У чужих людей - Сегал Лора
— Este pavo, amigo, es macho o hembra? (Эта твоя птица, приятель, она самец или самка?) — поинтересовался водитель у владельца индейки.
— Que va[95], — бросил владелец и, если я правильно поняла, гордо сказал: — Ты только взгляни на это пернатое чудо. Какие могут быть сомнения? Ясное дело, самец.
— Это самец, индюк, — объяснил водитель старухе и сел за руль.
Та застенчиво улыбнулась мне и пожала плечами. Водитель завел двигатель, до полу выжал педаль газа, так что всех нас швырнуло на спинки сидений, а спавшие в полотняных мешках бойцовые петухи — собственность дородного мужчины, одетого в кричащий мелкоклетчатый пиджак, — разом проснулись и взволнованно заклекотали хрипучими голосами. На миг полотняные мешки взмыли в воздух, будто наполненные гелием шары, потом опустились; время от времени в них раздавались негромкие хриплые вскрики, как у тех, кому мешают спать.
Автобус, громыхая, катил по дороге — а доминиканские дороги мостят на такие гроши, что в каждый сезон дождей их бесследно размывает, — и жарища в салоне стояла невыносимая. Солидный мужчина в мелкоклетчатом пиджаке достал бутылку виски, предложил хлебнуть всем пассажирам, кроме нас со старухой, и затеял общую игру: мужчины заключают пари, и тому, кто первым увидит встречную машину, достанется весь куш. Бутылка пошла по кругу.
Вскоре автобус въехал в гористый район. Водитель обернулся и сказал:
— Mira! Accidente por allá abajo! (Посмотрите вниз! Тут была авария!)
Далеко внизу, на дне ущелья, я увидела обломки темно-синего автомобиля. Пока пассажиры таращились на горестное зрелище, водитель крикнул:
— Un carro![96]
Все засмеялись, стали хлопать его по спине, бутылку по рукам отправили к нему. Мужчины повскакали с мест и, держась за спинки передних сидений, подзуживали водителя прибавить скорость — до того им хотелось увидеть, что же там едет навстречу за очередным поворотом, настолько крутым, что автобус проходил его на двух колесах, перескакивая через полные воды ямы, точно мультяшный автобус из фильма про Микки-Мауса. С левой стороны из-под колес веером летели мелкие камни. Старушка крестилась, в голос моля Иисуса и Деву Марию смиловаться над нами, но едва дорога переставала вилять, бабушка, убедившись, что она еще жива, в смущении оборачивалась, на ее губах играла виноватая, но счастливая улыбка. Я же была не в силах выжать из себя ни звука, не говоря уже о том, чтобы улыбнуться в ответ. Оцепенев на сиденье, я сжала зубы и обхватила себя обеими руками. К вечеру автобус стал спускаться на южную равнину, вдали показались высокие современные дома главной улицы; только тут я почувствовала, как ноют у меня челюсти и плечи.
Сьюдад-Трухильо (ныне Санто-Доминго) — столица республики и ее крупнейший порт. Возведенный испанцами старинный собор из железистого песчаника окружен такими же белыми, розовыми и грязно-желтыми домиками, как в Сантьяго, их обвивают такие же galería с крашеными балюстрадами, а внутренние дворики точно так же уставлены цветами в красных горшках. Я протянула водителю адрес отеля «Паризьенн» и попросила высадить меня на ближайшей к нему остановке, но, посоветовавшись с пассажирами, тот решил сделать небольшой крюк и доставить меня прямо к двери гостиницы. Вдрызг пьяный владелец боевых петухов в пиджаке нараспашку донес мой чемодан по лесенке до парадной двери и, пошатываясь, с низким поклоном передал меня с рук на руки хозяйке отеля.
