Вячеслав Софронов - Путь диких гусей
— Я знаю, где достают вино для ночных пирушек… — промямлил тот, и его лисьи глазки заблестели от преданности.
— Уж не ты ли его продаешь? — усмехнулся хан.
— Что ты! Что ты! — замахал тот короткими ручками, изображая неподдельный ужас. — Как хан мог такое подумать о верном своем слуге. То вино воины меняют на одежду и даже на оружие у рыбаков, что по ночам приплывают к стенам крепости.
— Возьми верных людей и сделайте засаду. Схватить поганцев!
— Но хан не спросил, к кому попадает часть вина…
— И к кому же?
— К самому башлыку, — шепотом проговорил старик, — если он узнает, что я сообщил об этом, то мне несдобровать.
— Если не выполнишь моих указаний, то я сам сообщу Алтанаю о твоих словах. А если схватишь разбойников, то получишь награду.
Охранник тяжело вздохнул и попятился из шатра.
— Ох, тяжела моя доля, тяжела моя доля, тяжела… — причитал он, покидая Кучума.
СКРИП КРИВЫХ ДЕРЕВЬЕВ
Карача-бек ехал на поимку Сейдяка, надеясь исполнить это быстро и удачно. С ним была сотня воинов, и он был единственный начальник над ними. Радостная улыбка не сходила с его лица — хан теперь полностью доверял ему, и не за горами был тот день, когда он, Карача, станет ближайшим его советником и полновластным правителем всего ханства.
"Хан не знает местных обычаев и порядков. Без меня ему не ступить и шагу. Военные победы закончились. Теперь нужно другое оружие. Он недоверчив от природы, и внушить ему, что все вокруг только и думают, как бы поскорее вернуться обратно в Бухару, не так и трудно.
К тому же Кучум законный наследник ханского холма. Его род идет от самого хана Шейбана, что правил некогда всеми землями вокруг. Старики о том когда-то рассказывали. Знал это и мой отец. Но род Тайбуги убил хана Ибака, и с тех пор про хана Шейбана запрещено говорить под страхом смерти. Но от этого никуда не уйдешь. Правда все одно вылезет на свет, как сабля из ножен. И если будет пойман Едигир и его ближайшие родственники, то… хан Кучум может уже ничего не опасаться… К тому времени я должен стать его правой рукой, а тупых воинских начальников надо отдалить от него любыми путями".
Так рассуждал Карача-бек, скакавший впереди возглавляемой им сотни. Но по странному стечению обстоятельств или по злому умыслу Алтаная с ним была отправлена пятая сотня, которая вчера, в Кашлыке, кричала громче всех и требовала от хана выплаты положенных денег и возвращения домой. Там же ехал и зачинщик всего, кипчак Зайнулла, которого велено было с надежными людьми отправить с каким-то поручением и по дороге с ним расправиться.
Не знал всего этого Карача-бек и преспокойно скакал, подхлестывая своего коня, чтоб пораньше достичь селения, где, по сообщению лазутчиков, скрывался Сейдяк.
Неожиданно он услышал, что сотня, идущая вслед за ним, остановилась и, повернув голову в ту сторону, с удивлением заметил, как все сбились в кучу и горячо что-то обсуждают.
Карача-бек смекнул, что происшедшая заминка не случайна, и, медленно развернув коня, направился к сгрудившимся воинам. Не доезжая нескольких шагов до них, он крикнул:
— Что случилось, доблестные воины?
Но никто даже не обратил на него внимания, и все продолжали горячо спорить, размахивать руками, наезжать конями друг на друга. Карача решил не вмешиваться в их спор и натянул поводья, ожидая, когда узнает причину задержки. Вскоре к нему направился один из всадников, в котором Карача узнал юзбашу отряда.
— Плохо дело, — показал тот рукой на орущую толпу, — вчера бунтовали и сегодня то же самое. Еще и хуже. Толкуют, что раз им хан не платит, то нечего и служить ему. Там главный заводила Зайнулла, он всех и подбивает в степь обратно идти, а по дороге нескольких беков ограбить и все меж собой поделить. Добром это не кончится. Я чего думаю, поехали-ка подобру-поздорову обратно в Кашлык, а они пусть сами разбираются.
Карача оценивающе посмотрел на юзбашу, которого била крупная дрожь, как от озноба, провел указательным пальцем по верхней губе и неожиданно стегнул того наотмашь по испуганному, трясущемуся лицу:
— Значит, такой ты юзбаша! — крикнул на него и направил коня прямо в гущу спорящих людей.
Не ожидавшие такого поворота дел конники расступились перед Карачой-беком, и крики на время смолкли.
