Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
«С тех пор как я сделался капитаном конного отряда, я старался исполнять свои обязанности как можно лучше, и Господь благословил мои старания, потому что они были угодны Ему. Вместе с тем я искренне и в простоте душевной, как это признано честными и умными людьми, хотел сделать и всех моих помощников такими же верными рабами правды Господней».
Оливеру верили, к нему со всех сторон шли добровольцы, полк разросся сначала до тысячи, потом до двух тысяч кавалеристов. Все были соединены истинной верой и сплочены дисциплиной в одно непобедимое целое. Они сражались так, как никто ни с той, ни с другой стороны не сражался в этой войне. Это признавали даже враги. Эдуард Хайд граф Кларендон, монархист, ставший ближайшим советником короля Карла, писал:
«Королевские войска, очень сильные в атаке, трудно было вновь собрать в строй, в то время как войска Кромвеля, побеждали они или нет, тотчас соединялись вновь и стояли в полном порядке до получения нового приказа».
Роберт Рич граф Уорвик, адмирал флота, презиравший в своих солдатах религиозный фанатизм и преданность долгу, тем не менее отмечал: «Они предпочитали смерть бегству, от страха их отучила привычка к опасности».
Бальстрод Уайтлок записал в своём дневнике: «Они сражаются сплочённо, как один человек».
Всё-таки истинной веры, суровой дисциплины и выучки было ещё недостаточно. Солдат было необходимо вооружать, одевать, обувать и кормить. Казалось, они защищали дело парламента, и парламент обязан был их содержать, но у него не было для этого средств. В течение многих лет не позволяя королю вводить налоги и пошлины, вожди оппозиции так и не решились ввести постоянные налоги и пошлины и по этой причине никому не платили. Не давали они денег и Кромвелю, самому преданному защитнику, ограничившись тем, что отметили его заслуги чином полковника.
На содержание своего полка Кромвель истратил все свои сбережения, приблизительно полторы тысячи фунтов стерлингов. Это была капля в море. Он искал денег повсюду, не для себя, о себе он не думал, а для полка, засыпал письмами комитеты графств, которые делали вид, будто руководят военными действиями, вымаливал:
«Я прошу денег не для себя. Если бы речь шла обо мне, Я бы и рта не раскрыл в такое время. Но другие не будут удовлетворены. Умоляю вас, поспешите с присылкой ассигнований. И не забудьте о проповедниках».
Он убеждал:
«Джентльмены, дайте возможность жить и содержать себя тем, кто желает пролить кровь свою ради вас».
Ни убеждения, ни просьбы не помогали. Комитеты были беспомощны и не отвечали. Дело дошло до того, что Кромвелю следовало без промедления выступить на выручку отряда Ферфакса, осаждённого в Гулле, но для этого не было средств. Полковник обратился в Лондон, к кузену Оливеру Сент-Джону, одному из вождей оппозиции. Это был крик отчаяния:
«Из всех людей я меньше всех желал бы беспокоить Вас денежными делами, если бы тяжёлое положение моих отрядов не побуждало меня к этому. Я теперь готов выступить против врага, осадившего город. Многие отряды лорда Манчестера прибывают ко мне в состоянии очень плохом и мятежном. Наличных средств совершенно недостаточно для их содержания. Мои отряды растут. У меня прекрасные товарищи: если бы Вы их узнали, Вы бы со мной согласились. Они не анабаптисты, а умеренные, честные христиане; они ожидают, что с ними будут поступать по-человечески. Из трёх тысяч фунтов стерлингов, выделенных мне, я не могу получить часть, которая причитается с графств Норфолк и Гертфорд. Я прошу не для себя самого. Мои средства крайне незначительны, чтобы помочь солдатам. Я беден, но надеюсь на Господа и готов пожертвовать своей шкурой так же, как и мои солдаты. Положитесь на их терпение, но не злоупотребляйте им».
Всё было напрасно. В отличие от вождей оппозиции, Кромвель был решителен и непримирим. Ему нужны были деньги на великое, доброе деньги. Таково было веление Господа, на волю которого он всегда полагался. Стало быть, он должен был эти деньги найти. Полковник стал реквизировать имущество кавалеров, сражавшихся против него.
