Вячеслав Софронов - Путь диких гусей
— Что это ты делаешь? — наконец спросил, не выдержав.
Но она подняла левую руку, показывая, чтоб не мешал. Катыши ложились перед ней в замысловатые фигуры, и Зайла что-то шептала губами, разглядывая их, собирая в руку и вновь кидая на землю.
— Да скажи мне, чем ты занята? Ничего понять не могу…
— Нокут называется, — попробовала объяснить она свои действия, но такой ответ лишь больше запутал недоумевающего Едигира.
— Что значит "нокут"? Игра что-ли какая? Неожиданно по ее щеке скатилась слеза, и рука застыла в воздухе. Она уже не бросала камешки, и слезы все катились и катились по смуглым щекам, капая прямо на землю.
– Зайла-Сузге, что с тобой, говори! — не помня себя, закричал Едигир и кинулся к ней, затряс за плечи, прижал к себе. — Милая, дорогая моя, любимая… — повторял безостановочно.
Наконец Зайла совладала с собой и, чуть отстранившись от него, тихо заговорила:
— Я сейчас гадала. Меня научила этому одна моя служанка, когда я жила еще дома у отца. Гадание у нашего народа зовется нокут или ногып. И, честно говоря, Аллах запрещает нам, женщинам, гадать. От этого могут быть большие несчастья. Но я не удержалась и решила испытать судьбу. Мне сегодня приснился мой сын и муж. Я видела, что где-то льется много крови, и очень испугалась. Ведь мой сын наследник ханства, у него много врагов. Вот я и попробовала погадать и поняла, что моего мужа нет в живых…
— Как, — вскричал Едигир, — Бек-Булат умер?!
— Его убили. А наш сын скрывается у чужих людей, и его ищут плохие люди. Это мне показали камни. Они никогда не врут в отличие от людей…
Едигир вскочил на ноги и порывисто прошелся туда и обратно, как это часто бывало с ним при сильном волнении.
— А как ему можно помочь?
— То камни не скажут…
— И кто убил моего брата?
— И этого они не могут сказать. Но сделали то очень черные люди, Бек-Булат знал их, и они предали его…
— Я же говорил ему, говорил… Нельзя верить всем этим… — и он грубо выругался, не обращая внимания на Зайлу.
— Теперь уже ничего не изменишь. Но своего сына я должна спасти. Кроме меня, никто ему помочь не сможет.
— О чем ты говоришь? Ты всего лишь женщина. Я пойду!
— И тебя тут же схватят степняки и казнят на месте. И слаб ты еще…
— Но ведь что-то надо предпринимать? И зачем ты увезла меня оттуда?!
Нет, Едигир, я поступила правильно. Так распорядилась судьба. Сперва я должна спасти тебя, а потом уже сына.
— Ты останешься здесь, а я завтра же отправлюсь в путь и сделаю все, что смогу. Не может быть, чтоб степняки перебили всех моих нукеров. Кто-то все равно должен был спастись и теперь скрывается. Они ни за что не пойдут на службу к этому… твоему брату. Я найду их, и мы вместе найдем Сейдяка и соберем ополчение. Нет, война еще только начинается!
Зайла, не поднимая головы от земли, словно она продолжала что-то там рассматривать, упрямо сказала:
— Если ты уйдешь, то я пойду следом. Ты ведь не станешь связывать меня? Верно? Согласись, что так будет хуже.
— Но ты же не знаешь этих мест и заблудишься через полдня пути!
— У нас говорят так: "Сердце матери и на край земли дорогу найдет". Я знаю, что со мной ничего не случится. Я дойду.
На Едигира, казалось бы, подействовали ее слова, и он внимательно посмотрел на Зайлу.
— А в самом деле… — в замешательстве проговорил он, — как же я тебя оставлю одну? Ведь ты и с голоду тут пропадешь. Пользоваться ловушками ты не умеешь.
А если зверь какой?
— Ну вот, — рассмеялась она, — наконец-то и обо мне вспомнил. А то все "я" да "я". Я знаю, кто нам поможет, но скажу об этом завтра. Все будет зависеть от того, какой сон мне приснится. Доставай свое кушанье, если оно окончательно не сгорело.
— Сон… сон приснится, — заворчал Едигир, но возражать не стал, а разгреб золу, извлекая запекшегося тетерева.
Вечером он долго и тщательно готовился в дорогу, собирая все необходимое. Долго сидел у костра, подбрасывая ветку за веткой в огонь. А когда опустился на лежанку и втянул ноздрями пряный запах свежей хвои, то почувствовал, что Зайла не спит. Все ее тонкое тело мелко дрожало. Он положил ей руку на грудь, и тотчас ее рука легла на его лицо. Зайла моментально повернулась к нему и притянула к себе, зашептала что-то на ухо, и он будто провалился в густой туман. Утром они оба, ни словом не обмолвившись, оделись потеплее и вышли в том направлении, откуда совсем недавно приплыли. Рядом бежали собаки, казалось бы довольные больше всех, что и они отправились в путешествие. Шли долго, почти не разговаривая, и лишь делали короткие привалы для отдыха. Уже за полдень достигли селения, мимо которого проплывали. Людей в нем по-прежнему не было, но по следам определили, что недавно его кто-то посетил.
