Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Набу-шур-уцур покачал головой:
— Твои подозрения беспочвенны. Если бы он во всем спрашивал у тебя разрешения, не действовал бы на свой страх и риск, разве мы смогли бы вовремя потушить разгорающееся пламя мятежа в Табале? Как его можно подозревать, если мы благодаря ему во всем опережаем наших врагов?
— Уже не во всем. Ты забыл о смерти моего сына.
— После того, как Бальтазар почти раскрыл себя, выдав нам половину заговорщиков в Табале?
— Я вижу, ты стоишь за него горой. Не следует облачать таким доверием своих лазутчиков… Допустим, ты прав. Однако присмотреть за ним повнимательнее стоит. В любом случае, присутствие Набу-дини-эпиши заставит Бальтазара передать содержание сегодняшней встречи Ашшур-дур-пании. Или, напротив, подтвердить, что такой разговор состоялся, если первым разнесет новость наместник. Мы в выигрыше, так или иначе. Ашшур-аха-иддин будет вынужден действовать на опережение. Вопрос только в том, кого он решит убить: Аби-Раму — самого влиятельного наместника из моих союзников, чтобы другим неповадно было заключать со мной союз, или Мар-Зайю, который может предоставить царю доказательства виновности приспешников Закуту и ее ублюдка в смерти моего сына?
— Если только Мар-Зайя взял верный след.
— Чутье подсказывает мне, что так оно и есть. Саси — самый опасный и самый деятельный изо всех союзников Закуту.
— Разве у тебя нет опасений, что их могут убить обоих: и Мар-Зайю, и Аби-Раму?
— Это было бы замечательно. Но даже если Закуту промедлит, мы найдем, как подтолкнуть эту злобную гиену к решительным действиям.
— Чего ты этим добьешься?
— Чтобы праведный гнев Син-аххе-риба обрушился на Ашшур-аха-иддина. Мой отец внезапно решил стать миротворцем.
25
За месяц до начала восстания.
Ассирия
Аби-Рама, наместник Изаллы, почти год добивался руки Шаммурат, ловил ее взгляды на пиршествах, где она присутствовала вместе с отцом, пытался выведать настроение Син-аххе-риба касательно этого брака, не забывал присылать подарки принцессе: пару гнедых для ее колесницы, богатые украшения, певчих птиц, попугая, умевшего говорить на трех языках. А еще как мог порочил тех, кто пытался встать на его пути: Ша-Ашшур-дуббу, наместника Тушхана, одного из сыновей эламского царя, первого министра — вавилонянина Таб-цили-Мардука.
Принцесса нравилась Аби-Раме, ему вообще были по душе полные девушки, а эта пышка казалась самим очарованием. В этом он был вполне искренен. Другое дело, что когда наместник задумал на ней жениться, ему исполнилось сорок лет, и за плечами была целая жизнь. Он четырежды был женат. Две его супруги умерли своей смертью через год после свадьбы. Две были давно нелюбимы и забыты, отправлены доживать свой век в одном из его многочисленных дворцов. У него было почти все, что нужно мужчине для счастья: власть, золото, красивая наружность, крепкое здоровье, две сотни наложниц, нередко оказывавшихся в его постели по две, три или даже четыре … Было все, кроме детей.
Первая и вторая его жены скончались во время родов. Третья была бесплодна. Четвертая понесла от него дважды, но оба раза на свет появились уродцы, которых Аби-Рама утопил, как слепых котят, запретив своим приближенным под страхом смерти распространять порочащие его имя слухи.
«Тебе надо жениться, еще раз, последний, на принцессе из царского рода. Хватит с тебя этих порочных девок, которых ты находил в сточной канаве», — сказала однажды мать, намекая на низкое происхождение его предыдущих жен.
Оно и понятно, кто до этого у него был: дочь кузнеца, торговца пряностями, стражника, тамкара. Царская кровь с ее чистотой и непорочностью была нужна роду Аби-Рамы как воздух.
Хаву мать отвергла сразу. Шэру-этерат, старшая дочь Ашшур-аха-иддина, была еще слишком юна. Оставалась только Шаммурат.
Опасался ли он противостояния со сторонниками Ашшур-аха-иддина? Ничуть. Во-первых, Аби-Рама был достаточно отважен. Во-вторых, он верил в силу Арад-бел-ита, справедливо полагая, что человек, в чьих руках находится тайная служба, куда более опасен, нежели тот, кто привык полагаться на жречество. И в-третьих, наместник ненавидел Закуту, однажды прилюдно обозвавшую его пустоцветом.
Согласие на брак с принцессой Шаммурат окрылило его. И наместник уехал бы из столицы Ассирии в самом хорошем расположении духа, если бы не одно происшествие, омрачившее ему праздник.
Аби-Рама уже забрался в постель, — ему выделили личные покои во дворце его будущего тестя, — когда слуга разбудил его ради встречи с Бальтазаром.
— Чего он хочет так поздно? — поинтересовался Аби-Рама, который по обыкновению спал на открытой террасе в любое время года.
— Мой господин, он говорит, что дело не терпит отлагательств, так как касается твоей жизни.
— Веди.
Облачаться в одежды ради начальника стражи Аби-Рама не собирался; закутался в одеяло из тонкой овечьей шерсти, свесил босые ноги с ложа, поднял голову, чтобы полюбоваться молодой луной.
Но начальник внутренней стражи Ниневии пришел не один. Человек, которого он тогда тайно провел во дворец Арад-бел-ита, — Ашшур-дур-пания.
— Кравчий? — удивился наместник. — Что за странный ночной визит?
— Дорогой Абу, не стоит сердиться за мое нетерпение встретиться с таким уважаемым человеком. За те десять дней, что ты провел в Ниневии, наши пути почти не пересекались, а мне хотелось лично засвидетельствовать свое почтение.
Аби-Рама усмехнулся. Его аудиенция у царя получилась короткой, Син-аххе-риб был с ним сух, но не гневался, не раздражался, поинтересовался делами в провинции и тем, что привело его в столицу. Впрочем, на последний вопрос царь ответил сам, вспомнив о Шаммурат.
— Ах да, ты ведь, кажется, пытаешься взять осадой дворец Арад-бел-ита, вернее, его женскую половину, — пошутил повелитель и, довольный собой рассмеялся, весело переглянувшись с Шумуном.
Это был хороший знак, понял Аби-Рама. И не ошибся в своих ожиданиях.
Что касается Ашшур-дур-пании, его он и в самом деле видел только мельком, когда покидал царский дворец…
— Тебя можно поздравить, наместник. Скоро ты породнишься с самим царем.
— Это большая честь для меня, — Аби-Рама посмотрел на кравчего свысока, пытаясь понять, зачем он здесь.
— Царица искренне огорчена твоим невниманием. Ты не нашел времени навестить ее. Однако она надеется, что настоящая причина этому вовсе не проявление неуважения к ней, а лишь чрезмерная загруженность важными государственными делами.
«Так вот оно в чем дело, —
