Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
— Я буду решать, кому отойдет мой престол! — Оборвал его царь, сверкнув глазами. — А теперь обнимитесь, поцелуйтесь, ведь вы братья! Не можете полюбить — уважайте друг друга. Вы одна семья. Вы принадлежите к роду Саргонидов.
Они вынуждены были обняться, но когда Арад-бел-ит что-то прошептал Ашшур-аха-иддину, тот вздрогнул. И ответил:
— Благодарю тебя, брат, за добрые слова!
— Я рад, что вы примирились, — устало кивнул Син-аххе-риб.
Спустя несколько часов, когда Ашшур-аха-иддин нашел мать, он передал ей содержание разговора с отцом и братом.
Закуту была озадачена.
— Это плохо. Он может пойти на это ради мира в Ассирии. Лучше обождать. Понадобится время, чтобы все позабылось.
— Обождать? Знаешь, что он мне прошептал на прощание? «Дай мне только найти доказательства, что ты или твоя мать виновны в смерти моего сына, и тогда я уничтожу весь твой приплод».
— Тогда ты можешь быть спокоен. Ни ты, ни я здесь ни причем, — улыбнулась Закуту.
— Не это важно, мама. Важно, что это стало его признанием… Это он убил Син-надин-апала. Теперь у меня нет в этом никаких сомнений. А это значит, что мы должны действовать. Я раздавлю его…
Арад-бел-ит, покинув отца, долго оставался один; заперся у себя в кабинете, запретил его тревожить, тогда как встречи с ним ожидали Набу-дини-эпиша, Бальтазар и Набу-шур-уцур. Все трое оказались заложниками своего визита: уйти уже не могли, войти не смели, разговаривать боялись.
Наместник Ниневии хотел доложить о брожениях среди охраны города из-за задержки жалования, разумеется, не собираясь говорить, что потерпевшие были уже наказаны. Истинная же причина появления здесь Набу-дини-эпиши крылась в его желании лишний раз выказать наследнику свою лояльность, полезность, а самое главное — преданность.
Бальтазар обязан был в подробностях сообщить о том, что случилось накануне в покоях Ашшур-аха-иддина.
Набу-шур-уцур принес новость, связанную, возможно, с гибелью младенца Шарукины.
Каждый из них либо согласно своему статусу, либо из-за сведений, которыми они располагали, вправе был рассчитывать на скорую аудиенцию, и уж точно ни в чьи планы не входило ожидание, растянувшееся на целый день.
Арад-бел-ит принял их неожиданно всех вместе, когда на Ниневию уже опустились сумерки.
— Говори ты, наместник, — посмотрел принц на Набу-дини-эпишу.
Сановник, растерянный и напуганный обстоятельствами, в которые его поставили для доклада, принялся сбивчиво объяснять суть ставшей перед ним проблемы, на ходу додумывая детали, достойные слуха царевича, пока тот не перебил его.
— Сколько человек охраняют столицу?
— Две с половиной тысячи тяжелых пехотинцев, пять тысяч легковооруженных воинов, а также тысяча конных, мой господин.
— Набу-шур-уцур, — Арад-бел-ит перевел взгляд на молочного брата. — Поговори с ревизором Палтияху. Выясни, в чем причина задержки жалования, виновных накажи. Жалование повысь вдвое. Сегодня в столице нам как никогда требуются надежная опора и поддержка… Что у тебя, Набу? Какие новости?
Его друг осторожно покосился на наместника, затем на Бальтазара: «Можно ли перед ними?»
Царевич настаивал:
— Говори, я жду.
— До сего дня никто из моих помощников и лазутчиков не смог найти следов измены в действиях жрецов, министров и прочих сановников, ничего, что могло бы помочь нам в известном расследовании… Но…
И Набу снова замешкался.
— Ну же, — подстегнул его принц.
— Один из посланников царя Син-аххе-риба, пользующийся твоим несомненным доверием, нашел некоторую странность в документообороте страны, граничащей с Ассирией.
— Выражайся яснее, — глаза Арад-бел-ита потемнели, а на скулах заиграли желваки.
Не понимая, почему так поступает царевич, почему заставляет его говорить о том, что было опаснее любого яда, Набу тем не мене вынужден был подчиниться:
— Мар-Зайя, находясь в Русахинили, обнаружил, что министр Саси в течение всей осени и зимы закупал в Урарту пустую породу, взятую из тех мест, где добывается киноварь, которую затем он караванами переправлял в Ассирию. Куда и зачем, пока неясно. Странно и то, что в ассирийском документообороте эта сделка нигде не указывается.
Арад-бел-ит поднялся со своего места, подошел к Набу-шур-уцуру:
— Ты выяснил, как это может быть связано с плодом?
— Выясняю, мой дорогой брат.
Царевич обернулся к Бальтазару:
— Что у тебя?
Начальник внутренней стражи Ниневии поведал царевичу о вспышке гнева Ашшур-аха-иддина, пролитой крови, убитых и неожиданном вмешательстве Закуту.
Арад-бел-ит улыбнулся:
— Какое счастье, что боги наделили моего брата слепой яростью. Единственно, о чем я жалею, — что в припадке бешенства он не зарезал свою жену… Кто, ты говоришь, был в это время в его покоях, Наара? Какое несчастье, что не Вардия. Хотел бы я услышать, как она заламывает руки, узнав о смерти своего первенца…
После этих слов царевич весело подмигнул Набу-дини-эпише. У наместника дрогнули губы, он неуверенно улыбнулся:
— Наверное, бог Ашшур не был бы так бессердечен к Вардии, прояви она немного больше уважения на похоронах твоего сына, мой господин.
— А разве она проявила неуважение? — с любопытством спросил Арад-бел-ит.
— А как же. Все помнят, какой неподобающий наряд тогда надела Вардия, словно пришла не скорбеть, а праздновать.
— Хм… — Арад-бел-ит переглянулся с молочным братом и расхохотался, — выходит, Набу, мы с тобой поступили правильно, когда молили богов покарать всех виновных.
Теперь уже улыбались все вместе, не потому что это было удачной шуткой, а потому что боялись прогневить царевича.
— Но довольно смеха, — так же внезапно прервался принц. — Бальтазар, моя дочь Шаммурат выходит замуж. Вчера у меня был Аби-Рама, и я дал ему согласие на брак. Свадьба состоится сразу по истечении сорока дней со смерти моего сына. Я хочу, чтобы празднество было не слишком пышным, но достойным моей дочери. И хотя церемония будет проходить не здесь, а в Изалле[41], на родине будущего супруга, я хочу, чтобы за безопасность моей дочери отвечал именно ты. Она отправляется туда через две недели, будешь ее сопровождать. Возьми своих лучших людей… Ступайте…
Прощаясь, Арад-бел-ит незаметно показал Набу-шур-уцуру, чтобы тот вернулся в кабинет через тайный ход. Молочный брат только по завершении аудиенции догадался, что все действия царевича были обусловлены какими-то скрытыми замыслами. И это было первое, о чем Набу спросил, когда они оказались только вдвоем:
— Мой дорогой брат, что ты задумал? Ты ведь не веришь ни в преданность, ни в умение держать язык за зубами нашего наместника?
— Скажу тебе больше. С некоторых пор я не верю и твоему драгоценному Бальтазару.
— Отчего? — удивился Набу.
— Он либо недалек, но как ты сам понимаешь, в это трудно поверить, либо преследует какие-то свои корыстные цели. Знать бы, какие именно. Как мне удалось выяснить, он с самого начала знал, что Нимрода убил Мар-Зайя. Но почему-то предпочел об
