Вячеслав Софронов - Путь диких гусей
— Поведем пока вон до того леска, — неопределенно ответил Карача и пошел к своей лошади, привязанной отдельно от других.
Подталкиваемые копьями и саблями охранников, степняки дошли до березового леска, в глубине которого помещалось местное кладбище. Следом несли на древках копий раненых. Среди защитников городка был убит лишь один стрелами, что пустили сообщники Зайнуллы, ускользнувшие из крепости. За ними была отправлена погоня, но Карача особо не надеялся на успех.
Возле опушки все остановились, дожидаясь дальнейших указаний. Карача, не сходя с лошади, подозвал к себе начальника стражи и велел построить всех в один ряд. Когда это было исполнено, то визирь спрыгнул на землю и пошел вдоль понуро стоящих пленников. Он зорко всматривался в их лица и время от времени тыкал пальцем в грудь, командуя:
— Выходи… И ты… Шаг вперед… Тоже…
Степняки, не понимая, зачем это нужно, подчинялись и выходили из строя. Можно было заметить, что в большинстве то были злобного вида воины, бросавшие на предавшего их Карачу свирепые взгляды ненависти. Верно, именно эти взгляды и заставляли его сортировать пленных по такому принципу.
Дойдя до конца строя, он повернулся и поманил к себе начальника стражи.
— Связать этих, — коротко бросил ему. А затем начал что-то тихо объяснять шепотом.
Тем временем половина охранников бросилась исполнять приказание визиря. Они повалили выведенных из строя степняков на землю и связали им за спиной руки. К ним подошел начальник стражи и так же тихо объяснил, что делать дальше. Они поглядели на него с недоумением и двинулись к близрастущим березам.
По одному полезли на вершины деревьев и, закрепив там веревки, держась за них, попрыгали вниз. Деревья напружинились и пригнули тонкие ветки. Подбежали еще несколько человек, помогая удерживать их в согнутом положении.
Степняки с недоумением и даже усмешками поглядывали на приготовления, не понимая, для чего сибирцы сгибают березки и как это с ними, пленными, связано. Но когда к березам потащили первых из указанных Карачей, то они вроде бы поняли, в чем дело. Многие заволновались, зашептали молитвы, подняв глаза к далекому, покрытому тяжелыми кустистыми облаками небу, попадали на колени. Но ни один из них не попытался даже бежать, чтоб спастись. Все как зачарованные смотрели, как привязывают к ветвям их товарищей за ноги и за руки, проверяют прочность узлов.
При этом сибирцы даже посмеивались, похлопывая осужденных по голове и что-то им приговаривая вполголоса. Наконец веревки были закреплены у пяти человек, и охранники повернули головы в сторону Карачи, ожидая сигнала. Но тот, словно не видел обращенных к нему взоров, а сам внимательно смотрел на Соуз-хана, стоявшего в растерянности рядом с ним.
— Ну, дорогой сосед, командуй своими воинами, — усмехнулся Карача, — не ты разве их в плен взял? Чего смущаешься, словно красная девица? Верши суд. Твои нукеры ждут.
— Что ты… Не могу я им такое приказать… — затрясся тот. — Не мое это дело, не мое. Я в казнях сроду участия не принимал и палачом не буду. Ты, Карача-бек, все затеял, ты и до конца доводи.
— Кишка тонка, говоришь! А если бы они тебя на копья вздели, то как бы ты тогда запел? А? Ладно, ладно, так хану Кучуму и доложу, что пожалел ты бунтовщиков. А уж что он решит, поглядим…
— Зачем ты так, Карача-бек?! — бросился к нему Соуз-хан. — Пощади…
— Поступай как знаешь… ответил тот и пошел в сторону.
Соуз-хан, увидев, что все взгляды обращены к нему, едва не зарыдал и махнул рукой начальнику своей стражи:
— Вели, чтоб начинали… — выдохнул хрипло. Сибирцы, удерживающие вершины берез, по знаку начальника стражи враз отскочили от деревьев, и те, ничем не удерживаемые, медленно пошли вверх, распрямились и… послышались душераздирающие крики казненных.
Соуз-хан, с ужасом смотрящий на все происходящее, успел заметить брызнувшую сверху кровь, мелькнувшие обрывки одежды, что-то красное замельтешило в глазах. Больше он рассмотреть не сумел, потому что перед глазами пошли огненные круги, голова стала ватной, в ушах зашумело, все внутренности вывернуло наружу, и он упал на жухлую, прихваченную первым морозцем траву, выплескивая изо рта остатки еды.
Его нукеры, что проводили казнь, округлившимися от страха глазами смотрели на дело рук своих: на вершинах березок раскачивались отдельные части человеческих тел, обильно смачивая темной кровью голые без листьев ветви. Лишь один пленник остался жив и болтался, растянутый меж деревьями, словно бычья шкура, натянутая для просушки. Он уже не кричал, а только глухо стонал, мучаясь и страдая.
— Добейте его, — скомандовал Карача, а потом, оглядев остальных пленных, добавил:- За голову тоже вяжите, чтоб промашки не было. — И пошел к своей лошади, подергивая выступающим вверх правым плечом.
…Карача дожидался окончания казни в городке, занимаясь тем, что чертил концом острой палки на земле какие-то замысловатые фигуры. Уже по темноте привели пошатывающегося от пережитого Соуз-хана, враз похудевшего и осунувшегося, а следом остальных пленников, не решавшихся даже поднять глаз на сидевшего возле ворот визиря.
Утром Карача, бодрый и подтянутый, словно и не присутствовал на вчерашней казни, вошел в шатер Соуз-хана, Тот лежал, укрытый теплыми шкурами, и лишь маленькие печальные глаза смотрели со страхом на вошедшего. Он даже не встал и никак не отозвался на приветствие, и непонятно было, слышит ли он слова ханского визиря.
— Неужто захворал? — осведомился тот с легкой издевкой в голосе. — Кликни лекаря да выпей вина, все, глядишь, и забудется. Это тебе не баб за толстую задницу щупать. Новые времена наступили. Или они тебя, или… — и Карача стукнул ребром ладони по второй руке. — Хотел чистеньким остаться? Не выйдет… Мы с тобой теперь одной веревочкой повязаны, и все в округе знать будут, что Соуз-хан, а не кто-нибудь бунтовщиков казнил. И улус твой будут стороной обходить. Ну, гроза бунтовщиков, пора и за дела приниматься. Новые, я тебе говорю, если сам пока не понял, времена наступили. Надо отловить Сейдяка, что со своей мамкой скрывается в твоем улусе. Понял? Наш хан ждет от тебя подарка. И чтоб ни один волосок с головы мальчишки не упал. Понял?
Но Соуз-хан так и не проронил ни слова, а даже прикрыл набухшие веки, и было неясно, спит ли он или не желает слушать.
Карача не стал повторять, отлично понимая, что тот не сможет уклониться от выполнения важного поручения, и, дернув выпирающим вверх плечом, уже выходя из шатра, обронил:
— Половину твоих храбрых нукеров беру с собой для охраны пленников. Будем ждать тебя с мальчишкой к вечеру в Кашлыке. Счастливо оставаться, гроза бунтовщиков.
Когда он во главе колонны оставшихся в живых воинов пятой сотни, бредущих со связанными назад руками по раскисшей от влаги земле, проезжал мимо березового леска, то ненадолго остановил лошадь. Вся роща была облеплена стаями воронья, слетевшегося сюда с ближайших окрестностей. Они висели на погнутых березках гроздьями, и издали казалось: деревья украшены черными плодами, вызревшими накануне зимних холодов. От их тяжести стволы берез вздрагивали, кренились, раскачивались, словно хотели сбросить с себя черные, давящие их вниз комья, отряхнуться, распрямиться. Но черные сибирские вороны цепко держались за ветви, взмахивая сизыми крыльями и работая длинными клювами, время от времени громко каркая, выражая людям благодарность за предоставленную им добычу. Не было еще на сибирской земле более урожайного и благодатного для них года, чем нынешний год хитрой и мудрой Змеи, втянувшей свое черное и скользкое тело в излучину древних северных рек-соперников Иртыша и Тобола.
Карача подхлестнул лошадь, подергивающую ушами и воротившую голову от зловещей рощицы, и поскакал по осклизлой дорожке, повторяя про себя: "А ведь это только начало… Только начало… Начало нового ханства".
СНЕГ ЗАБЫТЫХ ЖЕЛАНИЙ
Первый снег обрадовал Едигира и опечалил Зайлу-Сузге. Было радостно видеть все вокруг чистым, белым, опушенным узорчатыми нитями. Теперь и следы зверей можно было прочесть и распутать, но и след охотника мог привести недобрых людей к их зимовью.
Уже несколько дней они рыли в холме землянку и таскали поваленные бурей стволы деревьев, выкладывая из них стены землянки и перекрытие крыши. Собирали ветки от вечнозеленой пихты и устилали ими пол жилища. А чтоб влага не попадала внутрь, Едигир выстелил крышу берестой, содрав ее с толстенных берез. В крыше' оставил лишь отверстие для дыма, а вход закрыли сплетенными ветками. Сделали и лежанку возле стены землянки, обложив ее привезенными с собой шкурами.
Когда таскали пихтовый лапник, то Зайла спросила Едигира с усмешкой:
— А правда, будто в каждом дереве живет душа умершего? Говорили мне, что некоторые души спят зимой, и потому листья у них падают на землю, а у других круглый год зеленая одежда на ветвях.
