Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский
Нужно было только молчать и благодарить.
Когда панна Аньела, которая обычно выходила сразу в салон, узнала о приезде ротмистра, в этот раз не показалась, пока за ней не послали. Наконец она появилась, но с такой кислой минкой, такая надутая, отделываясь от нежного Толочко своим холодом, что он не знал, на которую ступить ногу.
Увидев это, гетманова подумала, что лучше оставить их наедине… чтобы могли поговорить. Она вышла в кабинет.
Ротмистр подошёл, желая начать нейтральный разговор, девушка не подпустила.
– Ты говорил с гетмановой?
– Да, – сказал Толочко, – и мне кажется, что могу утешится, потому что всё, что могло быть препятствием, устраняется.
– Всё? – пожимая плечами, нетерпеливо выкрикнула девушка. – Но я ничего не вижу. У меня нет приданого. То, что дарит княгиня, едва бы хватило какой-нибудь ловчанке. Мне не в чем будет показаться.
– Панна стражниковна, соизвольте объяснить это княгине, что приданое нужно полностью сделать новое, а стало быть, на это и времени уйдёт немало. Я буду очень ревностно стараться, чтобы оно вам понравилось. Я надеюсь получить деньги, которых сразу наличными нет, моя сестра всем займётся… но, – повторил он, – на это нужно время, много времени. Поэтому свадьба нужно отложить, а отложенные вещи, – вздохнул он, – не всегда хорошие.
Он замолчал, девушка закусила губы и от раздражения вздрогнула. Замолчали.
– Это кое-что новое, – пробормотала она.
– Но в этом не моя вина, – прибавил Толочко. – Если княгиню это выводит из себя, я от всего откажусь, и в этом будет не моя вина!
– А чья? Моя, может? – возмутилась панна Аньела.
– Ради Бога, не гневайтесь! – воскликнул Толочко. – Не думал, не говорил, что это может быть вашей виной.
– Ну, тогда чья же?
– Прошу прощения, но виной этому пани стражникова, – докончил ротмистр.
Аньела опустила глаза.
– Мы могли бы сделать приданое и после свадьбы, – прибавил он спустя минуту, – вы бы тогда сами им распоряжались и хоть бы в Варшаву за ним поехали.
– Приданое после свадьбы – ложка после обеда, – решительно сказала девушка.
Толочко ждал приговора. Она поглядела на него, он стоял, как виновник, ожидающий приговора.
– Я в самом деле теряю голову! – воскликнула Аньела.
– У меня, моя пани, её уже давно нет, – шепнул Толочко.
– Ну предположим, – начала вдруг стражниковна, – что приданое сделаем после свадьбы, хотя это неслыханно, но есть вещи необходимые, которые должны быть у меня до свадьбы; например шуба, ну, и платок, потому что, я вам говорила, что без платка к алтарю не подойду.
– Но мне кажется, что пани княгиня платок взяла на себя.
– Да, по-моему, обещала его достать.
– Я как раз о двух у пани Матушевичевой спрашивал, – сказал ротмистр, – и привёз их цены.
– Княгиня находит, что это слишком дорого, – прибавила панна Аньела.
– Это уже не моё дело об этом судить, и даже заботиться об этом, – поспешил объяснить Толочко. – Коль скоро княгиня взяла на себя платок, я его не касаюсь.
Аньела сделала гримасу и, точно сама себе, решительно произнесла:
– Я знаю только, что без платка, что называется, не пойду замуж.
– Значит, речь уже только о нём одном? – подхватил Толочко.
Аньела поклонилась ему и вышла, не говоря ни слова.
Из прежних отношений со двором гетмановой у ротмистра остались там многочисленные связи, он захотел через них узнать, что в действительности княгиня собиралась делать в отношении этого несчастного платка, и проверить, нельзя ли через кого-нибудь на неё повлиять. К этим друзьям Толочко относилась пани Левандовская Ловчанка Бельская, которая, хоть не показывалась в Высоком и жила в уголке, была с княгиней в лучших отношениях, чем все фрейлины. Называла её подругой.
Если бы не тёмные усики, которые у неё высыпали несколько лет назад, панна Левандовская могла бы считаться ещё весьма красивой брюнеткой.
Высокого роста, красивого телосложения, она также имела необыкновенные способности. С лёгкостью выучила несколько языков. Память была отличная, а так как её всё интересовало, обо всём всегда лучше всех была осведомлена. Ротмистр подкупал её вежливостью, целовал ей руку, о чём другие не догадывались; называл её Ловчанкой, когда другие приветствовали прямо: «Как поживает панна Левандовская?» Он был тогда в фаворе.
Ротмистр после обеда пошёл к ней и застал за кофе.
– А! Я вас приветствую! – воскликнула она с радостью. – Я слышал, что вы случайно были при смерти короля. Это правда?
– В то время, когда произошла эта катастрофа, я стоял при дверях спальни, – сказал Толочко.
Посыпались вопросы, на которые спрошенный должен был отвечать, и в конце концов панна Левандовская имела как можно более подробное сообщение, которое могла бы послать в газету.
– А, панна ловчанка, – в конце концов добросил ротмистр, – я к вам за помощью… Что со мной будет?
– Ведь свадьба обеспечена.
– Но моя панна ставит мне условия и требования, – сказал ротмистр.
– Какие?
– Она права, ей нужна шуба на дорогу в Белосток… и платок. Что касается этого последнего, она объявила, что без него не двинется.
Левандовская смеялась, взявшись за бока.
– Я об этом слышала, потому что, возможно, она всем это повторяет.
– А пани гетманова? – спросил Толочко.
– Пани гетманова, – понижая голос, начала ловчанка, – такая уже уставшая, такая беспокойная, что я боюсь, как бы в конце концов… она всё не бросила.
– А! Пани! – вставил ротмистр.
– Не бойся, – смеясь, добавила Левандовская, – этому поможем. Хуже, что неизвестно, где искать платок. Из своего гардероба пани не может никакого дать, а…
– Есть два на продажу от полковниковой Матеушевой, я сам ездил о них торговаться.
– Да я ведь об этом знаю, – добавила панна Левандовская. – Но цены неслыханные, платки поношенные.
– Как новые, я их видел.
– Ты не знаешь об этом, я знаю даже возраст обоих платков, – говорила девушка, – платки поношенные, а цены безумные.
– Хотя бы пришлось за один заплатить… – прошептал ротмистр.
– Упаси Боже! – крикнула Левандовская. – Княгиня не выносит, когда её хотят эксплуатировать. Не даст ломаного гроша выше стоимости.
– Я бы позже доплатил, – сказал Толочко.
– Ты бы позже доплатил, а тут теперь сразу нужно заплатить несколько десятков дукатов. Княгиня поклялась, что не даст столько.
Толочко заломил руки.
– Что же будет?
– Не знаю, но могу поручиться, что цену, какую желают, гетманова
