У чужих людей - Сегал Лора
— Я не так близко с ними знакома.
— Что значит «не так близко»? Когда бы я ни шла по Конде, ты всегда сидишь за их столиком.
— Да, но у нас не такие отношения, чтобы я могла приглашать их.
— Почему?! — изумилась фрау Бадер.
— А вот и моя следующая ученица, — выпалила я.
Уроки в гостинице я давала некой донье Пири, маленькой сухонькой доминиканке лет примерно пятидесяти. Ее круглое личико, когда-то, наверно, очаровательное, пожелтело и сморщилось, так что ей можно было дать и все восемьдесят. Ее крашеные ярко-оранжевые кудерьки стояли дыбом; длинные ногти были кроваво-красного цвета. В начале каждого урока она ширкала карандашом о подошву туфли, оттачивая грифель до игольной остроты.
— Донья Пири, — начала я, — видите ли, я опасаюсь, что три урока в неделю… не слишком ли много? Может быть, вам столько не нужно?.. (На самом деле меня подмывало выложить ей все начистоту: «Донья Пири, при ваших умственных способностях ваш английский лучше не станет; я уже голову сломала — чем заниматься с вами целый час?») Я хочу сказать, вы очень бегло говорите по-английски… — уточнила я.
— Да, но мой акцент?! — взвизгнула донья Пири. — Это же страх и ужас! Мне нравится ваш акцент, сеньорита. Вы говорите на такой образованный английский.
— Гм, спасибо.
— И одеваетесь тоже хорошо. Вы всегда одеваетесь… сейчас скажу… Как дамы.
— Как леди, да? Спасибо, донья Пири, но…
— Я считаю, у вас красивый вкус. Вчера я двигаю мебель. Я бы хотела, чтобы вы пришел и помогал мне устраивать комнату.
— Я бы хотела, чтобы вы пришли, — поправила я. Попытки доньи Пири установить со мной более близкие отношения я всерьез не принимала: она мне не нравилась, и я не могла поверить, что нравлюсь ей.
— Я бы хотела, чтобы вы пришли ко мне на ужин, может быть, сегодня вечером? Я хочу пригласить несколько друзей… друга… одного джентльмена…
Приглашение стало приобретать совсем иной, неожиданный характер. А не сходить ли на ужин к донье Пири, подумала я.
— У меня есть его картина. Так получилось, он был в газете.
Донья Пири сунула лапку в свою огромную красную пластиковую сумочку и протянула мне газетную фотографию двух весело беседующих мужчин. В одном из них я узнала президента Трухильо. Донья Пири ткнула в заголовок острым кроваво-красным ноготком.
— Вот этот, видите, тут писано: «Don Indalecio Nuñez Aguirre habla con el Generalissimo Dr. Rafael Leonidas Trujillo Molina. Presidente de la Republica у Benefactor de la Patria…[98]»
Я изумилась: выходит, у доньи Пири такой явно высокопоставленный светский приятель, и вместе с тем отметила, что он отнюдь не тот мужчина, которого я ждала всю жизнь. Толстый и в возрасте.
— Это президент Юнайтед Пикча, старый друг мой семья.
Донья Пири с такой тревогой всматривалась в мое лицо, что до меня дошло, в чем тут дело.
— Я с большим удовольствием отужинаю с вами и вашим другом, донья Пири. — И я понимающе улыбнулась. — Сегодня вечером мне очень удобно.
Я была искренне рада, что у доньи Пири есть друг.
— Драсьте, учителца, — хором поздоровались три хорошенькие сестрички; старшей был семнадцать, а двойняшкам — по пятнадцать.
— Здравствуйте, учи-тель-ни-ца, — поправила я, — Доброе утро. Садитесь, пожалуйста.
Из глубины дома доносилась меренга. Специально для урока на облицованную красивой плиткой galería уже поставили кресла-качалки и стол. Galería опоясывала старинный внутренний дворик, уставленный цветами в горшках; густая тень от увивших стены растений создавала впечатление прохлады, но на самом деле во дворике было очень жарко. Девушки, в свободных халатиках, с папильотками в волосах, раскачивались в креслах, толкали друг друга и хихикали.
— Учителца, почему у тебя нет дружка? — спросила старшая, самая хорошенькая из сестер, хотя она, как и я, носила очки.
