Королевские сестры - Виктория Холт

— Ну-ка, Нелли, кто из нас не стал бы лучше, оставив свои дурные привычки?

— Две дамы — если их можно так назвать, — что сидят недалеко от Вашего Величества. Ибо если величайший из повес решит исправиться, где окажемся мы? Мне бы поневоле пришлось вернуться на подмостки, а мадам — торговать вонючей рыбой в Бретани.

— Я отказываюсь оставаться в обществе этого создания, — произнесла Луиза.

— Ура! — крикнула Нелли.

Луиза поднялась и надменно удалилась, бросив на короля почти гневный взгляд, словно приказывая ему прогнать Нелли и последовать за ней.

Карл сделал вид, что не замечает ее, и подумал: «Что ж, они сами все решили. Сегодня будет Нелли».

Ему нравилось, когда такие решения принимали за него.

На следующий день он вспомнил эту сцену, когда перед ним предстала Сара Черчилль.

Как знаток женщин, он мгновенно ее оценил. «Вираго», — подумал он и подивился, привлекла ли бы она его, будь он моложе. Хотя ради спокойствия он был готов пообещать что угодно, его невольно влекло к таким вираго. Барбара в этом превзошла всех; Луиза не сильно от нее отставала — только она сражалась слезами. Эта Сара Черчилль, как и Барбара, никогда бы так не поступила. Он увидел на ее лице печать честолюбия и на мгновение задумался, не попытается ли она стать его любовницей, чтобы содействовать возвышению мужа. Он был так ленив, что, случись такое, он, вероятно, уступил бы.

Первые же ее слова показали, как он ошибся.

— Ваше Величество, я считаю своим долгом довести до вашего сведения одно дело. Я много размышляла об этом и теперь знаю, что это мой долг. Это касается принцессы Анны. Позволите продолжать?

— Прошу вас, — сказал Карл, думая: «Нет, ни за что. Слишком она жесткая. Да и я стар и разборчивее, чем в юности. Она молода и красива, но прежде чем лечь в постель, выторгует слишком много условий».

— Граф Малгрейв добивается брака с принцессой Анной, Ваше Величество.

Он сонно посмотрел на нее.

— У меня есть доказательства его намерений, — продолжала она. — Я принесла их, чтобы представить Вашему Величеству.

Он взял бумагу и прочел написанные там слова. Она была права. Любовное письмо, написанное его племянницей Малгрейву. Похоже, это дело зашло дальше, чем следовало.

— Надеюсь, Ваше Величество, я поступила мудро.

— Уверен, миссис Черчилль всегда поступает мудро, — любезно произнес король.

— Значит, Ваше Величество не гневается на меня?

— Вы не боялись, что я буду недоволен, — сказал он с улыбкой, которой она не поняла. — Вы ждете недовольства моей племянницы.

— Ваше Величество, я умоляю, чтобы это осталось в тайне от принцессы Анны.

— Которая, — вставил Карл, — и не подозревает, что вы похитили ее любовную записочку?

— Лишь потому, что я сочла своим долгом... перед принцессой.

— Охотно верю, миссис Черчилль. Не бойтесь. И... благодарю вас.

— Благодарю Ваше Милостивое Величество.

Она сделала реверанс и удалилась, а он остался стоять, глядя на бумагу в руке.

Бедняжка Анна! Так она все-таки нашла в мире нечто столь же сладкое, как шоколад. Бывали времена, когда он думал, что этого никогда не случится.

Он осторожно сложил записку, сунул ее в карман, а затем подозвал одного из своих пажей и велел ему немедля прислать герцога Йоркского.

Когда Яков прибыл, Карл протянул ему записку, которую принесла Сара.

Яков взял ее с опаской, а прочтя, растерянно взглянул в лицо брата.

— Видишь ли, — сказал Карл, — наша малютка Анна созрела для замужества.

— Но Малгрейв! — воскликнул Яков.

— В этом я с тобой согласен, — ответил Карл. — Мне и самому казалось, что в последнее время милорд стал слишком уж дерзок в своих надеждах.

— Ты думаешь, Анна влюблена в этого малого?

— Анна любит его так же, как сласти, братец, а любовь к сластям — причуда мимолетная. Вот она, сласть... ах, как восхитительно, как прелестно! Какой вкус! Послевкусие остается ненадолго — совсем ненадолго. А потом исчезает. Когда мы уберем Малгрейва с ее жадных глаз, она начнет озираться в поисках новой причуды. Мы должны найти для нее нечто очень сладкое и сочное, братец.

— Мое бедное дитя. Я не могу забыть Марию.

— Анна — не Мария; и мы постараемся найти ей жениха попривлекательнее Оранжа.

— Я никогда не одобрял тот брак.

— Твоя беда, Яков, в том, что ты редко бываешь на стороне собственной выгоды.

Карл меланхолично улыбнулся брату. «Что с ним станется, когда меня не будет?» — спросил он себя. Будут беды. Тут и Монмут, что строит глазки короне, и Вильгельм, который и не сумел бы построить глазки, даже если бы от этого зависела его жизнь... впрочем, если этот бедняга и не способен воспылать страстью к женщине, то к трону — еще как способен. Когда речь заходила о короне Англии, Вильгельм мог быть не менее страстным, чем Монмут. И был еще Яков — беспомощный, с гениальной способностью делать не то и не тогда. «О Боже, — подумал Карл, — никогда еще человек не был так рад, что его уже здесь не будет, когда наследство пойдет с молотка».

— Яков, — сказал он, — почему ты не можешь проявить хоть немного здравого смысла? Почему бы не дать понять, что ты покончил с этим заигрыванием с папизмом?

— Покончил! Заигрыванием! Мне не нравится твое легкомыслие, брат.

— Если бы ты мог приправить свою серьезность моим легкомыслием, Яков, а я мог бы смешать немного твоей серьезности со своим легкомыслием — какая бы из нас получилась пара! Нет, но если бы я был азартным игроком, а я не таков, я бы поставил на то, что мое легкомыслие убережет меня от бед лучше, чем твоя серьезность. Если бы ты для виду посещал протестантскую церковь, а папизм исповедовал тайно...

— Ты просишь меня отречься от своей веры.

— Ты будешь не первым.

— Тем хуже; но я не гордился бы, примкнув к этой жалкой шайке.

— Ты называешь нашего прославленного деда членом жалкой шайки?

— Нашего деда! Я устал слушать, как он сказал, что Париж стоит мессы.

— Если бы ты мог извлечь урок из его мудрости, Яков, ты был бы мудрее. Ты что, снова хочешь по скитаниям? Черт побери, Яков, ты