Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
Предложение было отвергнуто, но только тремя голосами. Сомнения, колебания продолжались, а это приводит к частым, нередко непоправимым ошибкам. Понятно, в конце концов всё закончилось сговором между вождями оппозиции, с одной стороны, и благоразумными и трусливыми, с другой. Двадцатого марта в Оксфорд отправилась ещё одна депутация из пяти человек, чтобы сначала договориться о перемирии, а потом и о мире. Разумеется, ничего нового она предложить не могла: король должен управлять совместно с парламентом. Монарх тоже ничего нового ответить не мог: править совместно с парламентом он не желал. Правда, Карл не мог взять Лондон, но и парламент не мог выбить его из Оксфорда. В переговорах этого рода последнее слово остаётся за силой, а подлинной силой не обладал ни тот, ни другой. Поговорили немного. Государь, казалось, готов был отдать парламенту сбор ополчения, однако царственная супруга пригрозила покинуть Англию навсегда, и этого было довольно, чтобы король отказался от каких бы то ни было уступок.
Депутация возвратилась ни с чем. Эссекс возобновил военные действия. Гемпден требовал похода на Оксфорд. Эссекс по-прежнему не рассчитывал на стойкость своих ополченцев. Он едва-едва решился осадить Ридинг. Ридинг сдался спустя десять дней. Гемпден потребовал осадить Оксфорд. Эссекс отверг этот, по его мнению, слишком рискованный шаг. Его армия оставалась в бездействии, стала разлагаться. Начались перебои с продовольствием, с жалованьем, с одеждой и обувью. На солдат напали болезни. Граф требовал от комитетов парламента денег. В комитете засели сторонники мира. Они предпочитали уморить армию голодом и таким бессовестным образом добиться прекращения ненужной, уже ненавистной войны. Самые умные из представителей нации начинали догадываться, что парламенту нужна новая армия и новый главнокомандующий, но, кроме Эссекса, никакого другого главнокомандующего не было под рукой, и ни один из них не имел ни малейшего представления, какой должна быть эта новая армия и где её взять.
Во всей Англии это знал один человек: Оливер Кромвель. Когда с начала зимы стало складываться объединение восточных графств Норфолк, Суффолк, Кембридж, Гентингтон, Бедфорд, Эссекс, Линкольн и Гертфорд — самых развитых и богатых, он получил от парламента полномочия и выехал в родные края. В Гентингтоне, в Кембридже, в Или, в Сент-Айвсе Оливер прожил сорок два года и знал здесь чуть ли не каждого человека, если не лично, то хотя бы в лицо. Это были такие же сельские хозяева, скотоводы, торговцы, пивовары, ткачи, как и он. Вместе с ними он учился и пил пиво в трактире, вместе с ними ходил в церковь и обсуждал цены на скот и виды на урожай, слушал проповеди и развлекался охотой на лис.
Ему ничего не надо было искать. Новой армии нужны были люди, сильные духом, которые шли бы сражаться не ради славы, не ради наживы, даже не ради той чести, которая девала сильными джентльменов, а из одного непреклонного желания служить верой и правдой Богу, из желания справедливости и добра. Такими и были его родственники, его друзья и соседи, свободные фермеры и городские ремесленники Гентингтона, Кембриджа и других графств, объединившихся для борьбы с королём на востоке страны. Как и он, они напитывали свой дух Священным Писанием, слушая изгнанных проповедников. Для них он устраивал молельню в дальнем углу своего сада, сидел рядом на широкой скамье, вместе толковал библейские тексты, верил, как и они, в предопределение свыше. За истинную веру, как и земляки, Оливер отдал бы жизнь. Как и они, он не страшился смерти, твёрдо веруя в Царство Небесное. Дело парламента, как и эти люди, считал правым делом и готов был поднять оружие на кавалеров и короля. Именно их, свободных, сильных духом и телом, глубоко нравственных и благочестивых, призывал в свой полк. Каждому Кромвель говорил приблизительно так:
— Какой бы враг ни стоял передо мной, будь это сам король, я застрелю его, как любого другого. Если сделать то же самое вам запрещает совесть, идите в другое место.
Оливер мог на них полностью положиться, только для победы мало было одной силы духа. Это его практический ум успел разглядеть при Эджхилле. Англия давно не вела сухопутных войн. Постоянной армии у неё не было. Солдаты были не обучены, и никто из офицеров не знал, чему их надо учить. Высшие офицеры не имели никакого понятия ни о тактике, ни о стратегии, в походе не имели даже разведки. Армии передвигались вслепую, случайно встречались, выстраивались в линию, имея на флангах кавалерию, а в центре пехоту, наваливались друг на друга и в ожесточении резались чем попало, пока одной стороне не удавалось обратить в бегство другую. Считалось, что победил тот, кто остался на поле сражения, а когда обе армии оставались на поле сражения, каждая считала, что победила она.
