Польский бунт - Екатерина Владимировна Глаголева
На глубокие волчьи ямы набросали плетни, перешли по ним, скатились в болотистый ров, приставили лестницы и стали взбираться на вал. С вала стреляли, по валу тоже стреляли; пушки теперь палили через одну, ружья били тоже вразнобой. Вблизи стало видно, что польские укрепления во многих местах развалились от русских ядер: несмотря на то что ретраншемент обложили дерном и фашинами, песчаный грунт проседал и осыпался. Первые батареи и два бастиона захватили быстро; весь внешний вал был теперь в руках русских. Передовые отряды бежали под огнем дальше вперед, а резерв поспешно разрывал землю, освобождая проходы для конницы.
Исленьев первым заметил конный отряд в черных мундирах с голубыми отворотами – эскадроны Берко Йоселевича. О еврейской легкой кавалерии уже ходили славные рассказы: серьезный противник. Гренадеры успели выстроиться во фронт и выставить вперед штыки; атака была отбита. Вперед, ура!
Главный кавальер укреплен каменной стеной, а снаружи огражден палисадом. Ударившись об эту стену, река батальонов Буксгевдена разбилась на два ручья и потекла в обе стороны, забираясь в малейшие трещинки, размывая, снося, затопляя собой. По телам убитых русские взобрались на окопы; поляки дали залп из ружей и бросились в рукопашную. Звенели сабли, с хрустом входили в тело штыки, с тупым стуком опускались на головы приклады… Дюжий монах, весь залитый кровью, обхватил руками русского капитана и впился зубами ему в щеку, вырвав оттуда кусок мяса. Капитан кричал и бился в оковах железных объятий; премьер-майор Иван фон Клуген вонзил в бок монаху шпагу по самый эфес. Два десятка ополченцев орудовали топорами, как на бойне; немало они положили людей, прежде чем их подняли на штыки. Бастион плевался картечью из четырех орудий, но батальон Клугена бросился на него в штыки и захватил. Чуть поодаль пять эскадронов спешенных смоленских драгун штурмовали другую батарею; канонир наотмашь ударил банником полковника Василия Чичерина, выбив из руки саблю; тот зарезал его кинжалом. Левее по берегу, в бригаде Тормасова, рубились с поляками Александр и Густав Игельстрёмы – мстили за гибель двоюродного брата и унижение дяди.
На занятые укрепления тотчас втаскивали пушки, чтобы вести огонь по Варшаве с берега Вислы. Пока артиллеристы перевозили и устанавливали орудия, конница Шевича поспевала и там, и тут, отражая атаки. Казакам Шевич велел встать вдоль берега, ближе к острову, и кричать «ура!», чтобы поляки, ожидая нападения с той стороны, не могли подать помощи сражавшимся справа.
Закжевский прискакал в Прагу при первых звуках канонады; он охрип и надорвал себе грудь, отдавая распоряжения; испугавшись разорвавшейся гранаты, его конь встал на дыбы и сбросил седока; президент сильно расшибся о землю. Его подобрали и отправили с двумя сопровождающими в Варшаву; Вавжецкий, приехавший вместе с ним, остался.
В это время Денисов с конными егерями, казаками и мушкетерами прорвался через лес с засевшими в засаде стрелками, перешел вброд залив к Саской Кемпе, где накануне полегло немало русских солдат от огня польских батарей, обрушился на польскую конницу и потопил ее в Висле, захватив мост.
Еще пять батарей в Праге были отбиты. Поляки отступили к засеке и отчаянно защищались; их окружили со всех сторон. Новый человеческий водоворот закрутился вокруг зверинца; спешившиеся кавалеристы-евреи рубились подобно библейским героям, отказываясь покидать окопы.
Было уже совсем светло. Русские перетащили по мосту пушки из Саской Кемпы, установили их на Тамке и открыли огонь по Варшаве. Но тотчас рявкнули орудия с Замковой террасы и на Дынасах, у дворца принца Нассау, заставив врага замолчать.
Теперь единственной ниточкой, связывавшей Прагу с Варшавой, был деревянный мост через Вислу напротив Замка. Туда бежали люди – обезумевшие от страха жители Праги вперемешку с отступающими ополченцами; их преследовали русские егеря. Бастион в Бродно, защищавший подступы к мосту, продержался меньше часа; заслышав близкое «ура!», литвины побежали – бросались вплавь, падали с моста, барахтались, захлебывались, шли на дно… Ворвавшись в бастион, Клуген увидел лежащие повсюду мертвые тела и окровавленного офицера, обнявшего пушку. Ясинский! Красавец, мечтатель, поэт – всего год назад они мило болтали в варшавских салонах! «Поднимите его», – велел майор двум гренадерам. Разлепив залитые кровью веки, Ясинский увидел помутившимся взором два приближающихся к нему зеленых мундира, поднял руку с пистолетом и выстрелил. В следующий миг в его грудь вонзился штык.
Мушкетеры выстроились на ретраншементе, егеря устремились по берегу к мосту, а гренадеры, построившись, пошли на главную площадь Праги. Строй быстро смешался: в солдат стреляли из окон и с крыш, и они врывались в дома, убивая всех на своем пути; офицеры были не в силах прекратить кровопролитие. Женщины с детьми и старики бежали к мосту, как вдруг в толпе их раздался страшный крик, над головами взвился дым: русские подожгли мост, отрезав путь к отступлению. В ту же минуту земля содрогнулась, раздался страшный грохот, и всё заволокло дымом и пылью – взорвался пороховой погреб. Во все стороны разлетались ядра и лопавшиеся в воздухе гранаты, а к главной площади с четырех концов пробирался гудящий огонь, в один миг обнимавший деревянные дома. Визжали и плакали дети; рыдали женщины, моля о пощаде; «Нет никому пардона!» – кричали озверевшие солдаты, стреляя в толпу и орудуя штыками…
Вавжецкий успел уйти по мосту, когда тот был еще цел; с ним выбралась от силы четвертая часть всех войск. Стоя на противоположном берегу, варшавяне с ужасом наблюдали за бойней; крики убиваемых доносились через реку. Пылали соляные склады, предместье монастыря бернардинов, занялся летний дом Понинского у моста; ветер дул с Праги, и всю Варшаву окутало дымом – казалось, что и Рыбаки, и Тамка тоже в огне. Покрасневшие от крови струи Вислы уносили прочь тела утонувших, выбрасывая их на отмели.
К девяти часам утра ни Праги, ни ее жителей, ни защитников больше не было; кровавые реки текли по улицам, устланным трупами; с треском рушились горящие дома; солдаты мародерствовали среди развалин. Не в силах заставить их тушить пожар, офицеры с большим трудом удерживали их от расправы над пленными, среди которых оказалось много раненых офицеров и два генерала.
Из Варшавы открыли артиллерийский огонь; это была не столько месть, сколько отчаяние обреченных. Собрав в кулак всё свое мужество, Станислав Август со свитой вышел на балкон над библиотекой: король с народом, народ
