Молчание Шахерезады - Суман Дефне
Мелине, прижав руку к груди, пыталась унять бешено бьющееся сердце.
– Спала, дочка. С вами-то все хорошо? Что стряслось?
– Как ты можешь спать в такое время? Быстро собирайся, мы уезжаем. Бери с собой только самое ценное.
Повитуха Мелине снова, как во сне, попыталась нащупать несуществующий мешочек. Там когда-то хранились золотые монеты, позже отсыпанные Махмуду-аге в его огромном особняке в Гезтепе, куда она поехала в одиночку. Она все еще помнила то утро и свою поездку верхом на осле так четко, будто все это происходило прямо сейчас. У ее неудачливого мужа был карточный долг перед Махмудом-агой, и тот положил глаз на ее дочерей. Добиться от Махмуда расписки в том, что долг уплачен, – вот на что пошли монеты. Для этого Мелине и проделала путь в одиночку до его дома. Головорезы Махмуда-аги без всякого стыда грозили Нишану (не внуку, а мужу Мелине), что его дочери пойдут в счет долга, – бесстыдник Махмуд всегда был рад юным девушкам в своем гареме. Несколько месяцев подряд посланники Махмуда-аги обивали порог их дома, облизывались на ее девочек, Арпи и Сету, делавших уроки за кухонным столом. Мелине потребовала от Махмуда дать слово, что больше их не потревожат. Слава богу, у этого человека были остатки совести. Он поставил свою печать на расписку, в которой Мелине не понимала ни слова, и велел своим людям больше не приходить. Все закончилось хорошо, дочери Мелине и Нишана выросли, удачно вышли замуж и теперь счастливо жили своими семьями.
Согласившись помочь Джульетте Ламарк воплотить ее коварный замысел, повитуха Мелине спасла своих дочерей.
– Мама, дорогая, ты нас слышишь? Мы с тобой разговариваем. Давай собирайся. Армия Кемаля захватила Алашехир. Уже идут отряды Пехливана. Нам надо укрыться. Ну же, быстрее! Собирай что есть и пойдем. Спрячемся на верхнем этаже в пекарне у Хайгухи-ханым.
Мелине вздрогнула, словно очнулась от сна.
– Идут отряды Пехливана? Куда? Сюда? А как же Малоазийский фро…
Слово снова взял худой и высокий Аракель, ее неизменно вежливый зять.
– Увы, Малоазийский фронт, очевидно, развалился, – сказал он совсем тихо. – Турки полностью захватили равнину близ Мендереса. Айдын, Ушак, Маниса – в огне. Греки, отступая, сжигают за собой города и деревни. Мы боимся, что, когда турки сюда придут, они ведь наверняка захотят отомстить. Поэтому мы решили спрятаться у моей матери в пекарне, на верхнем этаже. Пекарня ее ведь не в самом армянском квартале, так что у нее должно быть безопаснее. Берите все ценное с собой – деньги, золото. Все драгоценности спрячьте под одеждой. Сможете дойти до набережной? Если повезет, найдем экипаж у собора.
Мелине кивнула.
На улице Суяне было темно и безлюдно. Может, стоило закрыть ставни и спрятаться дома, как это сделали соседи? Свекровь ее дочери, Хайгухи-ханым, держала пекарню на другом конце города, недалеко от Французской больницы. Дойти туда было нетрудно – не настолько уж Мелине была старой. За свою жизнь она исходила много дорог, и в пятьдесят семь ноги ее были такие же выносливые, как в юности, но страх, который, точно притаившаяся змея, все эти годы рос в ней и набирал силу, теперь вдруг проснулся и не давал двигаться быстро.
Они вошли во двор собора Святого Стефана, чтобы перейти на улицу Дильбер. Мелине прочитала молитву, подняв взгляд к куполу. По широкому двору, усаженному высокими кипарисами, сновали люди, перетаскивающие что-то в собор. Два человека, толкающие покрытую холстом тележку, увидели их и на миг застыли. Зять Аракель что-то сказал, и они, кивнув, вернулись к своим делам. Старшая внучка, ладонь которой была надежно зажата в ладони Мелине, за все время не проронила ни слова. Задремавшую младшую дочь Аракель взял на руки. В другой руке он нес ковер, с которым повитуха ни за что не пожелала расстаться.
Все так же молча они пересекли двор, вышли за калитку на улицу Имам и спустились в квартал Святого Георгия, а оттуда – в Кабачный переулок. Весь город был погружен во тьму. Мелине почувствовала, как от маленькой вспотевшей руки ее внучки по телу пробежал ток.
