Софья Бородицкая - Две невесты Петра II
На возражение домашних, что у них есть своя повитуха, Элиза не обратила внимания, попросив проводить её в покои княжны, куда и направилась в сопровождении приехавших с нею гвардейцев.
Войдя в комнату княжны, полную народа, где роженица уже мучилась схватками, Элиза властно выпроводила всех и, оставшись наедине с княжной, ловко принялась за своё дело. Только к ночи 1 апреля княжна Катерина разродилась от бремени дочерью. Услышав детский крик, в комнату ворвалась Прасковья Юрьевна, желая тут же взять новорождённое дитя, но, к её большому горю, Элиза протянула ей безжизненное тельце мёртвого ребёнка.
Чадолюбивая государыня словно только и ждала разрешения княжны Катерины от бремени, чтобы обрушить на семью Долгоруких свой неукротимый гнев, приведший к неисчислимым страданиям.
Глава 9
Всё началось с того, что в имение князя Алексея Григорьевича Долгорукого прибыли генерал-лейтенант Ушаков и князь Юсупов с приказом от государыни сделать в доме князя обыск, отобрать все драгоценности, лошадей, охотничьих собак, принадлежавших ранее двору Петра II и присвоенных князем Алексеем и его сыном в дни, когда они были при дворе в полной силе.
Этот приказ государыни имел все основания. От бывших друзей князя, а ныне ставших её приближёнными, государыня узнала, что и князь Алексей, а особенно князь Иван завладели бриллиантами, конфискованными когда-то у Александра Даниловича Меншикова. Часть дворцовой дорогой посуды после смерти государя Петра II тоже оказалась у них. Тогда же они перевели в свои конюшни лучших лошадей, забрали лучших собак царской охоты.
Опала государыни коснулась не только семьи князя Алексея, но вообще всех Долгоруких, занимавших при покойном государе высокие должности. Теперь же новое правительство, боясь их влияния, разбросало их кого куда.
В начале апреля, следуя строгому приказу государыни, Василий Лукич был удалён из Москвы, его определили на губернаторство в далёкую Сибирь, другого Долгорукого отправили в иной конец России — в Астрахань, брат Алексея Григорьевича, Иван Григорьевич, был отправлен в Вологду, князь Сергей сослан в свою дальнюю вотчину.
Такая же участь первоначально была уготована и князю Алексею Григорьевичу. Ему велено было со всем семейством покинуть Москву и поселиться в дальней своей вотчине в селе Никольском Пензенской губернии.
Раскидав всех основных участников составления подложного завещания Петра II, государыня как будто бы успокоилась, однако не совсем.
Получив строгий приказ отправиться в пензенскую вотчину, князь Алексей Григорьевич выехал туда со всем семейством. Они покидали Москву точно так же, как несколько лет тому назад до того светлейший князь Александр Данилович Меншиков оставлял Петербург.
Многочисленные экипажи сопровождались сотнями слуг, сворами охотничьих собак, лошадьми. Громоздкий обоз двигался медленно, часто останавливались. Доехав до Касимова, решили там отдохнуть подольше. Во-первых, потому, что княжна Катерина после родов была ещё очень слаба, а во-вторых, весеннее солнышко манило к себе охотой, страстным почитателем которой был старый князь.
Однако ему недолго пришлось услаждать себя ею. Как-то в июньский вечер, когда князь Алексей Григорьевич отдыхал после удачной охоты, женская часть семейства собралась на половине Прасковьи Юрьевны, которая с самого отъезда из Москвы всё хворала и больше лежала, когда выдавалась удобная минутка, как теперь их отдых в Касимове. Княжна Катерина, уже совсем оправившаяся после мучительных родов, вновь похорошела, вернув себе прежний привлекательный вид. Молодые князь Иван с женой всё время проводили вместе: им отвели отдельный домик. Княжна Катерина, сидевшая возле окна, первая увидела всадников, мчавшихся во весь дух к их дому. Что-то насторожило её. Выйдя из покоев матери и не желая её напрасно тревожить, она вышла на крыльцо. Возле него, уже спешившись, стояли несколько человек, которых княжна заметила из окна.
Одежда их была сильно запылена, лошади взмылены. Подозвав слугу, выскочившего из дома, один из всадников, молодой и пригожий офицер попросил его распорядиться насчёт лошадей, поскольку люди не по своей воле, а велением государыни. Конюхи увели лошадей. Приехавший, увидев княжну Катерину, замер, любуясь красивой молодой женщиной, потом, будто спохватившись, спросил:
— Князь Алексей Григорьевич Долгорукий здесь остановился?
