Анатолий Субботин - За землю Русскую
— О том, кто нарушил, ближе тебе ведать, болярин.
— Мне ли?! — Лизута протестующе повысил голос. — Слово легко молвить, Федор Данилович, а я, как и ты, далек от вотчин. Ближние владычные попы вершат вотчинные дела святой Софии. От них, от ближних попов, и мне горе. Легче мир со свеями положить, чем сговориться с чернецами. От души каюсь, болярин, страшусь их.
Огоньки, сверкнувшие в глазах владычного боярина, когда он говорил, казалось, выражали и недоумение тем, что услышал он от княжего боярина, и скрытое торжество над ним. Собираясь на владычный двор, Федор Данилович заранее представлял хитрые речи владычного боярина. Гибок у Лизуты язык, отведет беду. И то тревожило Федора Даниловича — не нашлось бы среди верхних друга и союзника врагам Руси; по злобе на князя не послал бы кто гонца на рубеж сказать, что делает князь, с какими силами и когда выступит из Новгорода. Потому-то Данилович и говорил Лизуте о долгих сборах и о тревоге за удачу похода.
— Ия страшусь того же, болярин Якун, — будто поверив в искренность слов Лизуты и соглашаясь с ним, промолвил Федор Данилович. — Хитростей и темных дел страшусь, — добавил он. — Слушок есть, — Данилович понизил голос, как бы делясь тайной, — побывал-де в Новгороде чужой поп… От ливонских краев. Посетил, сказывают, этот поп владычный двор. Не привелось тебе видеть его, болярин Якун?
Лизута вытер потное, раскрасневшееся лицо. Пристальный взгляд Федора Даниловича, каким тот, словно бы ненароком, следил за каждым движением владычного боярина, не предвещал добра и мира. Данилович не назвал имени чужого попа, но Лизута догадался, что говорит княжий боярин о попе Семене, приходившем в Новгород из Риги с грамотами Нигоцевича. В памяти Лизуты воскресло серое, выцветшее лицо попа, вспомнились его неторопливая речь и голос… Тоненький, с хрипотцой. Лизута доверялся ему, и владыка принимал Семена. Нынче попа того нет в Новгороде. Лизута полагал, что Семен благополучно ушел в Ригу, но слова княжего боярина навели на сомнения. «Неужто люди Даниловича переняли Семена? — думал владычный боярин. — Что знает Данилович о попе?» Как ни верен и ловок Семен, но можно ли поручиться, что на княжем дворе, перед боярином Федором сможет сохранить тайны? Видел ли Данилович грамоты владыки и бояр Нигоцевичу? «Не видел», — тут же уверил себя Лизута. Иначе не намеки на «чужого попа» услышал бы он от княжего боярина, а прямое и резкое слово. Все же Лизута решил в разговоре с Даниловичем быть осторожнее и сговорчивее.
— Доходил и ко мне слух о чужом попе, — промолвил он. — А видеть, если и был он, не привелось. Мало ли бродит их, безместных, пропитания для ради! А когда ждут, болярин Федор, на княжем дворе подводы и посошных из вотчины святой Софии? — заминая речи о попе, спросил Лизута.
— Завтра ополудни.
— Боюсь, успеют ли, а к вечеру будут.
Федор Данилович знал о попе Семене только то, что услышал о нем от Ивашки. Ивашко, не найдя захожего попа в Новгороде, после того как увидел его на Буян-лугу, пришел к Даниловичу и сказал о встрече с «чужим попом» на займище у Данилы, о том, что поведал ему после о попе Данила. Федор Данилович побранил Ивашку за опоздание с вестью. Искали Семенка Глину в городе и на путях — не нашли. От Федора Даниловича не укрылось, что сейчас напоминание о гонце Нигоцевича встревожило владычного боярина, стал он покладист и иными словами, чем раньше, заговорил о подводах и о посошных. «Замаран хвост у болярина Якуна, — подумал Данилович. — Не зря приходил поп».
— Ждать велишь завтра, болярин, подводы из владычной вотчины? — спросил Федор Данилович, будто не придав значения тому, что сказал он о Глине.
— В ночь нынче выйдут, — ответил Лизута. — А тех, кто не выполнил княжий указ и повеление владыки, разыщу…
Глава 22
Домники
Олексич велел дружинникам, которых брал с собой в непокорную волость, седлать коней. Строгий наказ Александра Ярославина не давал времени на сборы. Перед тем как Олексичу и сопровождавшим его отрокам выехать со двора, воевода Ратмир осмотрел сбрую на конях, ладно ли сидят кольчуги, не заржавели ли копья.
— Не велик поход, — сказал он, — да, не ровен час, и на малом споткнется конь. А ты, Олексич, помни: охочих молодцов и посошных возьми с собой в Новгород, ослушников остепени, взыщи с каждого, что положено. — Все исполню, осударь-воевода, — обещал Олексич. — И к тебе слово, паробче, — Ратмир поманил Ивашку, стоявшего у стремени оседланного коня. — Подойди! Ты на Шелони жил, ведаешь места тамошние.
