Юрий Никитин - Князь Владимир
– Чего насупился? Разве мы не побили их снова?
Владимир наконец поднял взор, смех замер на губах Олафа. В темных глазах хольмградца привиделся страх. Лицо его друга посерело, по нему пролегли непривычные для двадцатилетнего парня морщины.
– Что с тобой? – спросил Олаф.
– Побили… – повторил Владимир. – А много ли побьем еще?
– Да сколько угодно, – ответил Олаф оскорбленно. Он гордо выпрямился. – Побили же?
– Да. Но некий человек в Царьграде, если у него есть деньги, будет нанимать все новых и новых. Пока кому-то не удастся, так или иначе, достать нас. Не удастся напрямую, а это не удалось, попробуют метнуть отравленный нож в спину. Подсыпят отраву в еду, вино. Подложат ядовитый шип в постель.
Олаф серьезнел, начал оглядываться, свел лопатки, будто ощутил холодное лезвие, подпрыгнул и посмотрел на лавку, начал подозрительно принюхиваться к вину.
Озлившись, сказал сердито:
– Тогда и не жить вовсе, если так бояться!
– Кто боится, тот выживает, – напомнил Владимир. – Я боюсь… Потому и говорю, нам нужно отыскать этого человека. И покончить со всем сразу.
Олаф просиял:
– Со всеми, ты хотел сказать? Сколько бы их ни было!.. А то что за жизнь, если в каждом буду видеть человека с ножом под полой.
– И в каждой девке, – напомнил Владимир.
Олаф застонал:
– О нет! Давай поскорее отыщем этого… ну, который науськивает всех псов на двух парней, которые и цыпленка зазря не обидят. Кто он?
Владимир развел руками:
– Знать бы. Давай начнем расспросы. У нас есть ниточка. Те четверо, которые пытались прибить тебя. И те трое, что шли за мной.
Владимир читал купленную за бесценок на базаре книгу, Олаф самозабвенно чистил доспехи, собственноручно точил меч. Доспехи уже горели огнем, в отражение смотреться можно, но Олаф все поправлял, убирал видимые только ему пятнышки, начищал и выскабливал, любовался, отставив панцирь на вытянутую руку.
Они были двое в кубикуле, верхние нары опустели. Их напарники по жилью охраняли двадцать вторую ступеньку лестницы во дворец. Парни шли на повышение, если учесть, что Владимир и Олаф начинали с пятидесятой. Олаф скорчил рожу своему отражению:
– Ух как грозен! Самому страшно. Не понимаю, как ты можешь читать! Если бы на меня так посмотрели, я бы на ушах ходил!
– Она может и не прийти, – буркнул Владимир, глаза его не отрывались от книги.
Олаф поплевал на блестящий бок:
– Брешешь… ждешь! А книгу вверх ногами держишь.
Владимир испуганно дернулся, Олаф захохотал. Хоть и сам не знал, где верх, а где низ, читать еще не обучился, но поймал хольмградца, поймал!
Снова полюбовался своим отражением, сказал озабоченно:
– Во втором легионе завели себе орла для талисмана!
– Двуглавого?
– Да вроде нет…
– Тогда это слабый талисман, – определил Владимир.
Олаф повеселел:
– Вот и я так думаю. Как считаешь, не завести ли и нам что-нибудь? Давай сопрем козла. Пусть живет у нас в казарме вместо талисмана!
– А вонь?
– Привыкнет, – отмахнулся Олаф. – Мы ж привыкли?
Он оборвал хохот, прислушался. В тишине засов на двери звякнул. Оба бросили ладони на рукояти мечей, Олаф встал сбоку, толчком сдвинул металлический стержень. Дверь неслышно отворилась. В темном коридоре смутно вырисовывалась закутанная с головой тоненькая фигурка. Аромат дорогих благовоний ворвался в кубикулу, не потеснив запах пота, а странно перемешавшись, создав новый сплав, как смесь меди и олова образует новый металл, бронзу.
Фигурка высвободила из-под покрывала тонкую руку, сделала призывный знак. Владимир отшвырнул книгу, подхватился. На женской руке золотых браслетов блистало больше, чем понадобилось бы на покупку десятка деревень.
Они шли по освещенным переходам и темным коридорам, поднимались по лестницам, минуя стражей. Молчаливые воины вытягивались при их приближении, а особо доверенная челядь, допущенная во внутреннюю часть дворца, молча скрещивала руки на груди и кланялась низко и почтительно.
Он шел по залам, что переходили один в другой, и везде склонялись молчаливые фигуры. Чем ближе зал к внутренним покоям, тем громаднее у входа стражи, тем преданнее и провереннее. Последние три зала могли посещать только Анна и оба брата-императора да еще избранные слуги и слепые массажисты.
Сердце Владимира едва не разбивалось о клетку груди. Он чувствовал, что задыхается. Лоб взмок, по спине пробежала щекочущая струйка. Проклятые ромейские ночи, подумал он затравленно. Даже сейчас нет прохлады.
