Театр тающих теней. Словами гения - Афанасьева Елена

— Последний раз до этого мы встречались в восемьдесят восьмом, — уточняет Гэбэшник. Руководство демократическим движением ему тоже в выслугу лет пошло? Но нынешнее звание не уточняет, да и не все ли равно.

— Что же вы утром не сказали, что знакомы с Перейру? Когда комиссар про ее отравление сообщил всем жильцам?

— Позже подошел.

Да, знакомый по прошлой жизни Гэбэшник на «общее собрание» пришел с опозданием, вначале в сторонке по телефону с кем-то разговаривал.

Очередной звонок Комиссариу.

— Отравленная-то она отравленная, та Роза Перейру, но она в сознании? — спрашиваю полицейского комиссара. — Допросить вы ее можете?

— Допросить? Спецагента секретной службы?! — отвечает Комиссариу голосом, каким разговаривают с неразумными детьми. Отечественный Гэбэшник и тот хоть и еле заметно, но ухмыляется.

Понятно. Не тот статус даже у правильной полиции, которая по трупам, чтобы агентов Госбезопасности допрашивать, даже если те в отставке.

— Проконсультируюсь с руководством, — расплывчато формулирует Комиссариу. Сколько времени такие консультации займут и сколько еще трупов за это время появится в «Барракуде», не уточняет. Но обещает «появиться лично или проинформировать, как будут новости».

— А в чем проблема? — интересуется Гэбэшник.

Так ему все и расскажи. Или рассказать, пусть следствию помогает с его-то опытом. А если он тоже здесь не случайно, как и все эти люди, оказавшиеся в одно время в одном месте?

Он и говорил, что не случайно — ему нужна моя дочь, что владелец собранной ею коллекции его нанял, только не уточнил с какой целью. Но дочь оказалась в «Барракуде» совсем уж случайно. Если я попала сюда вместо мужа, которого все еще пыталась заманить для «случайной встречи» Лушка, то Даля приехала ко мне просто потому, что рядом Лиссабон с выставкой. Выставкой, которой теперь не будет.

Вижу, как Гэбэшник, он же Панин Андрей Александрович, представляется Дале. Лицо дочка умеет держать — вся в мать, но видно, что спина и плечи напряжены до предела. Панин просит «уделить ему минуту внимания» — канцеляризмы чиновников любого уровня у любого вида бюрократии одинаковы — и отводит Далю в сторону, жестом приглашая присесть. О чем говорят, мне не слышно, но не бежать же теперь с криком «Говорить только при мне!». Хоть и сказала ему, что без меня разговаривать с дочкой ни-ни, но, с другой стороны, вмешайся я сейчас, «ну мам!» будет самой мягкой из возможных реакций моей девочки. Формального повода вмешаться в разговор у меня нет. И я не знаю, как помочь дочке в такой чудовищной ситуации, в какой она оказалась. Как помочь в ситуации, когда помочь может только чудо.

Издали наблюдаю за разговором Панина с Далей. И пытаюсь добавить все, что стало известно за сегодняшний день, к тому, что узнала раньше.

Роза Перейру — агент ПИДЕ. По крайней мере, была агентом в середине восьмидесятых, а на этой службе бывших, как известно, не бывает. Тем более апартаменты в «Барракуде», где даже пентхаус русского oligarkh оказывается зарубежной конспиративной квартирой российских коллег, — лишнее тому подтверждение.

Роза — агент. Тиензу — тоже агент, причем задействованный в убийстве матери Профессора Жозе. С которым профессор поднимался в лаундж на крыше. Может ли Роза быть также задействована в операции «Осень»? У пожилых людей сложно определить возраст, стареют все по-разному, но на вид Тиензу и Роза Перейру примерно ровесники, могли быть заняты в одних операциях, если и не «Осень», то других.

И что получается — Профессор Жозе наезжает на Тиензу, который убил или участвовал в убийстве его матери, и сбрасывает того с крыши, а Роза мстит за Тиензу и пробивает голову профессору?

Не складывается. Как и большинство обитателей «Барракуды», она не может покидать жилой комплекс и должна безвылазно сидеть здесь уже третий день. Есть ли исключения у спецагентов, не знаю, но пока никто из присутствовавших в «Барракуде» на момент гибели Каталины комплекса не покидал.

