Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
Под ним сложены традиционная свадебная юбка, рубаха и брюки, а также пряжка для пояса, серьги, нагрудный знак и ожерелья. В головном уборе и аксессуарах, наверное, килограммов пятнадцать серебра, и наряд гораздо тяжелее, чем тот, что я надевала, когда выходила замуж за Саньпа. Пока я пытаюсь осмыслить происходящее, Цзинь пускается в объяснения:
– Я солгал тебе кое о чем. Я богат, как ты видишь. И не говорил тебе об этом, потому что хотел, чтобы ты любила меня за то, кто я есть, а не из-за денег. Но это не единственная моя ложь. На этой неделе я был не в Лос-Анджелесе. Я был в твоей родной деревне.
Мои щеки вспыхивают от стыда при мысли о Цзине, очутившемся в моей отсталой деревне.
– Это не первый визит, – продолжает он, намеренно игнорируя мое очевидное смущение. – За последние полгода я четыре раза приезжал туда, чтобы встретиться с твоей семьей и попросить твоей руки. – Он делает паузу, давая мне осмыслить сказанное. – Твой отец постоянно говорил: попробуй в другой раз.
Я прикрываю глаза и качаю головой.
– Это уже слишком.
– Они хотели, чтобы я доказал им, что ты счастлива. Я показывал твои фотографии. Я не соглашался с отказом. Я даже встречался с вашим… Как он называется? Человек, который выбирает благоприятные даты? Типа как мастер по фэншуй…
– Рума.
– Он выбрал дату.
Цзинь так долго планировал этот момент…
– И это еще не все… – продолжает он. – Похоже, еще мне требовалось провести заклинание духа. Никто не сказал мне зачем, но оно включало в себя убийство курицы и козы и передачу из рук в руки старой монеты. Что все это значило? – с нежностью спрашивает он.
– Они просят нас приехать домой на свадьбу? – Мне удается подавить смешок, потому что я не собираюсь рассказывать, что вдова должна пройти специальную церемонию очищения, чтобы жизнь ее нового мужа не оборвалась. А козу приносят в жертву, чтобы защитить этого самого нового мужа, если старый трагически погиб.
– У твоей матери была другая идея. Похоже, она знает, что такое «медовый месяц», – говорит он озадаченно. – По ее мнению, тебе понравился бы медовый месяц в Америке. – Он улыбается, признаваясь: – Она отозвала меня в сторону, чтобы сказать мне об этом, в первый же мой приезд.
Это значит, Цзинь ей понравился с самого начала… Именно поэтому у меня теперь есть свадебный наряд, а также паспорт и виза… Но это также означает, что она хотела напомнить мне о Янье.
– Еще до встречи с тобой моя мать буквально влюбила меня в тебя. А когда я увидел тебя в первый раз рядом с ней на скамейке… Ты оказалась еще красивее, чем она описывала.
– Красивее? – Мы, акха, не используем это слово для описания людей, и я впервые слышу его в свой адрес. Красивая.
– Ты понравилась моей матери, потому что показалась трудолюбивой и честной. Пожалуйста, прости меня за мою ложь. Я обещаю, что больше подобного не повторится.
Мне приходится, кусая губы, сдерживать свои эмоции. Он хранил свои секреты, но они были продиктованы добротой и заботой, в то время как мои… Как я могу сказать ему «да», если я его не заслуживаю? Я склоняю голову и даю волю слезам. Цзинь заключает меня в свои объятия, вероятно полагая, что меня переполняет счастье. Я прижимаюсь головой к мягкому свитеру, чувствую тепло его тела и биение сердца. На несколько секунд я позволяю себе насладиться тем, что могло стать моим будущим. Затем я заставляю себя отстраниться. Я не могу вступать в брак с ложью и тайнами в качестве единственного приданого.
– Я люблю тебя, – говорю я, – и с удовольствием выйду за тебя замуж, но ты можешь передумать, когда узнаешь обо мне правду.
– Ничто из того, что ты можешь сказать, не испортит моего мнения о тебе.
– Погоди, ты еще не выслушал мою историю.
Мы сидим на диване, лицом друг к другу. Цзинь держит меня за руки, и я нерешительно начинаю говорить. Я начинаю с самого легкого и наименее тяжкого греха: я нарушила обещание, данное своей А-ма, продав листья из заветной рощи, которые следовало использовать только в лечебных целях и уж точно не продавать чужаку, особенно такому, как господин Хуан. Цзинь легко принимает это: «Ты была молода и бедна. Совершила ошибку. Но, похоже, материнское дерево не пострадало». Далее я рассказываю Цзиню о том, как вышла замуж и овдовела. Его глаза расширяются с каждой новой деталью. Когда я дохожу до конца, ему требуется время, чтобы ответить.
– Я никогда не вступал в брак, – наконец говорит он, – но будет ли справедливо, если я, глядя тебе в глаза, стану отрицать, что до тебя у меня были другие женщины? Если бы я вырос на твоей горе, я тоже был бы женат.
– Что бы ни случилось дальше, – говорю я, – хочу, чтобы ты знал: я всегда буду думать о тебе как о достойном человеке. – Цзинь сжимает мои ладони, и это придает сил. – Перед тем как мы с Саньпа поженились, я забеременела. Я поняла это только после того, как он уехал в Таиланд, так что он не знал. Я родила тайно и отказалась от дочери. К тому времени, когда Саньпа вернулся на гору Наньно, девочку уже удочерили в Штаты.
Цзинь медленно отпускает мои руки, встает и подходит к окну.
Он стоит спиной ко мне, будто меня больше не существует. Я не виню его. Я вздыхаю и встаю, чтобы уйти.
– Подожди, – говорит Цзинь, поворачиваясь ко мне. На щеках поблескивают дорожки слез, которые он грубо вытирает. – Ты очень храбрая, Лиянь. Гораздо храбрее, чем я. У нас обоих есть секреты, но у тебя хватило смелости быть честной со мной. – Он заметно напрягается. – Одна ошибка способна изменить ход всей жизни. Вернуться на прежний путь, стать таким, как раньше, не выйдет.
– Я всегда так считала. Если бы я не откусила тогда от лепешки, предложенной Саньпа. Если бы только послушала А-ма, когда она сказала, что не хочет, чтобы я с ним встречалась. Если бы я не позволила ложным представлениям о будущем заставить меня продать листья господину Хуану…
– Но ничто из содеянного не привело к смерти. – Цзинь делает паузу, чтобы убедиться, что полностью завладел моим вниманием. – Я в ответе за смерть моего отца.
– Что такое ты говоришь? – недоумеваю я. – Твой отец умер от пневмонии. Ты был тогда совсем ребенком…
– Надеюсь, ты сможешь понять, каково пришлось моим родителям. Они уехали из Гуанчжоу в деревню в
