Николай Данилов - Кордон
Маленький иностранный порт Калао. Чем порадует он русских моряков? Чужой берег, чужие корабли, чужие люди, чужая речь. Тут свои законы и порядки, свои нравы и обычаи…
Князь лейтенант Александр Петрович Максутов поднялся на верхнюю палубу фрегата и тут же был взят в «полон» гардемаринами. Офицер только что вернулся от командира корабля с экстренного совещания, и молодым морякам не терпелось узнать, какие распоряжения дал господин Изыльметьев после визита вежливости на английский фрегат «Президент». Молодость непоседлива и тороплива. Наперебой посыпались вопросы, а Максутов молча смотрел на своих воспитанников, дожидаясь, когда угомонятся. Вид его был официален и строг. Таким лейтенанта знали гардемарины в Морском кадетском корпусе только на занятиях. Зайдя, бывало, в аудиторию, он, высокий и стройный, выслушивал доклад дежурного, здоровался с кадетами и после громкого, обрывистого «Здравия желаем!» окаменело стоял у стола, дожидаясь полной тишины.
Двадцатидвухлетний лейтенант, с «пушкинскими» бакенбардами, до фанатизма любящий морское дело, был на фрегате уважаем всеми. Серьезный и требовательный на службе, он становился неузнаваемо веселым и общительным вне ее.
Три года назад, после окончания Морского кадетского корпуса, Максутову, романтику и искателю приключений, бредившему странствиями, дальними плаваниями и встречами с дикарями на неведомых островах, начальство учебного заведения неожиданно нанесло сердечный удар, вдребезги, как стекло иллюминатора, разбило его мечты: оставило в корпусе предподавателем.
— Нет, без моря жить не могу, — решительно заявил тогда молодой князь и добился аудиенции с самим начальником Морского корпуса Богданом Александровичем Гла-зенапом.
— Не возмущайтесь, голубчик, беспричинно, — отечески успокаивал его адмирал. — Вы с отличием прошли все науки, преподносимые кадетам в нашем заведении. У вас отмечены редкие способности душевно и доходчиво
передавать знания другим. Вы человек с незаурядными задатками отменного преподавателя и врожденного пси-холога-воспитателя. Кого, голубчик, как не вас, оставить в корпусе для занятий с гардемаринами?..
Никакие «не могу быть камерным моряком», «не лежит душа», «разбиваете голубую мечту детства» не помогли.
— Оставляем вас в Морском корпусе, — решительно заявил адмирал. — И не смейте, голубчик, ослушаться. Ноне вы здесь более нужны Отечеству… А ходить на кораблях вы будете. Непременно!
Как нельзя птицу лишать полетов, так нельзя моряка долго томить на берегу. Богдан Александрович сдержал свое слово — моряк понимал моряка. Максутов чаще других офицеров Морского корпуса бороздил водные просторы, с юношеским увлечением обучая кадетов и гардемаринов на практике делу, которому они самоотверженно и верно служили.
Александр Максутов ходил на военных кораблях «Гангут», «Ретвизан», «Бородино», на фрегате «Цецера» и шхуне «Дождь». В авгуте 1853 года отправился в кругосветное путешествие на фрегате «Аврора». И на этом корабле ему вменили в обязанности ведать программными занятиями с гардемаринами.
— Какие, спрашиваете, господа, новости? — в раздумье произнес лейтенант и, помолчав, добавил: — Прескверные…
Гардемарины застыли в ожидании.
— На берегу свирепствует желтая тихорадка…
— Фи-и-и! — разочарованно присвистнул кто-то. — Вот вам, господа, и увольнение на берег! Примечательности, трактир, харчевня, базар и прочее…
Гардемарины сникли.
— Без берега, к сожалению, нам не обойтись, — с огорчением сказал Максутов. — Эпидемия эпидемией, а закупать продукты питания и запасаться водой экипажу необходимо.
Лица молодых моряков легкомысленно просияли: лейтенант подал надежду побывать на берегу! Какая ни есть земля — без зелени, песчаная, твердая, гористая однако после такого утомительного и тяжелого плавания ступить на нее морякам весьма желательно. И пусть вокруг иностранцы, непонятная речь, но посмотреть на людей дальних мест, понаблюдать за их нравами и обычаями — влечение для юношей заманчивое.
— Больных скорбутом, — продолжил лейтенант, — господин Вильчковский настаивает вывезти для лечения на природу. Иван Николаевич с требованием корабельного доктора согласился. Не позднее, чем завтра, больных вывезем вон туда. — Максутов кивнул в сторону небольшого острова, отдаленного от порта на десяток кабельтовых. — Называется он Сан-Ларенцо.
