Николай Данилов - Кордон
— Пусть заслугой {Заслуга — деньги, выдаваемые матросам на несъеденные продукты и невыпитую водку} получают.
— Гроши за нее дают, — не сдавался матрос. — Я мог бы им заплатить, но у меня в кармане вошь на аркане…
— Мародер! — укоризненно произнес Заборов. — У тебя с похмелья трясутся руки. Будешь за троих пить, вот так, ядреный корень, полысеешь. — Старший боцман снял фуражку и похлопал себя по лысине.
Матрос ухмыльнулся.
— Сегодня, Матренин, вернешь мне чарку Рогожина, — приказал Заборов, — а завтра — чарку Синицина. Сейчас иди драить палубу. Плохо отдраишь, послезавтра принесешь мне свою водку. А не то получишь по зубам. Вон швабра. Выполняй!
— Есть!
Максутов видел, как матрос-великан притворно заторопился к швабре, а старший боцман, расправив пышные усы, вразвалку, широко расставляя ноги, неторопливо зашагал по палубе.
«И до чего же метко люди дают друг другу прозвища! — подумал Максутов. — Морж — и все тут!»
Заборов оценивающе посмотрел на группу «негоциантов», ее руководителя и понял, что бразды правления надо брать в свои руки. Он деловито поинтересовался, какими финансами располагает лейтенант Максутов, какое достоинство имеет местная валюта по сравнению с обменным русским золотым рублем, чем отличается перуанская мелочь от копеек, на бумаге прикинул чего и сколько примерно можно купить.
— Харчей на нашу ораву потребуется прорва, — заключил старший боцман, — а денег кот наплакал.
— Финансист утверждает, что этой валюты нам должно хватить, — неуверенно отозвался Максутов и вызвал на лице Заборова премилую гримасу.
— Вы что, Александр Петрович, финансистов не знаете? — Заборов снисходительно и несколько осуждающе смотрел на лейтенанта. — Они все сделаны на одну колодку. Удавятся, а лишнюю копейку не выделят.
— Так ведь у них точные подсчеты, калькуляция на котловое довольствие есть, — робко сопротивлялся Максутов.
— Калькуляция! — почти передразнил князя Заборов. — У нас больше трех сот прожористых моряков. Каждый день давай им трехразовое питание. А учел ли наш очкастый финансовый бог, что хворых из другого котла кормить придется, что для них фрукты и прочие яства требуются?
— Фрукты необходимы, — согласился Максутов. — Но и финансиста понять можно. Он больше средств, чем отведено по табелю положенности, выделить не имеет права.
— А-а! — недовольно махнул рукой Заборов. — Знаем их положенность. Вот заявятся на фрегат эти, от кого беды ждем, иностранцы, и сразу найдутся средства, чтобы вдосталь вином дорогим напоить и сладостями, каких матрос в жизнь не видел, их утробы напичкать.
Максутов улыбнулся.
— Так принято, Матвей Сидорович. Мы их угощаем, они нас…
— Вот я и говорю об энтом, — не мог успокоиться Заборов. — Для иностранцев, ядреный корень, деньги находим, а сами — зубы на полку. Так, да? А ведь у них юлото, сами говорили, награблено в колониях разных, л мы казну из народных сбережений собираем.
Максутов не пожелал далеко заходить в разговоре со старшим боцманом о большой государственной казне и тактично вернул его к реальной и скромной сумме, выделенной на закупку продуктов для экипажа.
— В первый черед, — наставительно сказал Заборов, — нам надобно прицениться к овощам и фруктам.
Узнаем, почем лук, чеснок, хрен, яблоки, груши и прочая зелень, какая тут имеется.
— Ананасы, бананы, виноград, — подсказал гардемарин Владимир Давыдов.
— Я и говорю, прочую зелень, — не стал перечить старший боцман и не преминул добавить: — Если она, конечно, нам по карману и определенная польза от нее хворым имеется.
— Пожуем — увидим, — меланхолично вставил Давыдов, вызвав у моряков улыбки.
— На ваш выбор, Матвей Сидорович, — уступчиво сказал Максутов. — Вы человек в этом деле среди нас самый знающий.
Заборов, польщенный похвальными словами лейтенанта, довольно шмыгнул носом.
— Потом, значит, закупим муку и картошку, ежели она тут родится, — продолжил старший боцман. — А коли нет, так наберем побольше сытных круп — гороха, ячменя, овсянки и что еще в этих местах водится, посмотрим. А по мясу у меня прежнее соображение осталось: покупать надо живой скот, — И Заборов, хотя ему никто не возразил, с увлечением начал доказывать, как и в чем выгодно держать на корабле скотину. Пока, мол, команда съест половину животных, вторая, молодняк, подрастет и наберет вес. Словом, экипаж все время будет питаться только свежим мясом, и продукции в конце концов окажется больше, чем закупали. — Со всех сторон выгодно, — подытожил старший боцман.
Однако, вопреки его ожиданиям, Максутов отнесся к соображениям опытного хозяйственника без восторга.
— А вдруг, Матвей Сидорович, здешний скот не выдержит качки? — высказал он сомнение. — Начнет худеть, болеть. Что тогда? Не оставить бы экипаж без мяса.
