Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

Собственно буржуазия, приблизительно соответствующая «верхнему среднему слою» в схеме Хартмута Кельбле, состояла из людей, которые мыслили шире мелких буржуа, управляли капиталом – в том числе культурным, то есть академическим знанием, – и не пачкали руки. «Буржуа, – саркастически замечает Эдмон Гобло в своем непревзойденном эссе 1920‑х годов, – носит перчатки»[427]. Это один базовый элемент особого буржуазного габитуса. Другой – забота о хорошей репутации. Если дворянин бережет свою честь, то типичный буржуа заботится о респектабельности, пусть иногда и подчиняясь аристократическому кодексу чести, предусматривающему дуэли. Респектабельность должна быть достигнута прежде всего в глазах других буржуа, а также верхушки общества, которой буржуа стремятся не подать ни малейшего повода к надменному обращению с ними, и в глазах социально нижестоящих, от которых ожидаются почтительное обращение и признание авторитетности мнения. Стремление к респектабельности характерно для социальной середины по всей Европе и за ее пределами. Его экономическим выражением служат кредитоспособность, солидность, репутация человека, исправно возвращающего долги. Буржуа располагает относительно надежным доходом, а если он сам нуждается в деньгах, то внушает кредитору уверенность в том, что кредит не пропадет. Респектабельный буржуа следует законам и моральным заповедям. Он знает, что «прилично», и следует этому. Женщина из этой среды избегает в равной мере и праздности, и физического труда вне своего дома. Буржуа – тот, чьим жене и дочерям нет необходимости поступать к кому-то на службу ради заработка, а представитель верхних слоев буржуазии – тот, кто, наоборот, сам материально в состоянии нанять слуг для своего домашнего хозяйства.

«Респектабельность», как и тип английского джентльмена, была подвижным и доступным для обучения культурным идеалом. Ему могли следовать как европейцы, так и не-европейцы. В городах Южной Африки XIX века, например, в русле следования респектабельности сближались между собой белые и черные средние слои – пока усиливающийся расизм не стал все возрастающим препятствием на пути такой конвергенции[428]. Арабский, китайский или индийский купец тоже старательно дистанцировался от ручного труда, большое значение придавал домашним добродетелям (которые в условиях полигамии реализовывались особым образом), подчеркивал организационный характер своей деятельности, считал и планировал по правилам рационального делового расчета и прилагал усилия к тому, чтобы доказать свою высокую репутацию. То, что называется «буржуазным» габитусом, не обязательно связано с культурными условиями Запада. Поэтому объяснять становление в последней трети XX века огромных, в сумме составляющих сотни миллионов человек, средних классов в таких странах, как Япония, Индия, Китай или Турция, только лишь экспортом западных общественных форм неправильно: оно было бы немыслимо без местных основ.

Везде в XIX веке высшая буржуазия составляла меньшинство. Редко доля буржуа по собственности и по образованию превышала в общем составе населения страны процентов пять (максимум 15, если включать неаграрную мелкую буржуазию), как это предполагается в отношении Германии[429]. В США же сформировалась мощная и до сих пор влиятельная традиция рассматривать себя как общество, состоящее только из среднего класса. Американский народ, писал историк Луис Харц в 1955 году, – это «своего рода национальное воплощение понятия буржуазии»[430]. Исследования по социальной истории деконструировали этот миф о бесклассовости и его близнеца – миф о «плавильном котле», выявив специфику и различия разных буржуазных вариантов общественного положения и мировоззрения в США. Особенно американская крупная буржуазия – не менее резко, чем ее визави в Европе, – отделяла себя от стоящих ниже на социальной лестнице[431]. Если на Западе буржуа за пределами немногих стран и регионов – Англии, Нидерландов, Бельгии, Швейцарии, Северной Франции, Каталонии, западной Германии или северо-восточных штатов США – даже к 1900 году все еще оставались преимущественно вкраплениями в небуржуазный мир, то тем вернее это для мировой арены. В «буржуазный век» буржуа по собственности и по образованию составляли ничтожное меньшинство среди населения мира. Буржуа и буржуазность распределялись по миру крайне неравномерно. В то же время это распределение не соответствовало и простой схеме «the West and the rest» (Запад и все остальные). Европа ни в коей мере не вступила в буржуазную эру как целое: основания для буржуазного или квазибуржуазного развития отчасти существовали и вне Европы и Северной Америки.

В этом пункте начинаются интересы глобальной социальной истории. Да, пусть буржуа и буржуазность были плодами западноевропейской городской культуры и международной торговли в раннее Новое время, а в XIX веке в условиях промышленного капитализма и революционного эгалитаризма они оформились по-новому. Да, идея и частично реализованная практика буржуазных обществ составляли одну из самых ярких граней (западно)-европейского особого пути Новой истории. Нигде кроме Западной Европы и неоевропейских поселенческих обществ не существовало, очевидно, представления о том, что середина социальной иерархии может накладывать отпечаток своих идеалов и образа жизни на социальное целое. И тем менее стоит задаться вопросом, где и как вне североатлантического Запада в XIX веке образовывались социальные среды, которые были похожи на западные средние классы (middle classes) или даже эквивалентны им по своей социальной роли. Следующие далее наблюдения не образуют панораму «внеевропейской» буржуазности[432]. Они освещают отдельные аналогии и связи и иллюстрируют их примерами, которые преимущественно взяты из азиатского пространства. Там в течение раннего Нового времени сформировались купеческие культуры, которые не уступали современным им европейским в сложности и эффективности[433]. И там самое позднее до 1920 года во многих регионах на стыке капитализма и высшего образования сложились зачатки буржуазии, которая – и в этом состояло новшество – мыслила в категориях национальной политики. Во многих частях Африки тогда же начались подобные процессы социального преобразования. Однако для Черной Африки было типичным более прерывистое социальное развитие, чем в Азии. Причин тому две. Во-первых, в Африке осуществлялся более полный европейский контроль над возникающими модерными секторами экономики (горнодобывающая отрасль, плантации), чем где бы то ни было в Азии; африканцам отводилась в этом новом экономическом порядке лишь роль наемных рабочих или мелких крестьянских поставщиков. Во-вторых, деятельность христианских миссионеров в Африке вела к гораздо более глубокому социокультурному разрыву, чем почти по всей Азии. Лишь в рамках миссии с ее образовательными программами возникала новая ориентированная на Запад образованная элита, тогда как в Южной и Восточной Азии местные культуры знания переживали сложные процессы трансформации[434]. Итак, мы будем искать квазибуржуа в Азии XIX столетия.

В целом в XIX веке, особенно во второй его половине, во многих частях света увеличился относительный вес средних слоев населения. Это связано с ростом населения, ускорявшим общественную дифференциацию, равно как и