— И Токарева туда? — поинтересовался гардемарин Владимир Давыдов. — Если да, то позвольте и мне отправиться с ним, сопроводить.
Максутов знал о дружбе этих гардемаринов. Высокий сухощавый брюнет Владимир Давыдов с разлетом густых бровей и плотно сбитый блондин с нежным девичьим лицом Гавриил Токарев были неразлучными друзьями. В кадетском корпусе их койки располагались одна возле другой, на занятиях друзья находились неизменно рядом. С приятным волнением Владимир и Гавриил одновременно поднялись по трапу на фрегат «Аврора». Наконец-то наступил долгожданный момент: гардемарины отправились на военном корабле в плавание, да еще какое — кругосветное! Радости друзей-сверстников не было предела.
Море проверяет и отбирает людей. Оно, беспристрастное, вскоре поведает, кто рожден для плавания, а кому суждено быть на берегу. Море признает стойких, выносливых, отважных и мужественных. Вряд ли кто из гардемаринов мог предположить, что Гавриил Токарев, кадетский силач, умевший подбрасывать одной рукой двухпудовую гирю без передышки до трех десятков раз, окажется беспомощным в ураганы и бури. Морская болезнь, свалившая его впервые еще в Северном море, потом цепко держала в своей власти при каждом шторме.
— Токарев останется на фрегате, — ответил Максутов и не понял, обрадовал или огорчил Давыдова. — У Гавриила болезнь не прилипчивая, от качки. Он выздоравливает. Общение с ним не возбранятеся и даже напротив — приветствуется.
Гардемарины ждали: вот сейчас лейтенант привычно потрогает пальцами пышные бакенбарды, ободряюще улыбнется, скажет, что «не так страшен черт, как его малютки» и весело рассмеется. Он любил по-своему перестраивать поговорки и пословицы: «Обжегся на молоке, дует водку», «Назвался гвоздем, лезь в доску» и т. д. и т. п. Таким вне занятий, неунывающим и задорным, зна-
ли воспитанники Максутова. Его шутки, заразительный смех поднимали всем настроение. Однако на этот раз лейтенант смотрел на гардемаринов так, словно они, все до единого, не выполнили его обязательного задания.
— Господа, — медленно произнес Максутов. — Я вам не сказал самого главного…
Гардемарины вытянули шеи, выжидающе смотря на лейтенанта.
— Возможно война уже объявлена. Но об этом пока официально не уведомлены те акулы. — Максутов глазами показал на иностранные корабли. — Английский и французский адмиралы, затаив дыхание, ждут от своих правительств сообщение чрезвычайной важности. С получением такового они, господа, незамедлительно распорядятся обрушить на нас огонь… Но и ноне, будь мы в состоянии готовности уйти отсюда, нам этого сделать они не позволят. Таково твердое убеждение командира корабля. Господин Изыльметьев, прикинувшись простаком, сообщил адмиралам, что мы вынуждены простоять в Калао больше месяца — много тяжелобольных, фрегат растрепан ураганами. Решение командира: в кратчайший срок подготовить корабль к походу. К бою быть готовым ежеминутно. Через десять-двенадцать суток, выбрав удобный момент, покинем этот порт. Вот такие, господа, пироги…
Гардемарины молчали. Их помрачневшие, сосредоточенные лица выразительно говорили Максутову, что воспитанники отчетливо поняли нависающую над экипажем «Авроры» опасность.
— Большого сбора не будет, — сообщил лейтенант. — Надобно сделать все так, чтобы не вызвать у противника малейшего подозрения. Пусть он поверит в нашу полную беспомощность. Работать придется круглыми сутками. Все, о чем я вам сказал — военная тайна…
Приближающуюся к фрегату небольшую яхту первым заметил сигнальщик.
— Справа по борту неизвестное судно! — прокричал он. — Держит курс на корабль.
Вахтенный офицер лейтенант Константин Павлович Пилкин вскинул к лицу подзорную трубу и, бодро издав «Ого!», энергично повернулся к группе гардемаринов, с которой беседовал Максутов.
— Господа! — радостно произнес он. — Невероятно, но факт: к нам приближается российская яхта!
Максутов быстрым шагом подошел к вахтенному офицеру.
— Позволь, Константин Павлович, взглянуть, — Он нетерпеливо потянулся за подзорной трубой. — Не ошибаешься?
— Изволь убедиться, Александр Петрович, — весело ответил Пилкин. — Полюбуйся. Своим глазам не верю: на яхте российский флаг!
— Верно, верно, — подтвердил Максутов, вглядываясь в суденышко. — В такой дали от родины наша яхта. Удивительно!
