Экспедиция надежды - Хавьер Моро
– Какое из моих чувств откажет в следующий раз? – задавал себе вопрос Сальвани по ночам, маясь бессонницей. – Зрение? Осязание?.. И так далее, пока я не исчезну из мира живых?
Он не слышал угрожающего зудения москитов; замечал их только тогда, когда они садились ему на плечо или на ногу, и убивал одним ударом.
– Господи, прошу, дай мне прожить еще год, или месяц, или день, и еще один, и еще… Не забирай меня, покуда я не завершу свою миссию…
Как никогда, он нуждался в Исабель, в ее дружески-нежных словах, в ее благотворном умиротворяющем присутствии, в ее советах, исполненных здравого смысла галисийской крестьянки. Она представлялась ему искрящейся радугой в конце темного туннеля одиночества. «Если я выживу, – говорил он себе, – я обязательно найду ее…» Это был невозможный план, но он помогал держаться. Сальвани не услышал ни стука в дверь, ни шагов священника и санитара Боланьоса, которые привели с собой местного врача с чемоданчиком в руке. Увидев их, Сальвани вздрогнул. Врач ободряюще улыбнулся ему, сказал что-то, что тот не расслышал, достал инструменты и обследовал больного, уделив особое внимание ушам.
– Инфекция слухового прохода, надо хорошенько прочистить.
И осторожно приступил к делу. Вдруг из уха Сальвани потекла желтоватая жижа, которую врач вытирал ватой. Жидкость, пузырясь, все текла и текла. Затем операция повторилась со вторым ухом; невозможно поверить, чтобы в ушах скопилось столько влаги.
– Мы вам тут принесли гуайяву в сиропе.
Это первое, что он расслышал сквозь непрекращающийся писк москитов и ватные тампоны в ушах. Сальвани не сдержал улыбки. Жизнь продолжалась. На улице какой-то самбо распевал:
Когда белый умирает,
Громко к Богу он взывает,
Черный негр в свой смертный час
Громко плачет в три ручья,
А индеец тихо мрет —
Без молитвы и без слез —
Богу душу отдает…
Чтобы выиграть время и охватить большую территорию, Сальвани решил разделить свою команду пополам и встретиться потом в Санта-Фе. Его помощник Грахалес, уроженец Толедо, некогда изучавший философию, практическую медицину и хирургию и слывший среди сотоварищей «большим гуманистом и слегка чокнутым», и фельдшер Лосано отправились по суше, а сам Сальвани и санитар Боланьос продолжили путь вверх по реке, останавливаясь во всех прибрежных городках и деревнях для проведения вакцинации. В своем отчете Сальвани со свойственной ему педантичностью указал впечатляющее число привитых: «их насчитывается 24410, ни у кого не замечено ни малейших осложнений».
Экспедиция продвигалась вверх по реке, стараясь следовать вдоль берега, чтобы избежать сильного течения в центре; очертания сельвы становились все более четкими и впечатляющими. Издалека она казалась черно-зеленым зачарованным морем, более недоступным и непроницаемым, чем сами водные глубины. Кроны деревьев были столь высоки, что смыкались над рекой, перекрывая доступ солнечным лучам. Теперь Сальвани начинал понимать то ошеломленное восхищение, которое спешили запечатлеть в своих дневниковых записях путешественники древности, отважившиеся углубиться в дебри тропической сельвы.
В местах, где они останавливались на ночлег, ему доводилось встречать водяные лилии метрового диаметра, жуков-скарабеев длиной с ланцет, используемый при вакцинации, каштаны высотой с колокольню кафедрального собора. Он видел лианы, похожие на змей, и змей, прикидывающихся лианами. Однажды он взялся подсчитать, сколько видов всякой живности обитает на одном-единственном упавшем дереве, и сбился где-то в районе сорока.
– Нет ни миллиметра поверхности, не занятого какой-нибудь формой жизни. – Заметив это, он задал себе вопрос: – Сколько невидимых существ я раздавлю, когда сделаю следующий шаг?
За время путешествия он наблюдал тучи разноцветных бабочек, ковром устилавших песчаный пляж, стаи попугаев, порхавших над этим устрашающим сплетением деревьев и кустарников. Время от времени с берега им приветливо махали местные обитатели – метисы, живущие контрабандой. Выяснилось, что в полдень наступает такое неописуемое пекло, что приходилось останавливаться, ибо не спасал даже слабый ветерок от движения их суденышка. Жара, влажность и москиты превращали этот рай в дьявольскую западню. Вдобавок ко всему повсюду была вода – дожди лили без продыха. Ливни перемежались ураганами: с невиданной силой они сотрясали купы деревьев, ломали толстенные ветки и швыряли их по воздуху, как снаряды. На путешественниках не было сухой нитки. Даже ночью, у костра, не удавалось высушить одежду.
– Надо бы сделать остановку и подремонтировать сампан, – заметил лодочник.
– Лучше передохнуть, когда доплывем в какое-нибудь крупное селение… – сказал Боланьос.
– Не хочу снова пойти на дно, – запротестовал Сальвани. – Давайте остановимся, если вы считаете, что это необходимо.
– Если прекратится дождь, то лучше добраться до Нареса: в этих местах мы вряд ли найдем подходящий материал для починки.
В Нарес они приплыли к вечеру. Каково же было удивление Сальвани, когда, едва они успели причалить, к ним подошли шестеро мужчин с двумя детьми и окликнули врача по имени.
– Доктор Сальвани?
– Да, это я.
– Мы уже два дня поджидаем вашу милость… Мы пришли из Медельина.
– Вы изрядно рисковали, мы могли застрять надолго. Чему обязан?
– Нас прислал доктор Гомес из самого Медельина, это для, ну… чтобы ваша милость нам дала…
Мужчина протянул Сальвани бумагу. В своем письме доктор Гомес просил у экспедиции вакцинный препарат.
– Здесь столько оспы, сеньор…
– Боланьос, слава бежит впереди нас, – не скрывая удовлетворения, сказал Сальвани помощнику. – Давайте, приготовьте им флакон с вакциной.
Сампан отремонтировали, и экспедиция снова пустилась в путь, однако Сальвани слабел день ото дня. В городе Онда, где они вакцинировали две тысячи человек, он почти ослеп на левый глаз – тот самый, который пострадал при кораблекрушении. В дневнике врач писал: «Я смог проверить и подтвердить только первые две прививки, потому что полностью потерял зрение из-за ужасающей жары и яркого света, необходимого для проведения процедуры…»
Еще раз вынужденный задержаться, Сальвани опять начал опасаться худшего. Лихорадка, усилившись от жары и влажности, вызывала приступы астмы, когда ему казалось, будто он задыхается в паровой бане. Он обратился к вице-королю Антонио Амар-и-Борбону[67], сообщая об ухудшении своего состояния. Ему пришлось несколько раз начинать письмо заново, потому что чернила расплывались от капающего пота, а бумага размокала и рвалась. Сальвани писал, натужно пытаясь сделать следующий свистящий вдох и спеша выплеснуть свое чувство вины: «Недуги и бедствия сгустились над моей головой…» В своей резиденции в Санта-Фе-де-Богота вице-король встревожился,
