СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ - Лина Серебрякова
Далеко позади отдалялась земля, гористый камчатский мыс Лопатка. А впереди сигналило китобойное судно, флажки, фонарь.
— Послание от короля Камеамея Третьего.
Вскоре Невельской читал сообщение. Король уведомлял о том, что англо-французская морская эскадра намерена напасть на Петропавловск в конце августа сего года.
— Возвращаемся.
… По стенам домов расклеены воззвания «НЕ ЩАДЯ ЖИЗНИ!». Совещание у Завойко закончилось словами князя Дмитрия Максутова.
— Убежден, что флаг Петропавловского порта будет свидетелем подвигов чести и русской доблести.
Рано утром с маяка послышался возглас матроса.
— Вижу эскадру из шести кораблей! Уже промеряют.
Трехмачтовый пароход, отделившись от эскадры, промерял глубины. Увидев, вышедший навстречу русский рыболовный дот, спешно отступил. Но руководителя эскадры контр-адмирала Февруса де Пуанта сие не смутило.
— Я раздавлю русских как клопов.
С берега на них в бинокли смотрели офицеры.
— Приблизительно двести орудий. Короткоствольные, малопригодные для берегового обстрела. Из-за расположения на бортах половина лишняя, слишком долго разворачиваться. Рассчитывают на легкую победу.
Завойко поднимает руку.
— Огонь… Пли!
Дым, грохот. Солдаты, моряки, подносят снаряды, ядра. Подростки не отстают. На батареях раненые, кровь, лужи крови, она уже впитывается в мокрый камень. Ближние береговые батареи на молу разбиты.
— Покинуть батареи! — командует Завойко.
От кораблей отваливает десант, и другой, по семьсот и триста человек. Высаживаются на мол, в злобном страхе бьют палашами по оставленным задраенным пушкам. Их план ясен: высадка на мол и на сопку Никольскую, откуда и взять город. И тут…
— Ура! Ура! Ура!
Со штыками наперевес, вдохновенные, неустрашимые, русские врываются на мол. Враги спешно садятся в шлюпки, отгребают за пределы ружейного огня, к своим судам.
У Афанасьева Котчева перебило левую руку. Фельдшер срезал жилы и отбросил руку по локоть.
— Держись. Больно?
— Н-нет. Готов… за Царя.
Однако, сопка Никольская беззащитна, и под нею уже командует английский офицер.
— Быстро вверх! Занять высоту. Ведя огонь, спускаться в город.
Но Завойко предусмотрел и это.
— Атака снизу вверх! Стреляй, бей, коли!
Из кустов, из-под огромных деревьев открылась пальба. Ура-а! Это ловушка Максутова. Зверская, невообразимая рукопашная, сверхчеловеческая ярость превратила защитников в устрашающие тени мести.
— Ура! Ура! Ура!
Объятые страхом враги, не разбирая, уносили ноги обратно, к обрывам, прыгали, падали. Позднее уцелевшие содрогались от неописуемого пережитого ужаса.
Вечером моряки и казаки подбирали трофеи: ружья, сабли, амуницию, пояса. Даже захвачено было знамя десанта, знаменитый флаг морских пехотинцев Гибралтарского полка.
— Рассчитывали на легкую победу, а побежали, как зайцы.
— Он нашей яри и камни побегут.
Дмитрий Максутов зачитал инструкцию, найденную в кармане английского офицера.
«Не забудьте захватить несколько пар кандалов, это необходимо».
Завойко усмехнулся.
— О рабах мечтали, сволочи.
И посмотрел на воинов.
— Кого удостоим ехать с реляцией в Санкт-Петербург?
Выбрали Максутова. И за три последующие месяца, рискуя жизнью на замерзающих реках, князь Дмитрий Максутов доставил сообщение в столицу.
… Обзор европейских газет: «Объединенная эскадра отступила перед горсткой русских! Оленеводы победили британский флот! Военная мощь Британии дала течь! Мороженое по-камчатски!
