Анатолий Субботин - За землю Русскую
Глава 19
В стане врагов
Шведское войско на многочисленных ладьях отплыло из Обо к русскому берегу. Никто из воинов не сомневался в успехе похода. Море было спокойно. Пользуясь попутным ветром, шведы подняли паруса. Легкие ладьи с пешими воинами стаями окружали огромные корабли правителя и конного рыцарского полка. Погода изменилась на полпути. Ветер посвежел, постепенно небо обложили тяжелые темные тучи. Когда передние ладьи начали втягиваться в устье Невы, войско настигла гроза. Ломая пучину моря, будто из самой ее глубины вздымались волны и неслись к берегу, заливая егб и дубовые рощи на островах.
Спасаясь от бури, шведы начали высадку. Корабль правителя остановился у устья Ижоры. На холме, видном издалека на низменном берегу, поднялся златоверхий шатер. Вокруг расстилалась покрытая сочной травой поляна. Она начиналась от Ижоры, достигала заросшего низкорослым кустарником болота, шла вверх по берегу и обрывалась у темно-синей гряды глухих ижорских лесов.
Волны, несясь с моря, подняли воду. Скоро она выступила из берегов, залила островки. Недавно еще спокойная река потеряла свои очертания. С шумом и грохотом волны разбивались о подножие холма, на котором возвышался шатер правителя. Зеленые купы дубовых рощ на островах напоминали огромные сказочные корабли на безбрежном пространстве взбунтовавшегося моря.
Промокшие до костей воины радовались твердой земле, ожидая найти на берегу жилье, тепло и пищу. Залитый почти сплошь водою берег реки — рубеж Руси. Отсюда простирается вдаль, за неизведанные леса и болота, обширная, сказочно богатая Новгородская земля.
При высадке шведов на русском берегу никто не оказал им сопротивления. Берег казался необитаемым.
Непогода, какою встретила Русская земля крестоносное войско шведского короля, и то, что рыцарь Карлсон, ушедший из Обо в Новгород с повелением правителя князю Александру, не вернулся, задержало шведов.
А места вокруг дики и неприютны. Топкие болота, темные, непроходимые леса преграждали путь. Собираясь в поход, шведы намеревались плыть на ладьях в озеро Нево[35], взять Ладогу; оттуда «гостиным путем» идти вверх по Волхову до стен Новгорода. Теперь, когда войско близко к озеру, «гостиный путь» казался Биргеру и опасным, и долгим. На Волхове шведским ладьям пришлось бы преодолевать порожки, перекаты и мели; если новгородцы станут сопротивляться, то нелегкими для шведов будут встречи с береговыми засадами. Поход на ладьях по чужой реке ослабит войско.
Прямой и скорый путь к Новгороду лежит сушей, но он незнаком, а у шведов нет проводников. Жители порубежных погостов и займищ при первой же вести о появлении шведского войска бежали в леса; на местах погостов шведы нашли свежие пепелища.
Непогода и нужда в пище сказались на настроении войска. Недовольство прорывалось глухо, но с каждым днем упорнее и настойчивее. Высокое положение духовника правителя обязывало отца Биорна знать обо всем, что думают и что говорят воины. Опечаленный тем, что он слышал, святой отец во время вечерней беседы с правителем поведал о своем беспокойстве. Биргер выслушал его не прерывая.
— Страх твой напрасен, святой отец, — промолвил он, успокаивая Биорна. — Мы вступили с оружием на эту землю, и ничто не заставит нас ее покинуть. Мы знаем свое войско, и нет у нас сомнений в его храбрости и непобедимости.
— Русы дерзки, государь, упрямы; земля их обширна. Они будут прятаться в лесах и избегать битвы, предпочитая нападать исподтишка. А скрытый враг, государь, страшнее того, который стоит в поле.
— Мы навяжем им битву! — произнес Биргер с такой жесткой решимостью, что отец Биорн невольно отступил. Но через мгновение бледные губы правителя тронула улыбка.
— Скоро вернется рыцарь Карлсон от князя новгородского, — сказал он. — И если русичи не сложат оружия, то не пройдет и двух недель, как крестоносное войско будет у стен Новгорода. Победа вознаградит нас за лишения, испытываемые теперь.
— О том я молюсь, государь, — произнес отец Биорн, набожно скрестив на груди руки. — Но, да простит государь мои слова, не время ли снарядить послов к братьям-меченосцам, известить их о нашем походе и напомнить о тех обязательствах, которые приняты Орденом по соглашению о совместном походе на Русь?
Биргер поморщился. Улыбка, блуждавшая на его губах, не исчезла, но глаза — серые, почти бесцветные — потемнели. Он заговорил устало, как бы нехотя:
— Напомнить Ордену о союзе и совместном походе на Русь — о том сказал ты, святой отец?
