Экспедиция надежды - Хавьер Моро
Исабель с удовольствием воспользовалась гостеприимством маркиза и поселилась вместе с сыном в особняке; ее комната выходила в сад, и длинные кисейные занавески колыхались от прохладного бриза. Бальмис и остальные врачи разместились во дворцах богатых креолов, а дети – в монастыре, где монахини-августинки сразу принялись откармливать их засахаренными фруктами и «касабе», лепешками из кукурузной муки и маниоки. Моряки же занялись ремонтом «Марии Питы» в одном из гигантских доков, где строились корабли для Королевской армады, благо древесины на острове с его густыми лесами хватало в избытке. Как гостью маркиза де Сомеруэлоса Исабель приглашали на многочисленные пышные приемы. Поначалу она чувствовала себя не в своей тарелке, остро ощущая свою чужеродность среди этой элиты торговцев сахаром и рабами в землях, переживающих пик своего процветания. Также она перестала относиться к обслуживающему персоналу, состоящему здесь в основном из рабов или вольноотпущенных. Исабель обреталась в некоем социальном лимбе. Но местные обитатели отличались живостью и доброжелательностью, а женщины казались особенно радушными. Знатные дамы не только не презирали ее, а напротив, прилагали все усилия, чтобы она почувствовала себя как дома. Здесь не было места предрассудкам, типичным для полуостровной Испании. Поэтому донье Исабель пришлось распроститься с черной юбкой и повязанным по-галисийски платком: отныне ей полагалось носить широкие юбки из белого муслина, ботинки и шелковые блузки; волосы следовало украшать цветами, ибо мода на шляпки прошла. Ей была по душе эта новая одежда, подходящая для местного жаркого климата; когда Исабель пришла первый раз к детям, она произвела настоящий фурор. «Начальница вырядилась для карнавала», – говорили они. Целыми днями Исабель чинила одежду подопечных, пришивала пуговицы, штопала прорехи на штанах или попросту слушала своих маленьких воспитанников. И хотя светская жизнь ее пугала, все же она была вынуждена принимать приглашения. Сам Бальмис представлял ее как женщину исключительную и утверждал, что без ее участия экспедиция, возможно, и не состоялась бы. Исабель краснела, потупив взор.
На одном из таких званых вечеров ее персоной недвусмысленно заинтересовался выходец из Севильи дон Сантьяго де ла Куэста Родригес, смуглый человек с резкими чертами лица. Его немалых размеров живот обтягивал белый льняной костюм, облачение довершали плетеная шляпа и ботинки из кожи испанской выделки. Он был самым крупным импортером «босалес» – черных рабов, ввезенных прямо из Африки, и владельцем торгового дома, включавшего банк и ссудную кассу, иными словами, давал в кредит деньги на развитие сахарной промышленности. Недавно овдовевший дон Сантьяго был очарован величавой статью Исабель, ее врожденным чувством собственного достоинства и красотой, подчеркнутой белизной платья. Ее внешность, манера говорить и держаться выдавали в ней гостью с Полуострова и казались экзотическими. Дон Сантьяго организовал ужин в честь путешественников. В конце застолья он попросил Исабель составить ему компанию и повел ее по роскошно убранным коридорам своего дворца в сад, где в павильоне с гордостью продемонстрировал коллекцию засушенных растений, словно она была величайшим чудом мира.
– Ученый исследователь Гумбольдт был моим гостем[63] во время своего путешествия на Кубу два года назад и оставил на мое попечение свой гербарий.
– Ах… – промолвила Исабель.
Имя Гумбольдта она слышала впервые, да и не понимала таких восторгов из-за пучков сушеной травы. Ясно, что этот богач считает ее светской женщиной, тогда как на деле она всего лишь работает нянькой, а ее родители были бедняками. Тем временем дон Сантьяго упомянул о своем горьком чувстве одиночества после смерти жены, воспевая блага совместной жизни в супружестве, поведал гостье о своем предприятии – доставке в страну огромного количества негров из Африки – и поделился планами открытия фабрики по массовому пошиву одежды для рабов. Ничто из сказанного не тронуло Исабель: мысли ее витали далеко отсюда. Ее не впечатлили ни хвастливые рассказы о его власти и богатстве – он распалялся все сильнее, заметив в ней отсутствие интереса, – ни жалобы на страх быть убитым рабами во сне, как произошло со всеми американскими аристократами во время восстания рабов на соседнем острове Санто-Доминго. Внимание Исабель не привлек ни сам дон Сантьяго, ни его мир. Она уже видела, в какой нищете живут рабы в своих трущобах на болоте. Саманные хижины, где вместе ютились свиньи, куры и голые дети, покрытые язвами, – все это живо напомнило ей ее собственное убогое детство. Сейчас ее сердце всецело принадлежало Сальвани и детям, за которых она была в ответе. Поэтому никакой радости у нее не вызвал и роскошный букет, присланный доном Сантьяго на следующий день; к цветам прилагалась записка, полная слов любви и обещаний безграничного счастья. Дамы, посещавшие приемы в доме маркиза де Сомеруэлоса, впали в необычайное возбуждение и смотрели на Исабель с восхищением, словно она сорвала куш в лотерее. И еще какой куш! Самый завидный вдовец в местном обществе. Поэтому никто не поверил, когда Исабель письмом поблагодарила дона Сантьяго за цветы и оказанное внимание, но объяснила, что ее сердце не свободно. Отказ еще больше раззадорил кавалера, он предпринял еще одну попытку: отправил к ней своего кучера-негра, наряженного во фрак с позолоченными галунами, жилет и гамаши, в цилиндре и с тростью. В руках он нес пакет.
– Подарок от дона Сантьяго, – провозгласил негр.
Исабель развернула бумагу и обнаружила шелковый веер, отделанный золотом и расшитый тончайшими, как паутина, узорами.
– Я не могу это принять, отнесите обратно.
– Господина будет отшеннь злитьссся, – ответил слуга.
Порхавшие по дому дамы восхищенно разглядывали веер и советовали Исабель принять подарок: никто не смел возражать дону Сантьяго или порицать его