Строгий взгляд его, устремленный на Ивашку, был так неприветлив, что молодец смутился, не зная, за какую вину сердит на него воевода.
— Бывал и на Шелони, и в борах, — молвил.
— Вместо тебя в Заильменье Олексич возьмет другого отрока, — указал Ратмир. — А тебе, паробче, — взгляд воеводы стал добрее, — идти на Мшагу. На Мшаге, близко Шелони, погост… Запомни — Медвецкий. Живут в том погосте железные мастера, домники и искусные кузнецы. К ним тебе путь.
— По твоей воле, осударь-воевода, — услышав последние слова Ратмира, обрадовался Ивашко тому, что доведется увидеть Шелонь.
— Скажешь мастерам на погосте указ княжий, — не слушая Ивашку, продолжал воевода. — Указал-де князь Александр Ярославич немедля слать в Новгород железные крицы и все оружие, какое сковано — копья и рогатины, топоры и ножи — все везли бы. Успеет ли к походу оружие со Мшаги — с тебя спрос. И о том молвишь: не велел-де Александр Ярославич из погоста ихнего брать посошных ратников, — стояли бы мастера при своем деле. Из Новгорода пойдешь на Ракому, оттуда Шелонь рукой подать.
…Стоявшая недавно еще сырая, дождливая погода сменилась теплыми сухими днями. Временами на небе собирались синие грозовые тучи, громыхал гром. Но, прошуршав по траве и зеленой листве деревьев тяжелыми, как орехи, дождевыми каплями, тучи рассеивались, не успев даже смочить пыль на дороге.
Солнце стояло высоко, когда Ивашко добрался к Медвецкому погосту. Он ожидал увидеть чуть ли не городок, а вместо городка — полтора десятка изб кривым посадом разбросались по крутому берегу Мшаги — лесной, красноводной реки.
Рубленные из сосновых кряжей, почерневшие, обожженные студеными зимними ветрами и летним солнечным зноем, избы подслеповато щурятся волоковыми окошками на свет божий. Вдоль улицы зеленеют густые завесы рябин и черемух. За дворами, прячась в оградах, наливается вишенье. Стаи воробьев, шумно, как вода на порожках, вспархивают и перелетают с места на место, виснут гроздьями в зеленой листве. У околицы, при въезде на улицу, зеленым шатром раскинулся старый дуб. Могучий ствол его покрыт зарубками и ссадинами. И гулянья веселые, и хороводы девичьи, и мольбища стародавние — все перевидал дуб. Вокруг него — ровная, утоптанная лужайка. В тени, на брошенном чурбаше, сидит плечистый, крепкий на вид старик. Он прилаживает к косью косу-горбушу. Две готовые косы лежат рядом, на земле.
Ивашко спешился. Ведя в поводу коня, подошел к старику.
— Бог на помочь! — поздоровался.
Вблизи старик показался Ивашке еще жилистее и крепче, чем издали. Должно быть, в молодости он обладал богатырской силой, да и теперь, по тому, как ловко руки его обращаются с молотком, набивая кольца на пятку косы, видно, что силой и ловкостью поспорит он с молодыми.
— Спасибо на слове! — не поднимаясь с чурбаша, громко ответил старик. Он опустил косу, поправил узенький ремешок, перехватывающий кольцом волосы, и спросил — Откуда бог несет, витязь?
— Из Великого Новгорода?
— К нам, на погост, аль проездом?
— К вам… С наказом.
— Уж не за данью ли? — спросил старик и потер узловатым пальцем заслезившийся глаз. — Рано, молодец. Хлеба и льны зелены, по зиме давали дань крицами… Уж не мало ли дали? — усмехнулся. — Не забывают нас данью: крицы, меха, хлеб даем. За данью в пору, молодец, ходят. Слыхано ли, чтобы в летнюю страду…
Ивашко чувствовал себя неловко под нахмуренным взглядом жителя. Переступив с ноги на ногу, он сказал:
— Не за данью я…
— Так ли? Впрямь, не за данью? Велико ли слово твое?
— Велико. Войско собирает князь Александр Ярославич.
— Охти-и! — вырвалось у старика, и глаза его уставились на Ивашку не то с изумлением и страхом, не то с любопытством.
В солнечном блеске вдоль улицы прошумел вихорек. Точно заяц внезапно порснул. Вихорек пошумел, листвою у дуба, качнул, обнажая, березку по ту сторону пути и, вскинув желтый столб пыли, облачком рассеялся за околицей.
— Не Орда ли идет к Новгороду, не татаровье ли? — спросил старик.
— Нет, не Орда. Орда далеко. От Варяжского моря враг.
— От варягов?..
— Заморские свей переступили рубежи Руси. И римские попы с ними. Не добра ждать. Князь сказал поход.
Со старых огнищ над Мшагой тянуло жарким и сладким запахом цветущей ржи. Старик снял с головы ремешок, разгладил ладонями волосы.