Наконец вошли в громадный зал. Владимир невольно отшатнулся. Показалось, что вступил в бесконечный мир вирия, ибо стен так и не увидел, а тысячи и тысячи светильников уходили вдаль, где измельчались так, что терялись вовсе. Женщина приложила палец к губам, поманила. Он осторожно двинулся следом, переступая словно по тонкому льду. Не сразу сообразил, что стены сплошь заставлены громадными зеркалами, но все равно громадность зала потрясала, а мириады светильников слепили. Хотелось зажмуриться или закрыть глаза ладонью.
Сердце грохотало так, что болели уши. Но за этим залом оказался еще: зеркал меньше, горят лампады, строго смотрят лики святых, в которых Владимир сразу узнал лица базилевсов и царственной родни, под стенами плотно стоят массивные сундуки, скрыни, над ними на особых подставках блестят золотом и серебром лари и ларцы. Если сундуки, как догадывался Владимир, битком набиты золотыми монетами, то в ларях доверху алмазов, драгоценных камней. Здесь либо царская казна, либо ее немалая часть. Ибо ежели базилевс возжелает кого-то одарить, он не должен посылать человека в тщательно охраняемые тайные подвалы. Он должен просто протянуть руку и взять нужное количество злата.
Ошалевший, он сквозь струйки пота, бегущие через глаза, смутно увидел массивную дверь, отделанную украшениями из золота и серебра. Ручка в виде головы дракона с ощеренной пастью, вместо глаз горят крупные рубины. Свет переламывается в гранях, ярко-красные глаза злобно следят за каждым движением.
Едва не оглохнув от ударов сердца, он осторожно толкнул створки. Обе подались без звука. Он шагнул вслед и очутился в небольшой, но богато обставленной комнате.
Анна, бледная и взволнованная, сидела в кресле. Два светильника слабо освещали стол с бумагами, горку книг, ковры на стенах. Анна была в легком платье без украшений, волосы ее блестели, по ним прыгали золотые искры.
– Анна, – выдохнул он.
– Вольдемар…
Он опустился перед ней на колени. Не думая ни о чем, жадно вдыхая запах ее нежной кожи, ощутил, как его затылка коснулась ее нежнейшая рука. Голос, нежнее шелка и легче ветерка, прошелестел над ним:
– Ты хотел мне что-то сказать…
– Анна, – выговорил он сдавленным горлом.
Ее пальцы продолжали гладить его по затылку, трогали волосы, задевали уши. Он чувствовал, как тело наливается тяжелым огнем, огнем расплавленного металла, а голос стал хриплым от страсти:
– Анна, я пришел сюда за гибелью.
– Почему?
Он не поднимал головы, уткнувшись лицом в ее колени. Ее пальцы дрогнули, застыли, но ладонь она не убрала.
– Я не могу жить, если не буду видеть тебя, – сказал он обреченно. – Зачем мне жизнь? Тебя нет, и у меня темно в глазах. Я превращаюсь в лед, я начинаю умирать, если ты отдаляешься. Я чувствую, когда ты бываешь на дальнем конце дворца. Мне тогда холоднее! У меня уже нет души, она переселилась к тебе. Если базилевс в силах убить человека одним словом, то ты – взглядом. Но ты можешь и дать жизнь, что не под силу даже базилевсу!
Он умолк, ибо в груди поднялась такая буря, что его затрясло. Ему хотелось плакать, а сверху раздался ее тихий, чуть удивленный голос:
– Ты говоришь так странно и необычно… Говори еще!
Он поднял голову. Их взгляды встретились. В ее огромных глазах была такая печаль, что теперь он в самом деле ощутил на глазах слезы. Чужая рука сжала сердце с такой силой, что он вскрикнул от злой боли.
– Анна… что мне делать?
Она ответила медленно, ее огромные и чистые, как горные озера, глаза смотрели неотрывно, в них заблестела влага:
– Что делать нам?
Он задохнулся, смотрел остановившимися глазами. Она опустила ресницы:
– Я тоже ощутила на себе это колдовство… И не могу, не хочу ничего сделать. Мне больно, но я не хочу избавляться от этой боли. Я просто боюсь, что с нею уйдет и счастье.
Владимир боялся шевельнуться, чтобы вспугнутое наваждение не унеслось, как белка при виде человека.
Неожиданно она сказала прерывающимся голосом:
– Иди ко мне.
Владимир опешил. Ему показалось, что он ослышался. Принцесса смотрела гордо, спина ее была прямой. Он увидел, как блестят ее глаза, и потрясенно понял, что озера слез вот-вот прорвут запруду и соленые реки хлынут по бледным щекам.
– Анна!
– Я не сошла с ума, – сказала она резко. – Вчера к нам прибыли послы из Германии. Я боюсь…
