Фаина Гримберг - Примула. Виктория
...Болванс Чик только откусил ещё хлеба и запил его чаем.
— Что же ты молчишь? — воскликнул Король. — Как они тут дерутся?
Болванс Чик сделал над собой отчаянное усилие и разом проглотил большой кусок хлеба с маслом.
— Очень хорошо, — отвечал он, давясь. — Каждый из них вот уже около восьмидесяти семи раз был сбит с ног!
— Значит, скоро им подадут чёрный хлеб и пирог? — спросила, осмелев, Алиса.
— Да, уже всё готово, — отвечал Болванс Чик. — Я даже отрезал себе кусочек.
Тут бой прекратился, и Лев с Единорогом уселись, тяжело дыша, на землю.
— Перерыв — десять минут! — закричал Король. — Всем подкрепиться!
Гонцы вскочили на ноги и обнесли всех хлебом. Алиса взяла кусочек на пробу, но он был очень сухой.
— Вряд ли они будут сегодня ещё драться, — сказал Король Болванс Чику. — Поди, вели барабанщикам начинать!
Болванс Чик кинулся исполнять приказание.
. . . . . . . .Мимо, сунув руки в карманы, прошествовал Единорог.
— Сегодня я взял верх, — бросил он небрежно, едва взглянув на Короля.
— Слегка, — нервно отвечал Король. — Только зачем вы проткнули его насквозь?
— Больно ему не было, — сказал Единорог спокойно.
. . . . . . . .Королю, видно, не очень-то хотелось сидеть между Единорогом и Львом, но делать было нечего: другого места для него не нашлось.
— А вот сейчас можно бы устроить великолепный бой за корону, — сказал Единорог, хитро поглядывая на Короля. Бедный Король так дрожал, что корона чуть не слетала у него с головы.
— Я бы легко одержал победу, — сказал Лев.
— Сомневаюсь, — заметил Единорог.
— Я ж тебя прогнал по всему городу, щенок, — разгневался Лев и приподнялся.
Ссора грозила разгореться, но тут вмешался Король. Он очень нервничал, и голос его дрожал от волнения.
— По всему городу? — переспросил он. — Это немало! Как вы гонялись — через старый мост или через рынок? Вид со старого моста не имеет себе равных...»
Лев — это, вероятно, Гладстон, а Единорог — Дизраэли. Или — наоборот. Во всяком случае, Кэрролл хорошо и символически понимает внутреннюю и внешнюю политику своей страны и своего времени. То есть — Лев и Единорог непременно дерутся друг с другом, это так положено. И в общем-то всегда не будет больно. И всегда в конце концов накормят всех чёрным хлебом, и даже и пирогом. И в толпе стоит непременный Болване Чик, которого выпустили из тюрьмы, и он, стоя, пьёт чай. И вполне возможно подумать, что Единорог и Лев бьются за корону, то есть за реальную власть. Но на самом-то деле корона всегда (опять лее — всегда!) остаётся на голове короля! Именно монархия как институт; старинный, очень-очень старинный институт; является гарантом стабильности в государстве и обществе. Потому что корона — это вовсе и не реальная власть; это просто корона на голове короля. И это и есть прекрасная система, когда король нервно сидит между Львом и Единорогом, Лев и Единорог непременно дерутся; но... государству не больно!..
Шестидесятые годы были, несомненно, эпохой процветания; достаток, которого достигли ремесленники и даже промышленные рабочие, совершенно вытеснил из умов мысль о возможности революции, по крайней мере в Великобритании. Хотя... Один немецкий учёный — философ (совсем случайно это оказался Карл Маркс!) уже сидел в сумрачных стенах Британского музея за библиотечным столом. В итоге явился на свет в Гамбурге первый том «Капитала». Потом явился и второй...
Семидесятые годы... Вода в Темзе, как всегда, мерзкого грязно-серого цвета. Но небо над головой, словно в насмешку, ослепительно голубое; и если смотреть только вверх, можно подумать, что ты во Флоренции... В той самой Флоренции, которая есть весенняя обитель прелестных искусств и очаровательных наук...
Если же посмотреть вниз, то видно, что на мостовой вдоль набережной в Челси ещё лежит нерастаявший снег. И всё же в воздухе — в местах, открытых солнцу, — уже ощущается первое, слабое дыхание весны...
Допустим!..
Вот он, живой город!