— Верно, и они ушли подальше в лес, но наведываются в селение, — сказал Едигир.
— Может, ждут кого?
— Может, и так… А мне кажется, что в том леске есть люди и следят за нами.
— Где? — закрутила головой Зайла, но ничего не увидела. — Ты точно знаешь?
— Все-таки я охотник, — ответил он, — но давай пойдем дальше. У меня просто нет оружия, если вдруг они нападут. Недолго и в плен попасть.
Они вышли к крутому иртышскому обрыву и остановились, зачарованные открывшимся видом. Белесые речные воды, вздыбливаемые мелкими барашками, жили своей отрешенной от людских забот жизнью. Небольшая волна накатывалась на берег, подтачивая его, сбрасывая время от времени пласты глины в воду, и устремлялась дальше. Их вечный бег заставлял человека задуматься о чем-то ином, чем суетные заботы, ощутить малость свою рядом с рекой, независимой и вечной.
— Уплыть бы по реке куда-нибудь далеко, далеко, где нас никто бы не знал… — тихо сказала Сузге.
— Не получится, — ответил ей Едигир, — только боги могут жить независимо от людей и их забот. А мы, как эта волна, должны двигаться вместе с нашим народом… порознь мы погибнем…
Двинулись дальше по кромке обрыва, где пролегала тропинка, протоптанная за многие годы местными жителями. Они ушли, а тропа осталась напоминанием, что земля обжита народом, вбирающим тепло и холод иртышского берега, отдающим и ей тепло своих тел.
Едигир заметил, что Зайла начала уставать и шагала все медленнее, утирая пот и переводя дыхание.
— Скоро надо будет и ночлег искать? — спросил он ее.
— Можно было и в селении остаться.
— Нет, лучше не рисковать.
Прошли через небольшой лесок, перерезанный глубоким оврагом. Собаки подняли зайца, мелькнувшего белой, еще не до конца полинявшей спинкой, и умчались за ним, громко лая, не понимая, что их погоня закончится, ничем. И вдруг их тонкий радостный лай сменился более низким, отрывистым и злобным.
— На лося что ли наткнулись? — полуутвердительно сказал Едигир, прислушиваясь к непрерывающемуся тявканью. — А может, и на человека случайно наскочили.
— Что будем делать? — Зайла напряглась, опасаясь не столько за свою жизнь, как за любимого.
— Посмотрим, а там уж и решим. — И он пошел скользящей мягкой поступью охотника к опушке, за которой открывался чистый от деревьев берег.
Зайла поспешила следом и сквозь поредевшие деревья увидела невдалеке от леска лошадь, а рядом с ней человека, отмахивающегося палкой от собак. Присмотревшись внимательней, узнала старика, что помогал ей лечить Едигира и угощал их рыбой. И лошадь, казалось бы, была та же самая, на которой она везла раненого с поля боя.
— Да это же старый Назис, — чуть не закричала она радостно от встречи со знакомым человеком, — но только как он очутился здесь?
— Вот и меня это же интересует. — Едигир совсем не собирался выходить из укрытия, а медленно осматривал окрестности, пытаясь определить, нет ли где засады. Ho вроде бы ничто не говорило об опасности, и он крикнул собак, а затем и сам направился к старику, приказав, Зайле остаться в укрытии.
Старик, увидевший его, начал низко кланяться, прижав к груди руки.
— Вот ведь какие собаки, чуть не порвали, — проговорил он сиплым голосом, указывая на псов.
— Доброго тебе здоровья, старик. Рад увидеть тебя вновь. Говорят, что ты меня с того света возвратил. Спасибо тебе за это.
— Не знаю, что и сказать, — в замешательстве начал тот, тяжело выталкивая из себя слова, словно что-то мешало ему говорить, — то любовь женщины тебя спасла, а я что… я лишь помогал ей.
— Все равно спасибо, и будь на то моя воля, подарил бы сейчас тебе табун кобылиц. Но тебе известно, что степняки заняли наши земли. Теперь я не хан, а так… — он махнул рукой.
— Да, мой повелитель, я все знаю, И я ведь едва остался жив. После того как мы расстались, поплыл я к родственникам и там рассказал, что наш хан жив и не время еще оплакивать твою кончину. Но на меня донесли этому выродку, которого зовут Кучумом. Схватили и вот… — старик поведал о всех пытках и мучениях, что пришлось ему вынести.
