Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
Это обидно, особенно если учесть, что он видел мою деревню сильно похорошевшей. Но сейчас не время обижаться.
– Мои родители потеряли положение в обществе, одежду, документы, фотографии, друзей – в общем, все… – продолжает он. – Единственной памятью о прошлом, которую они взяли с собой, были пять философских трактатов, которые они прятали под деревянным помостом, служившим нам кроватью. Мать научилась таскать воду, стирать вручную одежду и делать из папье-маше подошвы для наших ботинок, используя любые клочки бумаги, которые получалось найти. Отец мотыжил землю на полях. Мои родители ослабли от физических нагрузок, работая под безжалостным солнцем или неистовыми муссонными дождями, промокая до костей. Мои самые ранние воспоминания – дизентерия, вызванная грязной водой и антисанитарией. Мы постоянно болели. – Отвлекаясь на миг от воспоминаний, он спрашивает: – Что ты помнишь о «культурной революции»?
– Я родилась вскоре после ее окончания, – тихо отвечаю я. – Кроме того, мы и так были крестьянами. Моя семья и все наши соседи всегда жили… так. Но у меня есть друг, учитель Чжан. Его отправили на гору Наньно. Он пострадал…
– Пострадал… – повторяет Цзинь. – Страдания принимают разные формы. Голод. Холод. Страх. Физическая и психологическая боль. Жители деревни вели себя очень жестоко. Каждый день находили повод поиздеваться над нами. Но иногда являлся отряд хунвэйбинов. Они собирали крестьян, чтобы публично наказать и унизить моих родителей. Они выдержали множество сеансов самокритики. Я уже мало что помню об отце, кроме того, что иногда, проснувшись среди ночи, видел, как он читает одну из своих книг при свете масляной лампы. Он быстро закрывал ее, убирал в тайник и говорил: «Это тебе приснилось, сыночек. Забудь».
Цзинь погружается в меланхоличное молчание. Я догадываюсь, что будет дальше, но слушать от этого не легче.
– Хунвэйбины пришли снова сразу после моего пятого дня рождения, – наконец продолжает он. – Они были такими молодыми… играли со мной… дали мне конфету – первую в жизни. Мне показалось, что я им понравился. Когда они спросили, не скрывают ли мои мама или папа что-нибудь, я охотно им все рассказал. После этого они вытащили отца из нашего дома, связали ему руки за спиной, задрали их и заставили стоять на коленях в битом стекле вниз лицом. Затем избили. А после вырвали все страницы из его книг и подожгли их. Меня заставили стоять прямо перед ним, чтобы он знал, кто его предал…
– Тебе было всего пять. Просто ребенок…
– Но какой сын так поступает? – с мукой в голосе спрашивает Цзинь. – Я разбил его сердце и сломил желание жить или сражаться. Дальше все было так, как рассказала тебе мать. Отец заболел пневмонией и вскоре умер.
Мое сердце болит за Цзиня.
– Это были ужасные времена, когда заправляли плохие люди, – говорю я, пытаясь его утешить. – Ты был маленьким мальчиком, и тебя обманули. Подобные трагедии случались с людьми куда старше, опытнее и просвещеннее… Не стоит себя винить.
Но, конечно, это только слова, потому что я тоже во многом виню себя.
Я беру его за руки, и наши глаза встречаются. В них боль и чувство вины – то, что всегда показывало мне мое отражение.
– Ты сказал, что одна ошибка способна изменить ход всей жизни, – говорю я. – Похоже, для тебя это так. И для меня тоже. Но что, если сейчас возникла возможность сделать что-то правильное? Разве это не выведет нас на совершенно новый путь? Хороший? Даже счастливый? Ты будешь со мной?
Моя новая жизнь требует привыкать к многообразным сюрпризам. На следующий день мы с Цзинем едем в аэропорт, чтобы встретить Цытэ, которая согласилась, оставив мужа и дочерей, присмотреть за моим магазином, пока я в США провожу свой медовый месяц. Подруга договорилась, чтобы последние партии чая, произведенные моей семьей, а также несколько килограммов пуэра из Лаобаньчжана привезли прямо на склад магазина. Я впервые вижу ее за пределами деревни, и какое же впечатление она производит? Толстая тетка в плохо сидящей одежде западного образца, увешанная многочисленными сумками – с такими мотаются по городам и весям торговцы. Цытэ улавливает осуждение в моих глазах, поэтому первым делом говорит мне:
– Я первая с горы Наньно, кому довелось летать на самолете.
У нас долгая и сложная история дружбы, и я сияю от радости.
Затем мы забираем маму Цзиня и едем прямо в брачное бюро. Мы с Цытэ отправляемся в дамскую комнату, чтобы я могла переодеться в свадебную одежду акха, а она – задать десятки вопросов.
– Твой будущий муженек уже опробовал свое мачете?
Последний раз я слышала подобную фразу, когда рума задал вопрос Саньпа в ходе свадебного обряда. Когда я отвечаю, что нет, ее глаза становятся большими, словно плошки.
– Неужели в Гуанчжоу нет Цветочной комнаты? – спрашивает она.
Нет. Но ее с успехом заменяет множество мест, где парочки могут остаться наедине, поговорить и поцеловаться: бары, ночные клубы, квартира друга. Я старательно подкрашиваю губы, чтобы не отвечать на вопрос.
– Но ты ведь уже ходила в лес «за любовью»? – не унимается подруга.
– Ты видишь тут лес? – спрашиваю я с легким раздражением. – И я уже сказала, он еще не опробовал мачете.
Цытэ меняет тему.
– И насколько он богат?
– Достаточно, чтобы купить тебе билет на самолет, – отвечаю я.
– Ну, я бы и так сюда прилетела. Я в состоянии сама себе приобрести билет, – хвастается она. – Сейчас моя семья зарабатывает в сто раз больше, чем пять лет назад. И все благодаря пуэру. – Она заливисто хохочет, но, похвалившись собственным богатством, возвращается к первоначальной теме. – И все-таки насколько он богат? Миллионер? Миллиардер?
– Я не знаю, да мне это и не важно.
Эту фразу я повторяла про себя последние двадцать четыре часа. Но, по правде говоря, сама не прочь получить ответ на вопрос Цытэ, хотя в глубине души боюсь услышать его.
– Не хочет вложиться в бизнес со мной?
Надевая головной убор, я встречаюсь с ней взглядом в зеркале.
– Цытэ, ты, на минуточку, уже продаешь свои чаи через мой магазин. Вздумала со мной конкурировать? – Я хочу слегка поддразнить ее.
Подруга хмурится, глядя на свое отражение. Надеюсь, я не перегнула палку и не обидела ее.
– Почему тогда вы не устроили свадьбу в западном стиле с пышным белым платьем? – спрашивает она, проигнорировав мой вопрос. – Этим пестрят страницы журналов. О