Покидать, может, и не покидал, а украсть ноутбук Профессора Жозе, который не нашли при обыске, — мог вполне. Точнее, могла. Вскрыть дверь чужих апартаментов для агентов спецслужб, полагаю, сложности не представляет. А для покушения на Профессора Жозе — могут же быть сообщники. Вопрос только, зачем на него покушаться. Все это дело настолько давнее, что срок давно истек. Если только Профессор Жозе не раскопал причастность спецагентов в отставке к другим не менее громким и более свежим делам.

Но при чем здесь Каталина? Или Мария-Луиза? До сих пор никто не установил, хотели ли убить Каталину или перепутали с сестрой. В любом случае одна из двух сестер-близнецов или они обе чем-то помешали Розе Перейру. Помешали настолько, что она явно задействована в убийстве или сокрытии улик после убийства Лушкиной сестры, которую, как выяснилось, она знала с детства. Иначе для чего изображать бурную активность с попыткой откачать мертвую Каталину, снимать с ее шеи бархотку и отдавать Жардин-младшей, чтобы та до приезда полиции улику спрятала — сама Роза была в легком, почти прозрачном парео, в котором ничего не спрячешь.

Если изучавший времена салазаризма и Революции гвоздик и неизбежно копавшийся в деятельности спецслужб в эти времена Профессор Жозе мог представлять для агентов ПИДЕ угрозу, то какую угрозу могли представлять для них сестры?

Лушка сама сказала, и ее переписка с профессором это подтверждает, что тот должен был сообщить им новую информацию по «делу Эвы Торреш». И полковника Сантуша Профессор Жозе выманил на встречу под этим же предлогом — Герою давней Революции эта новая информация по какой-то причине тоже очень важна.

Остается понять, кто же такая эта Эва Торреш.

Но прежде чем идти спрашивать у бывшей моего нынешнего, лучше все же погуглить, Сеть теперь знает все.

Вбиваю в поисковик Eva Torres, приготовившись к несметному числу однофамилиц. Но первая же ссылка ведет на статью в португальской «Википедии», где на фотографии молодая женщина с тончайшей талией в парчовом платье с корсетом и пышной юбкой.

Красивая женщина. Нездешняя. Не в том смысле, что не португальская, а вообще будто не из этой жизни. Фото старое, словно затягивает тебя в кадр. И тайну какую-то скрывает. Эва на фото с большим микрофоном в руке, на одном из пальцев которой отчетливо видно то самое кроваво-красное кольцо — хоть на черно-белой фотографии цвета не видно, но что кольцо то самое, сомневаться не приходится. Эва с черной бархоткой на шее. Той самой бархоткой, которую я несколько часов назад извлекла из груды спрессованной пыли мусорного контейнера «моей вертикали».

Собираюсь скопировать и загнать текст статьи в гугл-переводчик, как с той стороны, где Гэбэшник Панин разговаривает с дочерью, слышу голос Дали:

— Они послезавтра уничтожат все картины! Все!!! Подлинники гениев! Это подлинники — гарантирую!

Двадцать четвертое апреля (продолжение)

Переоделась — брюки, свитер под горло. Волосы расчесала, от сложной накрутки дневного эфира при нынешней влажности и на таком ветру не осталось и следа. Провела расческой — неужели первый седой волос?! Показалось?! Или ужас, что Монтейру войдет в один лифт с ее мамой и дочкой, сказался? Прямые волосы перехватила заколкой. Никаких больше корсетов, шиньонов, шпилек, бархоток.

Радио! Нужно включить радио! Какая станция должна передать сигнал первой? Да, нашла, «Эмиссореш ассосиадуш ди Лижбоа».

Раскрыла оставленный Витором листок с коммюнике № 1.

«Вооруженные силы Португалии призывают всех жителей города Лиссабона оставаться в своих домах и не выходить из них, сохраняя максимальное спокойствие…

…Несмотря на ясно выраженное беспокойство о том, чтобы не пролилась ни одна капля португальской крови, мы обращаемся к гражданскому и профессиональному долгу всех медиков, надеясь, что они в большинстве своем прибудут в больницы для оказания возможной помощи, но мы искренне желаем, чтобы это оказалось излишним».