— Да, здесь, — коротко ответила княжна, и сердце её почему-то сжалось, предчувствуя недоброе.
Как оказалось очень скоро, предчувствие не обмануло её. Вслед за верховыми к дому подъехали телеги, в которых помещались солдаты. Тут же офицер, прибывший ранее, передал всем обитателям дома, уже столпившимся на крыльце, что по величайшему указу им велено не ехать в Никольское, а за самовольство и непослушание отправляться в Сибирь.
Узнав скорбную новость, женщины заплакали, молодая жена князя Ивана бросилась к нему и крепко ухватилась за него руками, словно боясь, что их сейчас же разлучат. Княжна Катерина не проронила ни слезинки. Молча она так посмотрела на гвардейского офицера, который привёз им эту весть, что тот в большом смущении опустил голову, повторяя, что такова воля государыни.
— Государыни? — с иронией переспросил князь Иван. — А может быть, этого...
— Иван, — резко оборвал его старый князь, — или тебе всего мало? Хочешь, чтоб нам к этой милости добавили ещё одну?
— Я ничего, — пожав плечами, ответил князь Иван.
— А ежели ничего — так и молчи! — прикрикнул на него отец.
Объявив волю государыни, офицер распорядился, чтобы в дом больше никого не пускали. Всех расселили по разным избам. Иван с женой поместились в сарае, где было сложено сено. У всех дверей поставили часовых с ружьями. Рано утром велено было закладывать кареты и ехать, а куда ехать — опальным не сказали.
Княгиня Наталья более всего боялась, что её разлучат с мужем. Она всё время пыталась дознаться у офицера, сопровождавшего кареты, куда их везут и не разъединят ли её с супругом. На вопрос княгини, куда их везут, тот промолчал, хотя с князем Иваном был знаком, но уверил молодую, что поедет она с мужем своим неразлучно. Уже позже этот самый офицер сказал князю Ивану по старому знакомству, что велено везти их в Берёзов, где все будут находиться под строгим караулом.
Одно лишь название далёкого города — Берёзов, куда должны быть доставлены опальные, так ошеломило князя Ивана, что он несколько минут не мог вымолвить ни слова. «Берёзов, Берёзов» — вертелось у него в голове одно только это слово.
— Не тот ли это Берёзов, куда был отправлен светлейший? — понемногу приходя в себя, наконец спросил князь Иван.
Офицер молча кивнул.
Князю Ивану хотелось задать своему знакомому офицеру ещё много вопросов, а главное — навечно ли ссылают их туда или срок какой определён? Но офицер, заметив, что и так нарушил строгий приказ не говорить никому из семейства Долгоруких, куда их повезут, не произнёс более ни слова.
Эта новость лишила князя Ивана покоя и не давала ни о чём думать, ничего делать. Он совсем не принимал участия в общей семейной суете, когда все носились по дому, собирая свои вещи. По правде говоря, и вещей-то у него почти не было. Всё ценное уже отобрали, его любимые лошади и собаки были конфискованы, а всё остальное не имело для него цены. Его молодая жена по своей неопытности, уезжая из Москвы, тоже ничего не взяла с собой. Даже из тех денег, что ей прислал на дорогу брат, она большую часть отослала ему обратно, посчитав, верно, что одной тысячи рублей слишком много, — все собирались скоро вернуться.
Ночью, лёжа рядом с женой, князь Иван долго ворочался, вздыхал, не мог уснуть, чем беспокоил и так всё время плачущую молодую княгиню. Однако на все её расспросы он не сказал ей о причине, растревожившей его. Зачем? Она и так безвинно терпит все беды из-за любви к нему.
Утром, увидев отца, разговаривающего с караульным и пытающегося узнать у него хоть что-нибудь, что касалось их судьбы, князь Иван отозвал его в сторону и под большим секретом поведал то, что сам узнал накануне от своего знакомого офицера. Скоро князь Иван пожалел о том, что сделал это. При одном только известии, что их везут тайно в Берёзов, со старым князем чуть не случился удар. Прямо на глазах из крепкого, уверенного в себе человека он превратился в согбенного, обессиленного старика.
— Это конец, конец, конец, — несколько раз повторил он, прислонившись к стволу росшего рядом дуба.
Князь Иван молчал.
— Берёзов, Берёзов... Тот Берёзов, куда светлейшего отправили? — то ли спросил, то ли утвердительно сказал Алексей Григорьевич.
Иван недоумённо пожал плечами.
— А разве есть ещё другой?
