера, протокол, да? – Кольцов грубо перебил его стенания. – Это не протокол, сержант, а стишки в девичий альбом! Грелки, клистиры, святая вода… Тьфу ты! Вот тут… зачем ты спрашиваешь, считает ли она советскую власть наказаньем Божьим, а? Тратишь время на хреновину. Серьезнее надо подходить к делу, Семен, на чепуху у нас уже нет времени. Значит, бери ручку и пиши, что я скажу. Вот тут, где пустое место осталось.
Он ткнул пальцем в слова Кудрицкой «да, безбожная власть послана народу для испытания, надо терпеть и переносить все тяжести, будет война, но Бог смилуется, придет время, станет жить легче».
– Пиши после «станет жить легче» – «когда придет Гитлер».
– Но она такого не говорила.
– Зато думала. Они все так думают. Подпись арестованной под показаниями стоит – уже не отопрется.
Горшков, чуть помедлив и едва не посадив кляксу, исполнил указание.
– А теперь смотри, как выглядит настоящий протокол! – Кольцов выхватил из груды бумаг лист и протянул ему. – Мотай на ус, какие показания надо брать с обвиняемых. А не то, что у тебя.
Сержант с неподдельным интересом углубился в изучение чужого следственного опыта. Это был фрагмент допроса белогвардейца Векшина.
«Вопрос. Кто вовлек вас в церковно-фашистскую диверсионно-террористическую организацию?
Ответ. Меня вовлек благочинный Гладилин. В марте 1936 г. он предложил мне участие в церковном хоре. После службы он приходил ко мне на клирос и высказывал антисоветские настроения. Он поручил мне подбирать кадры для совершения террористических актов против руководящих работников г. Мурома, диверсий на объектах промышленности, для пропаганды повстанческих настроений на случай войны».
– Малютин работает, – кивнул Кольцов. – Учись! К завтрашнему утру сдашь пять протоколов первичных допросов.
– Мне кажется, я еще недостаточно научился, Прохор Никитич, – замялся Горшков. – Разрешите непосредственное наблюдение за работой сержанта Малютина.
– Сходи, сходи к нему, – одобрило идею начальство. – Он как раз твоего попа колет.
В кабинет Малютина, метившего в передовики следственного производства, Горшков просочился исполненный легкого чувства ревности. С попом Аристарховым его связывали два месяца бесплодных разговоров. Увидев священника вновь, Горшков испытал чувство, какое возникает при встрече со стародавним знакомым, исчезавшим и вновь появившимся на горизонте жизни. Он даже поймал себя на противоестественном для чекиста сочувствии к попу и желании, чтобы у сержанта Малютина ничего с этим упертым, как матерый диверсант, церковником не вышло.
– Восстановление монархического строя предполагалось при помощи фашистских держав, которые в скором времени должны начать войну с Советским Союзом, и при опоре на антисоветский элемент внутри СССР. – Говоря это, будто читая написанное, Малютин ходил по кабинету с заложенными за спину руками. – Это показания вашего приятеля и соучастника попа Доброславского, которые он дал чистосердечно и добровольно. В том числе назвал вас как активного члена церковно-монархической контрреволюционной организации. Отрицать не имеет смысла, признания Доброславского уличают вас категорически. Кто поставил вас на приход карабановской церкви и кому вы отчитывались в своей работе?
– Простите, я бы хотел уточнить. Если следствие располагает достаточными основаниями обвинять меня в подобном преступлении, то не могли бы вы назвать, кто еще кроме меня и отца Петра входил в эту подпольную организацию?
Горшков отметил, что последний месяц худо сказался на