…
В связи с начавшейся войной с англичанами Михаила Бакунина перевели в Шлиссельбург, опасаясь, как бы враги не освободили знаменитого бунтовщика. В благословенном Премухино навеки угас Александр Михайлович, умер тихо, как свеча, в его восемьдесят восемь лет. А через два месяца, в феврале 1855 года умер Николай.
На престол, в разгар Крымской кампании вступил Александр. Из всех списков на помилование, поданных по обыкновению новому царю в честь восхождения на престол, он вычеркнул только Бакунина и Шевченко. Первому он не доверял, а второй «слишком оскорбил мою прабабку Екатерину Великую».
14 июня 1854 г
Великих зрелищ, мировых судеб
Поставлены мы зрителями ныне:
Исконные, кровавые враги,
Соединясь, идут против России:
Пожар войны полмира обхватил,
И заревом зловещим осветились
Деяния держав миролюбивых…
Обращены в позорище вражды
Моря и суша… медленно и глухо
К нам двинулись громады кораблей,
Хвастливо предрекая нашу гибель,
И наконец приблизились — стоят
Пред укрепленной русскою твердыней…
И ныне в урне роковой лежат Д
ва жребия… и наступает время,
Когда Решитель мира и войны
Исторгнет их всесильною рукой
И свету потрясенному покажет.
Николай Некрасов
Кадровый офицер Николай Бакунин давно уже воевал на позициях Севастополя. Но и другие братья, все четверо, в составе тверского ополчения, отправились на фронт. Екатерина Михайловна Бакунина, придворная дама, встала во главе миссии медицинских сестер с благословения Великой княгини Елены Павловны, чтобы спасать жизни раненых солдат вместе с врачами-хирургами, ведомыми великим Пироговым.
Свидания продолжались уже в Шлиссербурге, также на квартире коменданта крепости генерала Мандерштерна. Об этом человеке говорили, и справедливо, немало хорошего, так что Мишелю по-прежнему везло "по-возможности".
Комендант уже накормил всех обедом и распорядился подавать кофе.
— Редко видел я узника столь благоразумного и мужественного, как ваш брат, Татьяна Александровна, — говорил он искренне. — Всегда-то он в хорошем настроении, всегда смеется, право, надежда утешает его, как никого из моих подопечных
Генерал привычно пролистывал принесенные ею книги, между тем как сам Мишель быстрым движением завернул в салфетку, и передал Татьяне тайную записку.
— "… а между тем, Танюша, двадцать раз в день хотел бы я умереть, настолько жизнь для меня стала тяжела. Дух мой крепок, но тело слабеет. Неподвижность, вынужденное безделье, отсутствие воздуха, и особенно жестокие внутренние мучения, которые только узник, одинокий, как я, мог бы понять, и которые не дают мне покою — все это развело во мне зачатки хронических болезней.
Головная боль совсем не покидает меня, кровь бурлит и бросается мне в грудь и в голову, и душит меня. Только один раз я имел случай посмотреть на себя в зеркало и нашел себя ужасно безобразным. Я не желал бы ничего лучшего, как поскорее исчезнуть, но медленно ползти к могиле, по дороге глупея — вот на это я не могу согласиться.
Воля моя, я надеюсь, никогда не сломится, сердце мне кажется каменным и это правда; дайте мне возможность действовать, и оно выдержит. Вы не знаете, насколько надежда стойка в сердце человека.
Какая? — просите вы. Надежда снова начать то, что привело меня сюда, только с большей выдержкой и большей предусмотрительностью, может быть. Вы впали в христианское смирение, а нужно действовать! Я должен выйти отсюда. Действовать!"
И Мишель становится центром штаба своего собственного освобождения.
Сначала прошение о помиловании на имя нового царя подает Варвара Александровна Бакунина, мать Мишеля.
"… Уже пятеро сыновей моих, верные долгу дворянства, вступили на военную службу на защиту отечества. Благословив их на святое