Вооружение мало помогало победе. От металлических доспехов давно пришлось отказаться: как смеялся король Яков Стюарт, они защищали рыцаря от удара противника, но не позволяли нанести ответный удар. Кавалеры обычно надевали только латы и шлем, а ополченцы парламента сражались в рубашках. Пехотинцы всё ещё пользовались луком и стрелами. Лук был привычней и эффективней мушкета. Стрела попадала в цель чаще пули, дальше летела, а главное, противник видел её, пытался уклониться, лошади пугались, всё это расстраивало ряды. Порох был слаб. Мушкеты были фитильными. Мушкетёр выходил на поле сражения с мешочком пороха, с запасом пуль во рту и с горящим фитилём в руке. Чтобы перезарядить мушкет, он тратил две, три, даже четыре минуты. Зная его огнестрельную немощь, опытные офицеры советовали разряжать мушкет, только приставив его к телу противника, лучше всего под кирасу. Главным оружием оставались пика и меч. По этой причине сражение очень походило на свалку, где, как в уличной драке, не всегда отличали чужого от своего. Исход сражения часто решался одной кавалерийской атакой, если кавалерии удавалось вовремя развернуться и первой нанести противнику мощный удар, как принц Руперт и поступил при Эджхилле.
Что мог противопоставить Кромвель этой беспомощности и неразберихе. Выучку и дисциплину, великолепную выучку и беспрекословную дисциплину, чтобы каждый солдат владел оружием безукоризненно, не путал рядов и мгновенно и точно исполнял приказ офицера. И ещё ему нужна была кавалерия и кавалерия, лучше, дисциплинированней и выносливей, чем кавалерия короля.
Следовательно, он, сельский хозяин и скотовод, должен был учиться военному делу, о котором до этого дня имел самое смутное представление. В свои сорок четыре года Оливер твёрдо сидел на коне, был страстным охотником и отличный стрелок, большего ему в его сельской жизни не требовалось. Казалось, теперь, в его возрасте, было поздно браться за трудную и сложную науку построений и перестроений, атак и отходов, длительных маршей и внезапных бросков, когда он и в молодости не пылал жаром познания ни в Кембридже, ни в Линкольн-Инне, но видел в этом новом занятии веление Господа, это был его долг.
Чтобы убедить его в том, что это именно веление Господа, к его полку прибился офицер из Голландии, довольно поскитавшийся по полям сражений Тридцатилетней войны. Он начал с элементарного: обучил Кромвеля управлению лошадью в военном строю и главным манёврам кавалерийской массы, как в походе, так и в бою, что опытный наездник усвоил довольно легко.
Поражённый способностями давно перезревшего ученика, офицер пошёл дальше и познакомил Кромвеля с новейшими достижениями военной науки, которые приносили победы шведскому королю. Во всех европейских армиях разные роды оружия действовали отдельно, многочисленными и сплочёнными массами, что затрудняло движение, отчего им приходилось маршировать на поле сражения, как на параде, и подставлять себя под удар неприятеля. Густав Адольф произвёл революцию. Шведская армия стала подвижной и гибкой. Если прежде кавалерию строили перед атакой в пять, даже в восемь рядов, так что передние не давали простора задним рядам и принуждали их отставать, растягивая кавалерийский полк чуть не на милю, то у него кавалерия строилась только в три ряда, сразу за ними он ставил пехоту и артиллерию. Преимущества новой тактики противник очень скоро испытал на себе. Когда кавалерия действовала удачно, пехота, идущая следом, при поддержке артиллерии закрепляла успех. В том случае, когда кавалерийская атака срывалась и расстроенная конница в беспорядке откатывалась назад, сплочённые ряды пехоты при поддержке артиллерии останавливали контрнаступление, отбрасывали неприятеля, позволяя своим всадникам прийти в себя, перестроиться и снова атаковать.
Однако решающее преимущество шведской армии, по словам офицера, было в другом. Европейские армии были наёмными, в них шёл всякий сброд, который не любил дисциплины, зато любил грабежи. Густав Адольф вербовал в свою армию свободных шведских крестьян, воспитанных в духе протестантской религии с твёрдой моралью, сильных столько же телом, сколько и духом, сознательно принимавших строгую дисциплину. Такая армия была обречена побеждать.