На пристани стояла мертвая тишина. Отсутствие привычного шума и суеты – непрестанно кричащих носильщиков и торговцев всех мастей, отсутствие ящиков, обычно тянувшихся рядами от складов до самого берега, огромных мешков с инжиром, верблюдов с маленькими колокольчиками на шее, лошадей, ослов и повозок – нагоняло страх. Луна пряталась за тучами, уличные фонари не работали, и море той ночью, словно отражая охватившую город тревогу, было темным и неспокойным. Поблизости не было ни одного экипажа.
Вдруг внучка Мелине сжала ей руку.
– Бабушка, смотри! Вон там!
Все тут же повернулись и посмотрели, куда указывала маленькая ручка. Впереди, у пристани Пасапорт, колыхалась темная масса. Мелине, прищурившись, пыталась разглядеть, что это такое. Дочка Арии, как всегда самая первая, сделала несколько шагов в ту сторону. Глаза начали различать силуэты: там ящик, тут свернутый ковер, а еще дальше мешки, узлы и узелки. И толпы людей, ищущих себе место между всеми этими вещами; казалось, что ручьи пробиваются между камнями.
– Бабушка, кто все эти люди? – голос внучки дрожал.
Мелине высвободила правую руку, которой держала малышку, и перекрестилась.
– Спаси и сохрани нас, Господи!
– Бабушка, что эти люди делают? Зачем они все собрались с вещами на набережной?
Арпи подошла к дочери и взяла ее за руку.
– Мама?
– Не бойся, радость моя. Все хорошо. Они пришли сюда из соседних деревень. Эти люди бежали из родных мест, прежде чем туда добрались солдаты.
– Куда же они дальше пойдут?
– Я не знаю.
Девочка впервые видела, чтобы взрослые были в таком отчаянии. Она заплакала. Аракель сказал шепотом, чтобы не разбудить вторую дочь, спавшую на его плече:
– Греция пришлет корабли, они на них сядут и уплывут на Хиос. Так что все хорошо. Завтра их здесь уже не будет.
В воздухе повис вопрос, который никто не решался задать. Наконец девочка, всхлипывая, спросила:
– А мы? Мы тоже сядем на корабль? Армянам в Грецию можно?
– Мама, если ты устала, можем постоять. – Даже в темноте было видно, что лицо Арпи, обычно такое сияющее, побледнело и вытянулось от страха. Она попыталась улыбнуться. – Ну, что скажешь? Или есть силы пройти еще немного? Выдержишь? Совсем чуть-чуть осталось.
Мелине лишь кивнула. Она молилась. Надвигалось что-то очень, очень страшное.
Они подошли к черневшей массе людей, которая была слева от них. Старики, женщины, дети, мужчины – кто лежал, кто сидел, кто беззвучно плакал, кто выл, кто равнодушно грыз печенье, кто укачивал детей, кто шепотом разговаривал; между ними бродили лошади, ослы, козы, кошки и собаки. Прижавшись друг к другу, похожие на призраков, люди смотрели на море со смесью ужаса, горя и надежды.
Вдруг толпа зашевелилась. Из темноты на середину дороги выскочил молодой человек в картузе и стоптанных, истертых ботинках.
– Рожает! Жена рожает! На помощь! У жены схватки, помогите!
Мелине машинально отпустила маленькую потную руку внучки. Арпи и Аракель одновременно бросились и преградили ей путь:
– Мама, нет!
Но женщина вмиг преобразилась: не было больше напуганной и уставшей старухи, перед ними стояла лучшая в городе акушерка с ястребиным взглядом.
– Идите без меня. Встретимся в пекарне у Хайгухи, – произнесла она непререкаемым тоном, напомнившим Арпи ее детские годы.
Твердым шагом Мелине направилась сквозь толпу, смутно слыша окрики дочери и горький плач внучки. Разум был занят расчетами. До Французской больницы далеко, до роддома Грейс тоже. Оставались три больницы: голландская, австрийская и больница Святого Харлампия. В одну из них они могли бы успеть.
Она схватила юношу в картузе за руку.
– Сынок, послушай, беги найди экипаж. Я повитуха. Здесь поблизости есть больницы, увезем твою жену туда, только быстрее.
Юноша замялся:
– Матушка, я не знаю, как ловить экипаж в городе. У меня здесь есть осел, может, на нем доедем, а?