— Да, государь. Союз с братьями-меченосцами облегчит победу…
— А что станется после?
— Союз с единоверным Орденом не опасен нам, государь.
— Не опасен для апостолической церкви, но не для Швеции и нашего короля. Разве не пришлось бы делить с меченосцами плоды наших трудов? Мы первыми ступили на землю русов. Новгород и князь новгородский не смогут остановить нас. Я не противу союза с меченосцами, святой отец, но то, что повергнется нами, должно принадлежать нам.
— Клянусь четками апостола Петра, государь, я не хочу, чтобы войско христианнейшего короля, да хранит его бог, несло труды на пользу Ордена или дружественного нам короля датского, — подняв к небу глаза, произнес отец Биорн. — Довольно того, что меченосцы станут угрожать русам.
— И за то назовут свою долю, — невозмутимо прозвучал ответ Биргера. — Меч шведов не нуждается в помощи… Пленного руса, — Биргер неожиданно переменил разговор, — который схвачен вчера в лесах, отдаю тебе, святой отец. Пусть этот дикарь станет первым в здешней земле, познавшим свет истинной веры.
— Благословит бог ваше доброе сердце, государь!
Покинув шатер правителя, отец Биорн облегченно вздохнул. Ветер, который все еще дул с протоки, был сегодня теплее и тише; облака рассеялись, образовав в небе рваные голубые просветы, предвещая тем близость ясных солнечных дней.
Глава 20
Перед походом
Княгиня Прасковья Брячиславовна носила последние дни. Беременность изменила ее. Княгиня подурнела. На щеках исчезли красившие их круглые ямочки, губы поблекли, под ввалившимися глазами и на верхней губе рыжими неровными пятнами обозначились густые тени. Все это придавало озабоченную выразительность и какую-то непривычную строгость ее похудевшему лицу.
Прасковье Брячиславовне исполнилось восемнадцать лет. Почувствовав, что понесла, она испугалась. Но постепенно, по мере того как приближались роды, в молодой княгине просыпалась женщина. Все полнее, ощутимее переживала она радость первого материнства, когда и стыдно того, что есть, и гордость переполняет сердце. Любовь к мужу полно и неотделимо слилась в ней с любовью к тому, не появившемуся на свет существу, которое носит она и ради которого готова принять муки и счастье материнства.
Редко-редко Прасковья Брячиславовна показывалась теперь из терема. Она стала осторожней, оберегалась резких движений, всего, что могло испугать ее. Александр, появляясь в тереме, обнимал ее, целовал в губы… Лишь в одном изменился: обнимая, не поднимал на руках, не кружил, как прежде, по горнице.
Княгиня смущалась, краснела от стыда. Радость ли князю видеть ее — тяжелую, в широком летнике, нерасторопную…
Как ни оберегала Евпраксеюшка молодую княгиню от всего, что могло бы ее потревожить, но беспокойные вести с Ладоги не миновали терема. Терялась мамка: чей язык в хоромах болтлив? Она сердито ворчала, когда княгиня просила открыть ей правду.
— Что я скажу тебе, осударыня? — нахохлясь и отводя в сторону глаза, твердила она. — Знаю столько, сколько и ты… Память у меня разбило.
— Всегда так-то: как не хочешь молвить, так у тебя и памяти нет.
Для Евпраксеюшки княгиня — дитё малое. Какою была в Полоцке, в девичьем тереме, такой и осталась.
Вечер скоро. Бывало, об эту пору дружинники песни играли, забавами тешились, а сегодня — ни песен игровых, ни забав. «Неужто поход?» — думает княгиня. Тревожнее начинает биться у нее сердце. Ждала Александра — не пришел. Будь она не тяжелой — не горевала бы, не тревожилась. А тут как останется она одна в тереме?
Страшно Прасковье Брячиславовне. Разлилась бы слезами горючими, да стыдно. И Евпраксеюшка — увидит слезы на глазах — пристанет. «Опомнись, осударыня! — скажет. — Глупой бабе впору реветь ничего-то нёвидя, а ты княгиня».
В сумерках уже, когда Прасковья Брячиславовна перестала ждать мужа, Александр, шумно хлопнув дверью, вбежал в светлицу. Княгиня ожидала увидеть тревогу на его лице, а он весел, как всегда; кафтан на нем в пыли, лицо потемнело от загара, глаза искрятся так, словно совершил он что-то такое, что должно радовать и его, и весь княжий двор.
— Прости, лада, опоздал, не навестил днем, — заговорил он, обнимая княгиню. — Дел много нынче… А ты? О чем грустишь? Печаль вижу в глазах твоих.