— Откуда ты знаешь, что нет? — спросила я, чувствуя, что заливаюсь краской под взглядами трех пар черных глаз.
— Мы тебя видели. Вчера — con los Ingleses. В кофе «Мадрид».
— С англичанами, — перевела я. — В кафе «Мадрид». Я вас тоже видела, вы шли с вашей матерью.
Я готова была попросить девушек перестать качаться, но неподалеку сидела их мать, на манер дуэньи приглядывавшая за нами; она тоже раскачивалась в кресле, и я прикусила язык.
— Эмануэла, — крикнула она кому-то в доме, — выключи музыку и открой входную дверь. Ну и жарища, — пожаловалась она, обмахивая себя под мышками пальмовым листом.
Служанка привела на galería «доктора» Леви. Мы поздоровались. Хор уже в сотый раз орал по радио припев меренги. Донье Марии принесли тазик с холодной водой, она опустила ноги в воду и уже не обращала на нас внимания. Воспользовавшись безнадзорной минутой, я сказала девушкам:
— Сегодня мы будем беседовать по-английски. Поговорим о наших кавалерах. Если бы ваш дружок пригласил вас прогуляться с ним по Конде, вы бы согласились?
На меня уставились три пары красивых черных глаз.
— Да, и мама пошла бы с нами, — сказали девушки.
— А если бы знакомая дама пригласила вас на ужин, вы тоже пошли бы с мамой?
— Да, тоже с мамой, — ответили они.
— А вот английские девушки всюду ходят одни, — сказала я. — Неужели вам никогда не хочется сходить куда-нибудь самим?
— Да, очень хочется, — сказали они явно из вежливости, но, глядя на их очаровательные круглые щечки и шейки, на искрящиеся смехом глаза, я догадывалась, что под материнским крылышком они позволяют себе куда больше, чем я, со всей моей независимостью, которой так горжусь. — А теперь — английский диктант, — объявила я.
* * *— Тебя спрашивает один господин, он сидит на galería, — сообщила мне фрау Бадер вечером, едва я вошла в дом.
— Господин?! — изумилась я и пожалела, что рядом нет моей мамы и меня некому сопроводить. Лучше бы мне остаться дома.
— Пригласи его отужинать. Хорошая скидка, как ты понимаешь, тебе обеспечена!
На верхней ступеньке лестницы стоял маленький толстый старичок. На нем был легкий пиджак табачного цвета, не сходившийся на объемистом животе, на шее болтался броский узорчатый галстук. Протянув мне на редкость изящную руку, старичок назвался доном Индалесио Агирре и объяснил, что донья Пири попросила его заехать за мной, поскольку ее дом весьма трудно отыскать. По-английски он говорил хорошо, но заметно нервничал, и, желая его успокоить, я сказала:
— Очень любезно с вашей стороны. Впрочем, я привыкла всюду ходить самостоятельно.
— Вот и чудесно, — отозвался дон Индалесио и, подхватив меня под локоть, повел к стоявшему у тротуара огромному автомобилю, за рулем которого сидел шофер.
Меня грело сознание, что фрау Бадер и горничная Хулия наблюдают, как я отбываю на ужин в сопровождении мужчины. Дон Индалесио сел следом за мной на заднее сиденье, но, к моей радости, в некотором отдалении от меня. И мы двинулись прямиком на тропический закат; но он погас, и почти сразу нас окутала непроглядная тьма.
— Далеко нам ехать? — осведомилась я.
— Да уж не близко, в другой конец города. — Перейдя на испанский, дон Индалесио приказал шоферу ехать по бульвару Benefactor de la Patria[99], после чего объяснил мне: — Месяц назад бульвар открыли заново, я его еще не видел. Вот, глядите: проезжую часть расширили, замостили щебенкой, по обочинам посадили величественные пальмы. Получилась шикарная улица, каких мало, одна беда — она абсолютно никуда не ведет.
Я понимающе фыркнула.
Дон Индалесио указал пальцем в конец бульвара, где виднелись два ветхих домишки, один с заколоченной дверью, в другом — его тускло освещали спиртовки — ютилась бакалейная лавчонка. Дальше простиралась пустошь.
— В зданиях справа — армейские казармы. — продолжал дон Индалесио, — за ними видны огни аэропорта.