Две шарманки играют наперебой, заглушая друг друга; бродячий музыкант тут же бренчит на банджо. Продавцы горячей картошки, свиных ножек, жареных каштанов громко выкликают свой лакомый товар. Старуха продаёт спички. Другая старуха продаёт из большой корзины жёлтые нарциссы. Водопроводчики, точильщики, мусорщики в клеёнчатых картузах, механики в плоских квадратных кепках и целая орава уличной мелюзги, малолетних оборвышей... Густой поток экипажей. Игорные дома, кофейни, табачные лавки на Хаймаркете и Риджент-стрит. Знаменитая устричная лавка — «Омары, устрицы, лососи копчёные и маринованные»... Периодически фланируют по улицам преуспевающие молодые ремесленники — эта новая разновидность денди, далёкие и как бы не совсем законные потомки Джорджа Браммела. Аристократические щёголи зовут их «снобами»...
Нельзя сказать, чтобы вокруг царила совершенно поголовная нравственность, но все стараются и пытаются так или иначе принимать во внимание элегантный тезис: дурной тон ведёт к преступлению!..
Жизнь идёт. Уильям Гладстон, по прозвищу «Старик», делит своё время между наездами в Харден, родовой замок на северо-западе Англии, и посещениями «Реформ-клуба» — клуба партии вигов на улице Пэлл-Мэлл...
Королева всё с большим доверием относится к Бенджамину Дизраэли. Ирландия капризничает всё сильнее. Ирландские борцы за отделение Ирландии от Англии называют себя «фениями». Впрочем, верхушка фениев приписывает себе аристократическое происхождение; планы их несколько утопичны и смутны; это, в сущности, не монархия и не республика, это — диктатура! В 1885 году Гладстон выдвигает Билль о гомруле — законопроект о предоставлении Ирландии ограниченного самоуправления. Англия отказывается от заключения более или менее постоянных внешнеполитических союзов, начинается политика «Блестящей изоляции»...
Дизраэли пишет королеве: «Господин Дизраэли берёт на себя смелость указать, что в течение двух веков королевская династия провела в Ирландии всего двадцать один день. Его Королевское Высочество мог бы заняться там охотой с барьерами. Так возможно было бы совместить определённым образом выполнение долга с приятным времяпрепровождением; известно, что подобное совмещение приличествует жизни высоких особ».
Королева отвечала: «Однако при непременном условии, что расходы по этому визиту будут отнесены за счёт ирландских властей, которые и пригласят принца. Потому что для поправления здоровья или отдыха ни один человек не выбрал бы Ирландию!»
Королева шутит. А, может быть, экономит деньги. Но каждую неделю от королевы в дом Дизраэли прибывают корзины с первоцветами и фиалками из виндзорских оранжерей. Супруга Дизраэли, Мэри Энн, любит цветы. Дизраэли также любит цветы. Принцесса Елена пишет Мэри Энн короткое письмо: «Мама просила послать Вам от Её имени эти цветы для господина Дизраэли. Однажды он говорил маме, что любит май и все прелестные весенние цветы. Поэтому мама и посылает ему корзину цветов. Несомненно, цветы придадут его кабинету чрезвычайно весёлый вид!»
Мэри Энн отвечает, также в письменной форме: «Я исполнила приятный долг следовать указаниям Её Величества. Господин Дизраэли действительно страстно любит цветы, а свежесть и аромат этих цветов необыкновенны, оттого что они присланы милостивой рукой, осыпающей нас всеми дарами весны!..»
Королева любит примулы, Мэри Энн любит примулы, Бенджамин Дизраэли любит примулы, принцесса Елена любит примулы. Семейная любовь к весенним цветам!..
Отношения Гладстона и Дизраэли отчасти также возможно определить как некое подобие семейного конфликта. Ведь оба принадлежат Англии, принадлежат Её Величеству королеве Англии... Правящая партия Её Величества. Оппозиция Её Величества... Лев и Единорог могут сколько угодно драться, всё равно потом им предложат чёрный хлеб и пирог! И Англия качается, как на качелях; виги — тори, тори — виги; вверх — вниз; а королева не раскачивает эти качели, но она так поставлена, чтобы эти качели не рухнули!..
24 марта 1868 года в «Панче» появляется карикатура, изображающая ложу в театре. Бенджамин Дизраэли, одетый в театральный костюм Гамлета, твердит: «Быть или не быть — вот в чём вопрос!..» А в глубине ложи притаился Гладстон в обыкновенном одеянии джентльмена и шепчет завистливо: «Ему первая роль!.. Нет, дирекция сошла с ума!.. Но моё время придёт!..»
Отношения Гладстона и Дизраэли, впрочем, представляли собой не просто соперничество двух талантливых и, в сущности, успешных политиков. Они были очень разные. Гладстон, серьёзный, строгий. Дизраэли, остроумный, наклонный к ироничности. Кроме того, Дизраэли был писателем. Занятие, по мнению Гладстона, крайне легкомысленное. И два десятка лет эти двое стояли друг против друга — Лев и Единорог, Единорог и Лев. И меж ними — королева...