Фрау Бадер, аппетитная венская блондинка, провела меня в крошечную комнатку, окно которой выходило на задний двор. Номер предоставляется мне со скидкой, сказала она, в расчете на то, что присутствие в гостинице молодой девушки привлечет постояльцев. В «Паризьенн» обычно останавливались приезжие из Сосуа, там же подолгу жили евреи из стран Центральной Европы, дожидаясь американской визы. В номере рядом с моим обитал Янош Краус, молодой художник из Венгрии; его длинные пейсы, заправленные за уши, настроили меня против него. «Доктор» и «мадам» Леви тоже бежали из Вены. Пока я поедала свой первый в гостинице обед, фрау Бадер сообщила, что Леви — не настоящий врач; просто, когда нацисты реквизировали его ресторан, он успел окончить курсы педикюра. Всю войну они с женой прятались в Париже. «Мадам» Леви преподает французский язык и упорно говорит по-немецки с французским акцентом. Фрау Бергель приехала из Франкфурта, она дает уроки игры на пианино. Фрау Бадер поинтересовалась, чем я намерена заняться. Раньше у нее в «Паризьенн» жила очаровательная девушка по имени Магда Фишер; она работала в отеле «Харагуа» и сколотила приличный капиталец. Может быть, мне стоит попытаться туда поступить? Там останавливается множество американцев.
Так я нашла себе первую работу. В то время на весь город единственным крупным и шикарным отелем был «Харагуа». Мне определили место в бежево-алом вестибюле, отделанном стеклом и металлом, за стеклянным прилавком возле растущей в кадке пальмы, — там я продавала сигареты и жаждала встретить героя моих мечтаний.
По утрам одно за другим такси привозили к дверям гостиницы пассажиров из Штатов, путешествовавших по островам Карибского моря. Американцы охотно отсиживались в прохладном вестибюле. К моему прилавку подошел загорелый пожилой мужчина в спортивной рубашке и завел разговор. Сказал, что сразу опознал во мне еврейку, и сообщил, что он тоже еврей. Элегантный молодой человек спросил, где тут поле для гольфа, а три престарелые дамы желали узнать, где можно посмотреть что-нибудь нетронутое цивилизацией. Но я глядела мимо них на элегантную пожилую даму в сиреневом твидовом костюме; она сидела со скучающей миной, надменно подняв брови, и пила чашку за чашкой кофе-эспрессо. По вечерам к гостинице снова съезжались такси, чтобы отвезти американцев в порт, откуда океанский лайнер доставит их домой, в Америку.
Когда выдавались свободные вечера, я гуляла по Эль-Конде, главной торговой улице столицы. Тут высились административные здания, в одном из них располагалось консульство США; возможно, в эту самую минуту, думала я, там рассматривают мои документы на въезд в Америку. Рядом притулился одноэтажный розовый домик, в котором размещались мелкие лавочки, очень похожие на провинциальные лавчонки Сантьяго. Я шла дальше, мимо шикарного салона женского платья под вывеской «Магда», мимо кафе «Мадрид», его зал открывался на улицу, прямо как сцена — в зрительный зал. Немного спустя я поворачивала обратно и шла, стараясь не пялиться на центральный столик в первом ряду, за которым собиралась английская колония. Там последние пятнадцать лет неизменно проводили послеполуденные часы супруги Дарси; не исключено, что они сидят там и по сию пору. Мистер Дарси, старик с длинным бледным лицом и аристократическими усиками, безмолвно и благожелательно смотрел на окружающий мир поверх неизменной кружки с пивом и дымящейся трубки. Зато его жена говорила не умолкая; миссис Дарси была значительно моложе мужа, толстая, с простецким лицом плебейки, зато преданная и здравомыслящая супруга — согласитесь, качества очень полезные. Сотрудники британского посольства, офицеры английского флота с верфи, а также английские дельцы с домочадцами подходили к этому столику прямо с тротуара. Если это была дама, миссис Дарси просила официанта принести стул и чай со льдом, если подсаживался джентльмен, заказывала пиво. Чужие к столику никогда не подходили. Единственным исключением была я, но обстоятельства этого смелого шага стерлись у меня из памяти. Хорошо помню, что много недель подряд мои мысли были целиком заняты английским столиком; но когда именно, под каким предлогом — может быть, просто в приступе отчаянной решимости, — я преодолела робость и ступила в кафе «Мадрид», забыла начисто. Уже сидя возле миссис Дарси, я, помнится, рассказывала ей, что с десяти лет жила в Англии, то есть провела там ровно полжизни, что училась в лондонском Бедфорд-колледже и получила степень бакалавра по английскому языку.