4
Пришлось выступить, когда полк ещё не был готов. Кромвеля не могло смутить столь ничтожное обстоятельство, ведь он всегда и во всём полагался на Господа. Сторонники короля неожиданно овладели Ньюарком, сильной крепостью в западной части графства Линкольн. Разрозненные парламентские отряды осаждали её, но кавалеры держались стойко, тогда как круглоголовые не умели взяться за дело, и под видом осады вокруг Ньюарка время от времени происходили мелкие стычки. Им на помощь двинулся Кромвель. Поздним вечером тринадцатого мая 1643 года он подходил со своими необстрелянными солдатами к местечку Грентем. В чистом поле Оливер внезапно натолкнулся на отряд кавалеров. Их было до двадцати эскадронов кирасир и до четырёх рот драгун, тогда как у него было не более двенадцати рот, тоже драгун, ещё плохо обученных и плохо вооружённых, к тому же утомлённых дневным переходом.
Похоже, кавалеры, первыми увидев ненавистных круглоголовых, забили тревогу и выстроились в привычную линию на другом конце обширного зелёного поля, удивительно удобного для конной атаки. Заслышав звуки тревоги, увидев плотные и стройные ряды неприятеля, полковник ни на минуту не усомнился, что его горсточку необстрелянных новобранцев сам Господь бросил на чашу весов и построил своих драгун на расстояние выстрела. Началась перестрелка, длившаяся около получаса, не принеся особенного ущерба ни той, ни другой стороне. Несмотря на явное преимущество в численности, кавалеры не решались атаковать.
Это был первый самостоятельный бой Кромвеля. Решение зависело от него одного. Было довольно этого получаса, чтобы правильно оценить обстановку, и он, сельский хозяин и скотовод, оценил её вернее и лучше, чем кавалеры, прирождённые воины, наследственные солдаты английского короля: когда враг стоит в нерешительности или трусит, его необходимо стремительно атаковать, таков непреложный закон войны, который моментально уловил его практический ум. Кромвель отдал приказ и двинулся впереди крупной рысью, вслед ринулась кавалерия, ещё плохо обученная, но уже привыкшая к беспрекословному повиновению. На другой день он кратко закончил свой отчёт для парламента:
«Они держались стойко, но мы с Божьей помощью их опрокинули. Неприятель бежал, и мы преследовали его две или три мили».
Так Оливер Кромвель одержал свою первую и решительную победу на поле брани, тем более важную, что в те дни это была едва ли не единственная победа парламентских войск. Армия Эссекса, стоявшая на подступах к Лондону, имела жалкий вид и медленно разлагалась. Жалованья не платили, одежда изнашивалась, заканчивались продовольствие и фураж. Напрасно граф Эссекс, подобно Кромвелю, забрасывал комитеты посланиями, в которых описывал своё неприглядное положение и просил выслать деньги. Его призывы оставались такими же безответными, как призывы Кромвеля и других командиров. Он было начал наступление на армию короля, но вскоре вынужден был отступить, расположил своих солдат лагерем и оставался в полном бездействии.
Вероятно, граф простоял бы так до самой зимы, если бы чрезвычайные обстоятельства неожиданно не пробудили парламент. Тридцать первого мая, во время поста, когда обе палаты стояли обедню в церкви святой Маргариты, расположенной тут же, в Вестминстере, Джону Пиму передали записку. Он тут же её прочитал, перемолвился вполголоса с соратниками, и все они вышли, не дожидаясь окончания службы. Бумага извещала о заговоре, в котором участвовали не только именитые горожане, но многие из лордов верхней палаты и даже кое-кто из парламентариев. Предполагалось, что заговорщики замыслили спешно вооружить приверженцев короля, захватить Тауэр и склады вооружения, занять подступы к парламенту, арестовать вождей оппозиции и впустить в Лондон вражескую армию, причём днём выступления было назначено именно тридцать первое мая.
Чрезвычайная комиссия тотчас была образована. Следствие началось и велось так энергично, что к концу дня заговорщики были изобличены, зачинщики арестованы и предстали перед судом. Суд был скорый, но странный. Перед военными судьями предстало всего семеро зачинщиков заговора, они осудили всего пятерых, к смертной казни были приговорены только двое из них, вопреки тому, что военные суды во все времена отличаются особой жестокостью приговоров. Эти двое оказались тоже какими-то необычными заговорщиками. Они не только раскаялись в несовершенном преступлении, но и радовались, что их остановили. Взойдя на эшафот, один из них обратился к народу:
— Я молил Господа, чтобы Он вразумил нас, если этот замысел не должен был послужить к Его славе. Господь услышал мою молитву.
Другой обречённый вторил ему:
