Вячеслав Софронов - Путь диких гусей
— А правда, будто в каждом дереве живет душа умершего? Говорили мне, что некоторые души спят зимой, и потому листья у них падают на землю, а у других круглый год зеленая одежда на ветвях.
Едигир, бросив на пол очередную охапку веток, повернул к ней раскрасневшееся от работы лицо и лукаво спросил:
— Кто это такие сказки моей Сузге рассказывал?.. А я вот какую историю знаю про одежду деревьев.
Когда мой народ ехал в эти края, то случалось с ним всякое. То встретилось им племя с копытами вместо ног и погналось за ними. Мой народ перебрался через большое болото и спрятался от того народа, который людей живьем ел. Едут дальше. Встречают другое племя: все мужчины у них на зайцах верхом ездят, и сами маленькие, как белки. Увидели они мой народ и взмолились: "Помогите нам одолеть страшного соболя, что похищает наших девушек и детей ворует". Собрались охотники моего народа и поймали соболя в ловушку. Обрадовалось малое племя и решило отблагодарить мой народ. "Привезем вам живую воду, которая и больного и раненого вылечит", — говорят они. Привозят вскоре те люди живую воду в небольшом туесе. А тут увидели их наши женщины и расхохотались: "Какой смешной народ! Их в карман посадить можно!" Обиделся тот народ, осерчал на наших женщин и выплеснули живую воду на деревья. Попала она на кедр, ель и сосну. С тех пор и стоят они зелеными круглый год, а остальные деревья лишь только летом с листьями.
Зайла, слушавшая его рассказ, с улыбкой тряхнула головой:
— Ой, тебя послушаешь, так кругом то зеленые девушки, то народ, что на зайцах скачет. Хоть краешком глаза посмотреть бы на них.
— Не говори так, — махнул на нее рукой Едигир, — они все слышат, а видеть их простому человеку не к чему. Добра от этого не будет, запомни.
— Ну хорошо, — легко согласилась она, — не буду. Но мне очень интересно слушать все твои сказки. Раньше мне казалось, что ваш народ дикий и… — она чуть замялась, — не помнит своей истории. Но чем больше узнаю о вас, тем больше поражаюсь. Только с одним я не согласна — это с верой в ваших духов и богов, которые живут в пнях и деревьях. Наш Аллах…
— Замолчи, — не дал ей договорить Едигир, — не хочу и слушать тебя. Ты видела, что наделал ваш Аллах, пославший на нас войско с твоим братом во главе. Ваш Аллах велит покорять другие народы, чтоб они были рабами. Не бывать тому! Мы жили по вере наших отцов и так жить будем.
Зайла, пораженная тем, как исказилось лицо ее любимого, подошла у нему и провела тонкими пальцами по губам.
— Не надо, милый, я больше не буду. Обещаю тебе. Зачем мы будем ссориться из-за этого всего. Скажи лучше, что готовить сегодня на обед?
Едигиру и самому было уже неловко от неожиданной вспышки гнева. Поймав пальцы Зайлы губами, чуть прикусил, пообещав:
— Будешь еще моих богов трогать — откушу и на обед зажарю.
— Ладно, — оттолкнула она его, — не думала, что ты такой кровожадный. Сходи в лес лучше. Может, что и попалось в твои ловушки, а я пока своими делами займусь.
Едигир свистнул собак, дремавших неподалеку и поглядывающих время от времени на своих хозяев, подхватил лук, что смастерил сам, и десяток стрел. Наконечников для них сделать было не из чего, а потому он закрепил на концах их острые кости глухаря, пойманного в ловушку. Для охоты на рябчиков и иную мелкую дичь они вполне годились, но идти с ними на лося нечего было и думать.
Собаки бежали впереди, а он внимательно рассматривал следы меж деревьями, поглядывал вверх, Где-то рядом затявкали собаки, и он насторожился, определяя, кого они там увидели. Судя по лаю, то должны быть птицы, возможно тетерева, вернувшиеся в лес после кормежки на болоте. Достигнув небольшой полянки, Едигир остановился за деревьями и, высунув голову, увидел своих собак, облаивающих большую березу, на которой расселось около десятка черно-белых птиц с красными бровями.
"Точно, тетерева сидят. Собак не боятся и смотрят на них с любопытством, понимая, что те их не достанут". Он начал медленно обходить поляну стороной, чтоб выйти на птиц сзади. Осторожно ступая, обходил кусты, перешагивал через сгнившие деревья. Наконец, завидев березу, остановился перевести дух. Тетерева, свесив головы, словно дразнили заливающихся лаем собак и не обращали внимания, что делается сзади.
Это и нужно было Едигиру. Не рискуя идти дальше, он медленно поднял лук, прицелился. Выбрал самого крупного красавца и спустил тетиву. Стрела ударила тетерева под крыло, но упал он не сразу, а какое-то время побарахтался на ветке, зацепившись за нее когтистыми лапами. Но потом бултыхнулся вниз, бешено забив Крыльями. Едигир успел вложить вторую стрелу и, почти не целясь, пустить ее в птичью стаю, которая закрутила головами, пытаясь понять причину падения их товарища. Увидев охотника, тут же снялись с дерева и, тяжело хлопая крыльями, полетели в глубь леса. Едигир кинулся к подстреленной птице, которую уже трепали собаки, вырывая ее друг у друга.
— Тихо, ребята, тихо! Пока еще рано обедать, надо еще птичек добыть, — ласково отогнал своих помощников. — Ищи косачей, ищи! — приказал им. Собаки нехотя отошли от своей, как они считали, добычи и побежали, принюхиваясь, дальше в лес, непрерывно оглядываясь, ожидая, что хозяин окликнет их.
Но догнать испуганную стайку не удалось. Птицы перелетали с одного дерева на другое, не подпуская человека близко к себе. К тому же невесть откуда объявились две сороки, громко стрекочущие над Едигиром, сообщая о малейших его передвижениях всему лесу.
— Да чтоб вас леший взял, — выругался он, — звали вас сюда…
Делать было нечего, и он отправился проверять ловушки. Но и там не повезло. В одной из них оказались лишь перья от угодившего в нее тяжелого глухаря. Ловушка была сооружена из тяжелого бревна, закрепленного на распорках. Снизу на сторожок выкладывали спелые ягоды рябины, речную гальку. Как только глухарь дергал за сторожок, тяжелое бревно придавливало его сверху. Но пойманную птицу обнаружил вездесущий соболь и не пожелал оставлять его охотнику. Кучка перьев красноречиво говорила о происшедшем.
— Хорошо, разбойник, выслежу я тебя, — с улыбкой прошептал Едигир, — твоя шкурка мне очень пригодится.
Позвал собак и дал им понюхать соболиный след. Те закрутили носами и, пригнувшись, начали описывать круги вокруг ловушки. Наконец Черныш кинулся в сторону, а следом за ним и Белка. Они дружно сбежали в начинающийся неподалеку овраг, перепрыгнули через небольшой ручеек и побежали вверх по склону. Возле поваленного дерева остановились и начали, чуть потявкивая, скрести кору.
Едигир, едва поспевавший за ними, подбежал к дереву и обнаружил в нем небольшое дупло, а рядом валялись глухариные перья и кости, что явно говорило об открытии убежища разбойника. Неожиданно собаки кинулись к древесному комелю, залились лаем. Едигир успел разглядеть мелькнувшую острую мордочку зверька, который выскочил через расщелину полусгнившего дерева и метнулся к ближайшей густой ели. Собакам схватить его не удалось, и теперь, раздосадованные своим промахом, они громко облаивали разлапистую ель, пытаясь разглядеть среди ветвей хитрого зверька. Едигир на всякий случай снял лук, хорошо понимая, что в чаще ветвей соболя ему не взять, а лишь понапрасну потратив время на поиски, уйдет отсюда ни с чем.
Раз или два вверху мелькнула его мордочка с бусинками глаз, высматривающими охотника. Он как бы приглашал охотника и собак поиграть в прятки.
— А… — махнул Едигир рукой, — живи пока. Никуда от меня не денешься. Сам в ловушку придешь, как миленький. Попомню тебе еще моего глухаря, заплатишь за него шкуркой своей. — И пошел дальше проверять остальные ловушки.
Но в остальных приспособлениях даже ягоды лежали нетронутыми. Или они не вызывали доверия у птиц, или те не заметили их, но приходилось возвращаться обратно с единственным подстреленным тетеревом.
Зайла без него занялась изготовлением посуды, о чем давно мечтала, но все откладывала на потом. Намешав глины с песком в небольшой ямке, она слепила две миски и один вместительный горшок для воды. Аккуратно нанесла палочкой по краям посуды узоры в виде кружков и черточек и засунула чуть подсохнувшие изделия в горячую золу. Подошедший Едигир хотел остановить ее, объяснив, что посуда не просохла, а потому потрескается от тепла. Но Зайла не хотела и слушать его.
— Я видела, как это делается, и не спорь со мной, — настояла она на своем, — вот увидишь, что все получится.
Тот не стал ее разубеждать и занялся разделкой добычи. Собаки с нетерпением ждали, пока он вытащит потроха, и с жадностью накинулись, вырывая их друг у друга. Обмазав птицу свежей глиной, Едигир сунул ее в золу рядом с изделиями Зайлы.
Посидели молча, думая каждый о своем. Зайла подбрасывала катыши из глины, оставшиеся от работы. Вид у нее был сосредоточенный, и Едигир не решился спросить, что за игру она придумала. В ее действиях была какая-то система, и он догадался, что это не игра, а что-то большее.