Заборов не согласился.
— Скорбута у скота не бывает, — авторитетно заверил он, — потому что зеленью питается. А от качки что скотине будет? Морская болезнь — хворь человеческая.
— Надо добро у господина Изыльметьева запросить, — не взял на себя ответственность Максутов.
— Они супротив не будут, — уверенно заявил Заборов, заранее заручившись поддержкой командира фрегата. — Не впервой, ядреный корень, скотину на судах перевозят Это ведь с давней поры заведено. Помню как-то… Впрочем, нынче некогда, потом расскажу…
Случай, о котором вспомнил старший боцман, как раз был не в пользу его предложения.
Произошло это несколько лет назад, но Матвею Сидо-ровичу запомнилось на всю жизнь. Командиру шхуны, на которой ходил тогда молодым матросом Заборов, приказали взять на борт здоровенного быка-производи-тсля, чтобы по пути оставить его на небольшом зеленом острове, где временно содержались десятка три коров. И случилось так, как нередко бывает на море: шхуна попала в штормовую полосу. Разбушевавшаяся стихия двое суток швыряла судно со спущенными парусами, как арбузную корку. О необычном пассажире моряки вспомнили после шторма, когда подходили к острову. Заглянули в трюмный отсек и ужаснулись: бык стоял на голове, вонзив рога в деревянную палубу и задрав задние ноги, перехлеснутые ремнями. Когда освободили производителя от пут, он рухнул на живот, вывернув рогами палубные доски. Шпагатом расчетверив ноги, бык долго и тупо смотрел на матросов, словно хотел спросить: «За что вы, люди, меня так наказали?» Обильно обляпанное жидкостью, могучее тридцатипудовое животное настолько похудело, что шкура висела на нем складками, Дав производителю прийти в себя, матросы переправили его на берег. И тут произошел еще один казус. Коровы, утомленные длинным ожиданием общего жениха, с протяжным мычанием затрусили ему навстречу. Бык остановился и, как бы догадавшись, зачем так проворно приближаются буренки, проявил неожиданную прыть. Энергично мотнув головой, он выдернул у матросов повод, издал жалобный рсв и резво побежал прочь от навязчивых невест…
— За скотиной как на земле, так и в море, надобно присматривать, — назидательно сказал Заборов. — А то оно, конечно, всякое могет случиться.
Заготовщики провизии разделились на две группы. Лейтанант взялся закупить крупы, овощи и фрукты, старший боцман — животных и корм для них.
На скотный рынок с Матвеем Сидоровичем пошли шесть матросов и пять гардемаринов.
«Как бы кто из этих сосунков не улизнул в страстное заведение», — с боязнью подумал Заборов. От размалеванных девиц с манящими улыбками и ключами в руках старший боцман уводил свою группу в сторону. Кому-кому, а ему известно, как падки после длительного плава-
ния моряки на женщин — евнухов на кораблях нет. Любовь в чужих портах у морских путешественников скоротечна, флирты мимолетны. У моряков нет времени на длительное обхаживание капризных и томных красоток — корабль не ждет, выход в море торопит к энергичным действиям. Моряки всех стран мира на берегу влюбчивы и решительны. Тут не до выбора: сын моря готов приласкать любую податливую девицу — Бог увидит, хорошую пошлет. А последствия? О них мужчины, месяцами не видевшие женщин, просто не думают. Раскаяние кое у кого приходит потом, когда вместе с пылкой любовью пристанет к человеку модная «заморская» болезнь — долгая мучительная расплата за короткое блаженство.
— Смотрите, ядреный корень, не впадите в низкий блуд! — предупредил Заборов матросов, а обиняком больше намекал гардемаринам. — Срам смотреть на распутников. Кто сделает шаг в сторону, лишу берега. Ясно?
— Ясно, — неохотно ответили парни.
У Заборова с гардемаринами свои отношения. Эти юноши на корабле — особая когорта, считай, каста. Матвей Сидорович хорошо помнит тот августовский день, когда гардемарины впервые ступили на палубу «Авроры». Чистенькие, опрятные, с золотыми якорьками на белых узких погонах, они вели себя перед старшим боцманом и унтер-офицерами непринужденно, в их разговорах, позах, манере держаться чувствовались независимость и некое высокомерие. Всем своим видом гардемарины давали понять кондукторам и унтер-офицерам, чтобы их потом, когда новички наденут робы с судовыми номерами на карманах, не путали с обыкновенными матросами. Столичный Морской корпус в России один. В него, в отличие от провинциальных армейских училищ, набор особый. Туда отбирают сыновей знатных отцов — адмиралов и генералов, старших офицеров, графов и князей, высокопоставленных чиновников известных ведомств и департаментов. И хотя гардемарины, конфузно наголо подстриженные, одетые в голландки, расписанные по командам, на другой же день внешне ничем не отличались от матросов, предусмотрительный Матвей Сидорович старался их не спутать с «быдлами», «фефелями» и «жерновами». Сегодня эти мальчики на корабле практиканты, а завтра офицеры Российского императорского флота. К ним тре-