— Храбрые воины, — обратился он к ним, не давая передышки коню, нахлестывал того, пока не прорезал всю ораву и не разбил на две половины. — Я согласен с вами, тем более, что сам не богат и нет у меня улусов и невольников, кто бы работал на меня. Всем хочется домой. И в этом понимаю вас. Ваши начальники пьянствуют и совсем не думают, как вы встретите жуткую сибирскую зиму. Я согласен помочь вам, но… если вы четвертую часть добычи отдадите мне. Вы не знаете этих мест, а я вырос здесь. Решайте…
Удивленные воины слушали ханского визиря, открыв рты и недоуменно поглядывая друг на друга.
— Дело говорит, однако, — сказал негромко? кто-то.
— А не обманешь? — тут же послышались вопросы самых недоверчивых.
— Сообща оно, понятно дело, сподручнее будет, — закивали головами ближайшие к Караче.
В образовавшееся свободное пространство выехал худощавый мужчина с рыжеватыми волосами и такой же каштановой бородкой.
— Я кипчак Зайнулла, — заговорил он негромко, и по тому, как его с почтением слушали, можно было догадаться, что он у них за главного, — мы не знаем, кто ты, но если твои слова от сердца, то вот тебе моя рука, — и, сняв обшитую стальными пластинами рукавицу, он протянул Караче плотную и упругую ладонь.
Тот пожал ее и, дружески улыбнувшись, поднял руку вверх:
— Я всегда уважал храбрых людей, а если они еще и умны, то вдвойне.
— Хорошо, визирь, что ты предлагаешь? — вглядываясь Караче в глаза, спросил Зайнулла.
— То, что вы задумали, не так легко выполнить, особенно если все хотят остаться живыми и здоровыми, а не валяться в лесу с пробитой головой. Я хочу сказать, что так просто селения богатых беков не взять. А нищие вам не нужны, так я понимаю?
— Правильно понимаешь, — засмеялись вокруг.
— А потому надо действовать хитростью. Неподалеку находится улус Соуз-хана. Он очень богатый человек, но его городок хорошо охраняется, и с наскоку вам его не взять. А потому… — Карача сделал небольшую паузу и обвел всех глазами, заметив, что все слушали с утроенным вниманием и недоверие на лицах воинов исчезло, — потому я поеду первым и сообщу тому, что наш хан послал вас схватить Сейдяка. Но без моего знака ничего не предпринимать. Согласны?
— Согласны! — дружно заорали все. И лишь Зайнулла продолжал так же внимательно наблюдать за говорившим и ничем не выразил своих чувств. Но увидев, что вся сотня согласилась-с планом визиря, кивнул головой, проговорив:
— Что ж, будь по-твоему. Но если предашь… сам понимаешь…
— Я связан с вами обещанием и клянусь, что делаю это от всего сердца.
На том и порешили. Карача-бек поехал вперед один, а сотня должна была через какое-то время скакать по его следу, благо, что вчерашний снег только чуть подтаял на солнце и следы хорошо на нем просматривались.
Карача хлестнул коня и, отъезжая, повернул голову в сторону Кашлыка, посмотрел на тропу, по которой они ехали. Вдали виднелась небольшая фигурка, уменьшающаяся на глазах. То никем не замеченный юзбаша поспешил в городок, чтоб доложить хану о случившемся.
"И это тоже хорошо… — подумал Карача, пряча скользнувшую по губам недобрую ухмылку. — Поглядим, что из всего этого выйдет. Или буду первым человеком в ханстве, или…"
Когда Карача-бек подъехал к городку Соуз-хана, то еще издали был замечен охранниками на башнях и остановлен грозным окриком оттуда:
— Стой! Куда прешь?!
— Доложи хозяину, что к нему ханский визирь явился с поручением. И открой ворота, морда неумытая!
Человек с башни соскользнул вниз, и через какое-то время заскрипели ворота и образовался небольшой проем, через который Карача неторопливо проследовал внутрь городка. Навстречу уже спешил сам хозяин, льстиво улыбаясь всеми складками заплывшей физиономии.
— Какой гость! Какой гость пожаловал, — приговаривал он на ходу, вытянув вперед обе руки, отчего его тучное тело бурно колыхалось в такт шагам, — почему не послал никого заранее? Я бы заранее барашка для тебя специально зарезал, музыкантов позвал. А так…
Карача соскочил с лошади, поводя неровными плечами, двинулся навстречу Соуз-хану и позволил заключить себя в объятия, ощутив запах распаренного тела вперемешку с восточными благоуханиями.
— Не забыл еще, кто тебя нашему хану представил? — посчитал нужным напомнить гостю Соуз-хан. — Должником моим будешь теперь до конца жизни. Большим человеком стал, и все благодаря кому? Ладно, я твой друг, и мне ничего не нужно, главное, чтоб помнил о моей доброте и бескорыстии, — все частил тот, сыпля словами, и трудно было разобрать, что говорится откровенно, а что из лести.