Софья Бородицкая - Две невесты Петра II
Князь Иван молчал.
— Берёзов, Берёзов... Тот Берёзов, куда светлейшего отправили? — то ли спросил, то ли утвердительно сказал Алексей Григорьевич.
Иван недоумённо пожал плечами.
— А разве есть ещё другой?
— А ты, Ванька, как был дураком, так и остался им! Тебе бы лишь шутки шутить. Не мог вовремя...
— Чего не мог? — не дал договорить отцу Иван, становясь сразу серьёзным.
— Сам знаешь, чего не мог, — не объясняя ничего сыну, сказал старый князь и, повернувшись, пошёл в дом, где суетились женщины, собирая в дорогу то, что ещё осталось после обыска и изъятия всех ценностей.
У него было большое искушение поделиться новостью с женой, но, взглянув на бледное, сильно похудевшее лицо Прасковьи Юрьевны, решил пока ничего ей не сообщать.
В углу комнаты все три дочери о чём-то шушукались, перебирая вещи. Он подошёл к ним. Увидев его расстроенное лицо, княжна Катерина спросила:
— Случилось что?
— Случилось, случилось, — отрывисто и зло бросил князь Алексей.
— Что, что? — в один голос спросили дочери.
Он, указав рукой на развороченную груду вещей, где вперемешку с посудой была одежда, кухонная утварь, ответил:
— Вот это и случилось!
И, ничего более не добавив, обратился к княжне Катерине, хотел было что-то сказать, но махнул рукой и вышел вон.
Оставшись один, князь Алексей никак не мог прийти в себя. Более всего его расстроило не лишение драгоценностей, орденов, имений — указ государыни об их конфискации был ему уже известен — а то, что его ссылают в Берёзов. В тот самый Берёзов, куда он настоял в Совете отправить светлейшего! Вспомнил, как радовался тогда, что избавился от опасного, хитрого, умного врага, стоявшего между его устремлениями и государем. А что вышло? Ровно через два года, два года богатства, славы, надежд, он, униженный, обобранный, растоптанный, отправляется той же дорогой, что и светлейший. Гнев душил его. Не находя ему выхода, он почти выбежал во двор, где ни с того ни с сего с руганью набросился на конюха.
Увидев своего сына рядом с молодой женой, зло подумал: «И этой дуре славы захотелось! Замуж за Ивана пошла, думала в чести да богатстве жить».
В своей злобе князь Алексей, видно, забыл, что замуж за его сына Наталья Борисовна пошла тогда, когда уже не было у того ни славы, ни чести. Оставалось только богатство, но и его теперь нет.
Взойдя на российский престол и разделавшись со своими противниками, среди которых члены семейства Долгоруких были чуть ли не главными её врагами из-за своей прошлой близости к покойному государю и своего влияния при дворе, Анна Иоанновна собрала вокруг себя совсем новых людей, большей частью из немцев, и зорко следила за поведением опальных.
О том, что Долгорукие вопреки её указу отправиться в дальнее пензенское поместье остановились вблизи Москвы, ей сообщил на утреннем докладе Андрей Иванович Остерман, привлечённый государыней ко двору в силу своих обширных знаний внутренних и внешних государственных дел.
Тихим голосом, подобострастно кланяясь новой повелительнице, Остерман с мстительной радостью сообщил ей, что эта остановка в Касимове должна быть рассмотрена её величеством как акт неповиновения её монаршей воле.
— Такие действия не должно оставлять без внимания, — скромно закончил свой доклад Остерман.
Он ликовал в душе оттого, что эта не очень-то умная государыня, поддающаяся внушению, может стать прекрасным орудием в его непримиримой борьбе с Долгорукими, которых он всегда обвинял в дурном влиянии на покойного государя.
Остерман был глубоко убеждён в том, что лишь дурное влияние, особенно князя Ивана, на молодого Петра привело того к преждевременной смерти, о чём вовсе не сентиментальный вице-канцлер искренне жалел, любя государя ещё с той поры, когда тот был его любимым воспитанником.
— Неповиновения? — оживлённо переспросила Анна Иоанновна, поворачиваясь к Остерману от стола, за которым рассматривала драгоценности, доставленные ей от Долгоруких. — Как — неповиновения? — повторила она.
— Да, — всё так же тихо и спокойно ответил Остерман. — Указом вашего величества велено было всему семейству отбыть незамедлительно из Москвы в дальнее имение князя Алексея.
— Так, так, — нетерпеливо перебила его государыня. — Я хорошо помню, что было писано в том указе. Так что же случилось?
