Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
Как запланировано, мы идём с тётей на станцию встречать родителей. Она не теряет времени, делает дыхательные упражнения и показывает нам, как вырабатывать хорошую осанку. Если идёт дождь, она шлёпает себя по лицу – это, говорит она, массаж кожи лица дождевой водой, что неплохо было бы запомнить на будущее. Но сегодня солнечно, а солнце хорошо в меру, раньше дамы прятались под зонтики, чтобы не было веснушек… Саня подаёт ей веточку жасмина, оброненную кем-то из букета. Тётя секунду соображает, что с ней делать, затем, полузакрыв глаза, втягивает аромат цветков своими тонкими ноздрями и вздыхает, вздыхает. Это значит, что сейчас начнутся воспоминания. Лучше это, чем беседа о пользе прогулки перед сном. Или нотация о пользе изучения иностранных языков. Томно улыбаясь, она говорит:
– Как я любила в молодости цветы! Мне их дарили молодые люди. Это было принято у нас, на юге России, ведь цветов там прорва с самой ранней весны до поздней осени, и каких великолепных цветов! Вот, например, анемоны…
Нам про анемоны неинтересно.
– Тётя Магда, расскажи про Серёжу, – просим мы.
– Я же рассказывала миллион раз.
– А мы забыли.
– Как-то во время каникул мой папаша взял меня с собой на воды, у него пошаливала печень.
– Ну дальше, про Серёжу, пожалуйста! – Мы знаем, что о здоровье – это надолго.
– Я училась в гимназии, закончила год с отличными отметками, по-французски болтала свободно (у нас в семье жила бонна), хорошо владела английским и немецким, математика была моя страсть. Нет, правда-правда, что вы смеётесь? Я обожала историю и литературу, «Евгения Онегина» могла читать наизусть с любой строки, хоть разбуди меня ночью…
– Давай лучше про Серёжу, а то до станции не успеешь.
– Одним словом, в гостинице мы познакомились с одной красивой дамой, вдовой, и с ней был сын Серёжа. Он был старше меня, только что блестяще окончил гимназию и должен был поступать в Московский университет. Папа подружился с Серёжиной мамой, а я с Серёжей. Мы гуляли с ним по улицам городка и окрестностям (это было в Германии), даже иногда при луне, воздух был дивный, пахло розами (мой любимый цветок, вы же знаете), и Серёжа часто преподносил мне розы. А ты, Санька, какие цветы больше любишь?
– Ландыши, лилии, ромашки, сирень, незабудки, колокольчики, львиный зев…
Мы смеёмся. Саня перестаралась. А я не знаю, какой мой любимый цветок. Наверное, они все мои любимые. Назовёшь один, а другим будет обидно.
– Подсолнух! – говорю я в шутку, но тётя подхватывает серьёзно:
– О, подсолнухи необыкновенно красивы, ты права, недаром их рисовали художники, Ван Гог, например. Вы слышали о таком голландском художнике?
– Нет, не слышали, про художника потом, а сейчас про Серёжу! – Мы теряем терпение.
– Ну так вот. Я была молода, недурна собой. Что вы смеётесь, я серьёзно. Одета была скромно, но опрятно. Имела тонкий, не вульгарный вкус. Конечно, никакой косметики, да в молодости она не нужна, что может быть лучше свежего, юного, чисто вымытого лица? Юная барышня должна пахнуть свежестью и хорошим цветочным мылом. Никакой дорогой парфюмерии. Я была весела, неглупа, прекрасно воспитана, нравилась, словом, я была вполне счастлива. Но счастье, мои дорогие, не бывает вечно, это вы поймёте со временем. Всё кончается. Наши друзья должны были уезжать. Мы с Серёжей простились при луне, я едва сдержала слёзы, глупо пошутила по-французски и убежала наверх, к себе в комнату. Он жил в Москве, а мы в Одессе. Он был из богатого сословия, не то что мы, актёрские дети, никаких капиталов, одни таланты. Старшие братья уже по улицам бегали с бумажками и бунтовали. Так что разлука навсегда.
– А ты не рассказала, какой он был из себя.
– Он был худощавый, высокий блондин, одевался, как денди, манеры, как у графа, но в общем – милый и трогательный мальчик. Я любила подтрунивать над его чопорностью, сначала он обижался, а потом сам стал над собой подшучивать. Чувство юмора, ирония – лучшая самозащита в общении, запомните это навсегда… Однако и эти средства не всегда уместны. Простота, открытость, доброжелательность…
– Магда! – я раздражённо возвращаю её к теме. Нотации будем слушать потом.
– А красивая, богатая вдова тоже жалела, что уезжает? – хихикая, спрашивает Саня.
– Ну конечно. Мой отец и ваш дед был хорош собой (его театральное амплуа – герой-любовник), известен на юге России, играл репертуар столичных театров, великолепный собеседник, массу всего знал, был обаятелен, остроумен… Ты, милочка, кажется, подозреваешь своего дедушку во флирте. Возможно, что-то было, но, надо сказать, он абсолютно не чаял души в нашей маме. Если бы вам довелось его знать…
– Тётя, про Серёжу.
– Ну пошла я к себе в комнату и всю ночь не сомкнула глаз. На рассвете слышу робкий стук в дверь, я подумала, что это папа (его комната была напротив), открываю дверь, а там Серёжа. Он всё это время ходил под моими окнами. И говорит: «Магдаша, не пугайтесь, я должен был ещё раз вас увидеть…» Я ужасно растерялась, говорю: «Простите, я не одета». – На мне была тончайшая батистовая рубашка с кружевами, просто прелесть. Серёжа решительно шагнул в комнату, обнял меня, поднял, как пёрышко, на руки… Я была некрупная девочка, женщины в нашем роду смолоду изящные…
– Ну дальше-то что было?
– Мы поцеловались. Это был мой первый в жизни поцелуй.
– И последний? – спрашивает Саня. Мне это тоже интересно.
– До следующего поцелуя были годы. С Серёжей мы больше не встречались. Началась война, потом революция. Они, наверное, сбежали за границу.
– Ты плакала, когда он уехал? – спрашиваю я.
– Плакала.
– Значит, ты в него влюбилась?
– Наверное, ведь мне было пятнадцать лет, а на юге девушки созревают раньше. Но это было первое, неясное чувство. Пять лет спустя я встретила Данечку, моего будущего мужа, я же вам о нём рассказывала.
– А что такое любовь, что при этом чувствуют? – опережает
