Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
* * *
Граф Кирилл Григорьевич Разумовский был чрезвычайно богат. Опричь того, что взял громадное приданое за женою, он получил огромное наследство после смерти брата Алексея. К тому же, обе императрицы – Елизавета и Екатерина пожаловали ему большие поместья в Малороссии. Долгая и роскошная жизнь его при дворе, вдали от имений, расстроила немало его состояние, но, тем не менее, оно оставалось значительным. Разумовский заботился о благосостоянии своих крестьян и даже интересовался вопросами, касающимися отношений крепостных людей к помещику. Он обещал дать в награждение тридцать пять червонных за решение предложенной Вольно-Экономическим обществом задачи о назначении земли под крестьянское тягло. Вдали от зоркого его глаза хозяйство, особенно в Малороссии, шло плохо.
Соседи, пользуясь его отсутствием, стали двигать границы поместья по своему усмотрению и заводить судебные процессы, тщась отхватить поболее землицы. Его собственные взрослые дети постоянно требовали денег, делали долги. Кирилла Григорьевича давно тянуло на родину. С ним давно жила вдовая племянница его покойной жены с двумя детьми. Она быстро взяла бразды правления всех дел своего дяди и даже стала ему тайной женой. Сия, скупая на деньги сожительница, как оказалось, стала центром жизни семьи Разумовских, что не совсем нравилось самому постаревшему графу.
Видя, что императрица, главная привязанность его жизни, вполне успешна и ей не так теперь нужна его поддержка, граф Кирилл Григорьевич положил воспользоваться влиянием всемогущего Потемкина, с которым сблизился и был в дружеских отношениях. Через него он подал Екатерине прошение об увольнении его на два года в деревню, после того как прожил целый год в Москве, где находился двор ради празднования Кучук-Кайнарджийского мира, и даже удосужился совершить с пеший ход к Троицкому монастырю. Екатерина не хотела отпускать от себя Кирилла Разумовского, но все-таки, по его настоятельной просьбе, она отпустила своего председателя Государственного Совета посетить малороссийские поместья, коими управлял его старший сын Алексей Разумовский. Граф, получив желаемое увольнение, уехал, решившись продать свой Аничков дом в казну, коий Екатерина положила выкупить, намереваясь подарить его графу Потемкину. Впрочем, она делала все, что могла, дабы угодить любимцу: осенью, перед отъездом из Москвы в Коломну, она чуть было не забыла об его именинах, но вспомнив, отложила свою поездку, с тем чтобы в тот день граф мог принимать поздравления дворянства и всех сословий. Императрица подарила ему сто тысяч рублев, и по его просьбе назначила нового архиерея в Новороссию.
* * *
Императрица Екатерина Вторая была обеспокоена бо лезнью своего лейб-медика Ивана Самойловича Роджерсона. Гнилая лихорадка изрядно потрепала его. Никита Панин такожде изрядно хворал. Ему пускали кровь, делали всевозможные процедуры, но граф все слабел, но, как ни странно, не худел. Для него решили вызвать искусного иностранного хирурга, дабы спасти его. Но Екатерина менее всего думала о Панине: озабоченная недугом своего доктора, коему она доверяла все недостатки своего часто хворого тела, она сама несколько раз посещала Ивана Самойловича. В воскресение, седьмого генваря, она собиралась со своей свитой в Петергоф. Ее всегда сопровождал ее лейб-медик. Теперь, придется обойтись без него. Она паки навестила его.
Обожающий ее доктор пытался приподняться, но императрица заботливо уложила его назад.
– Как же так, господин Роджерсон, – кто же теперь будет смотреть за моим здоровьем?
– Да, что уж там, Ваше Величество, вы все-равно не доверяете медицине, а кровь вам пустить любой лекарь сможет.
– Мне не нужон любой. Мне нужон мой лейб-медик Иван Самойлович Роджерсон, коий безупречно служит мне уже десять лет.
Разговаривая с ним, Екатерина держала его руку. Роджерсон явно радовался. Воспаленные глаза его периодически закрывались, но губы счастливо улыбались.
Екатерина знала, что главной слабостью ее доктора была страсть к политике, необычайное любопытство ко всяким сплетням и событиям при дворе. Ее Роджерсон знал абсолютно все, что происходило в столице. Для того, чтобы узнать, что происходит в каждом доме, ей не надобно было звать Шешковского, или даже Льва Нарышкина, ей достаточно было спросить о том своего лейб-медика.
– Что ж вы, Иван Самойлович, ничего не скажете мне о Петре Завадовском. Что он за человек, что мне от него ждать?
Роджерсон прикрыл свои белесые густые ресницы.
– Завадовский – мой друг, – молвил он. – Петр Васильевич говорил мне, что без ума от своей императрицы.
– Вот как! Без ума?
– Без ума, Ваше Величество, – проговорил, коряво шевеля языком больной. – Любит вас до смерти.
– Хм, – хмыкнула Екатерина, двусмысленно улыбнувшись сама себе.
– Матушка, Екатерина Алексеевна, Потемкин хорош, не спорю, – еле дыша, страстно выталкивал из себя слова лейб-медик, – но слишком уж он беспокойный, сложный. А вам нужон покой для здоровья. Завадовский Петр Васильевич, как раз тот человек, коий сделает вас счастливой.
Екатерина рассмеялась. Смех, однако, был печальным. Доктор сразу уловил оное.
– Поверьте мне, государыня, Петр – прекраснейший муж.
Екатерина перевела разговор:
– Я всегда прислушиваюсь к вашим советам, Иван Самойлович. И вы послушайте меня, достопочтенный отец семейства: вам пора вставать. Жена и дети ждут здорового мужа и отца. Да и мне не с кем в последнее время играть в вист. Окроме того, я приготовила вам отменный подарок. Токмо выздоравливайте.
– Подарок? – просиял больной лейб-медик. – Что за подарок?
– А вот выздоровеете, тогда и узнаете. Мне пора.
Императрица, попрощавшись, вышла. Заинтригованный Роджерсон с того дня взял курс на выздоровление и весьма быстро встал на ноги. Каково же было удивление лейб-медика, когда в качестве подарка ему преподнесли усыпанную брильянтами шпагу. Узнав о том, друзья стали подтрунивать над ним, поздравляя его, как обладателя нового медицинского инструмента. Зато, когда, по рекомендации императрицы, он в том же году, в свои тридцать пять лет, стал почетным членом Петербургской академии, шутки на сей счет сразу поубавились, тем паче, что сей медикус стал просто необходим императрице, особливо по утрам. Понеже он, заметив, что императрица набирает вес, стал проводить с ней утреннюю гимнастику, упражняя все части ее тела. Екатерина бывала всегда довольна после сих упражнений и целый день пребывала в добром настроении.
* * *
Скучая за Потемкиным, Екатерина сразу же, как он удалялся из ее покоев, не переставала писать ему ласковые записки, придумывая для любимца десятки шутливых и нежных прозвищ – «родная душенька моя», «дорогой мой игрушоночек», «сокровище», «волчище», «золотой мой фазанчик», и чаще