— А случилось явное неповиновение. Вместо того чтобы исполнить вашу волю, князь Алексей вместе со всей семьёй останавливается в Касимове, живёт там неделю за неделей, охотится в своё удовольствие, словно и не было ему указа вашего величества.
Государыня молчала. Остерман продолжал:
— Это непослушание, полагаю, происходит по причине его своевольства.
— Своевольства? — сердясь, повторила государыня.
— Именно своевольства, которое он не мог унять при покойном государе.
— Я ему покажу своевольство! — совсем рассердясь, сказала Анна Иоанновна. — Я ему не молодой, несмышлёный государь. Я покажу ему, как своевольничать!
Остерман молчал, ликуя в душе и боясь только, чтобы его радость ни одним движением, ни одним словом не вырвалась наружу.
— Пиши, Андрей Иванович, пиши сейчас, тут, при мне, что всему семейству князя Алексея велено ехать в Сибирь...
Государыня на секунду задумалась, мстительная, злая усмешка тронула её губы, она замолчала.
— В Сибирь, — напомнил ей Остерман, — а куда?
— Куда? — всё так же мстительно улыбаясь, переспросила государыня. — В Берёзов — вот куда!
— В Берёзов? — чуть не подпрыгнул от радости Остерман.
— Да-да, туда, туда, — несколько раз повторила Анна Иоанновна.
— Как вашему величеству будет угодно, — скрывая торжество, тихо ответил Андрей Иванович.
— Да, мне так угодно! И пиши сейчас же, немедля, вот садйсь сюда. — Она показала рукой на стул возле стола, за которым недавно сидела сама. — Вот бумага, пиши тут же, при мне, а я подпишу.
Окончив писать указ об отправке семейства Долгоруких в Берёзов, Андрей Иванович протянул его государыне, на котором она крупными неровными буквами написала: «Анна».
Когда Остерман уже собрался уходить, в комнату без доклада и стука вошёл любимец государыни Иоганн Эрнест Бирон[26]. Остерман тут же поспешил встать.
— Чем это моя государыня занята с утра? — спросил Бирон по-немецки.
— Андрей Иванович, — обратилась она к Остерману, — расскажи господину Бирону всё, о чём ты мне поведал.
Повинуясь требованию государыни, Андрей Иванович рассказал о том, о чём он недавно сообщил государыне. Зная, что господин Бирон не говорит по-русски, Остерман доложил ему всё на немецком языке, чем вызвал его милостивую улыбку.
Узнав, в чём дело и о чём гласит написанная только что бумага в руках Остермана, фаворит сменил приятное выражение лица на жёсткое.
— Ах, эти Долгорукие! Я полагаю, что мы ещё не всё знаем об их делах и это непослушание воле государыни, — при этих словах Бирон повернулся к Анне Иоанновне и поклонился ей, — лишь маленькая часть их умысла против трона.
Когда Остерман, получив подписанный государыней указ, уже был у двери, государыня окликнула его словами:
— Андрей Иванович, не мог бы ты взглянуть на это?
Удивлённый Остерман вернулся к столу, за которым только что сидел и на котором стояла большая шкатулка красного дерева.
— На что взглянуть, ваше величество? — подобострастно спросил он.
— Вот на это, — повторила государыня, открывая шкатулку.
Заглянув в неё, Остерман увидел множество драгоценностей, которые были ему знакомы и ранее принадлежали светлейшему князю Александру Даниловичу Меншикову.
— Хотела бы знать, — сказала Анна Иоанновна, — всё ли тут в целости, не утаили ли чего.
— Это от Долгоруких доставили? — спросил Бирон.
— Да, — коротко ответил Остерман, — вещи эти мне знакомы.
— Погляди, погляди, Андрей Иванович, — говорила государыня, пересыпая драгоценности из руки в руку, — есть ли здесь обручальное кольцо, что государь Пётр Алексеевич этой девке Катьке подарил?
Внимательно пересмотрев драгоценности, которые показывала ему Анна Иоанновна, Остерман отрицательно покачал головой.
— Нет, ваше величество, его здесь нет, — уверенно произнёс он.
— Ты не ошибся, Андрей Иванович, его верно здесь нет?
— Верно нет. Я ведь то кольцо хорошо помню, сам советовал государю купить его для невесты.
— Невесты, — презрительно передёрнула плечом государыня. — Ах, она подлянка! Я так и знала, что утаит она то кольцо! Ах, подлянка!
Покидая покои государыни, Андрей Иванович слышал приглушённый баритон Бирона, что-то говорившего государыне. Часто повторялась фамилия Долгорукие.
